Почему в Москве так сложно быть счастливым

Этот город не создан для счастья. Он не про «мы». Он про «я успел, я добился, я выжил». Если выжил — молодец, если нет — прокапайся в больничке, погрейся на Бали и начни сначала. Вскакивай обратно в колесо, крутись как белка. Если ты не спешишь в Москве, значит, не понимаешь, где живешь, а это чревато. Люди бегут не потому что куда-то опаздывают, а потому что боятся остановиться. Ведь если остановишься — начнешь чувствовать. Как следствие, растаешь, провалишься сквозь землю, выпадешь из беличьего колеса.

В этом городе стоит напрячься, если вдруг у вас возникли к кому-нибудь чувства. Какие свидания, если еще не закрыты все сделки? В Вологде, Чите, Кирове или Смоленске отношения заканчиваются бурными ссорами, плачем, битьем тарелок о батарею и финальным пронзительным «прости». В Москве они медленно, но верно тают как прошлогодний снег в марте. Тихо, между совещанием и фитнесом, шопингом и пробкой на Третьем транспортном. Между «давай спишемся попозже» и «я слишком загружен». Еще ведь Пушкин говорил, что счастья нет, есть только покой и воля. А с классиком мы спорить точно не будем.

Тем более что быть в Москве одному не стыдно. Это даже красиво. Одиночество здесь — стиль жизни: тыквенный латте в Большом Трехсвятительском, сторис с книгой Эриха Фромма и подписью «Время для себя» стильным рукописным шрифтом. В Москве люди живут не вместе, а параллельно, как слоты в электронной табличке. Встречаются на созвонах, во дворе, выгуливая собак, даже в одной постели, но сразу после секса утыкаются в смартфон — нельзя пропустить комментарии по проекту, нужно обязательно посмеяться над свежим мемом и позавидовать рилсу подруги, отдавшей все накопления за билет в Большой.

Москва умеет делать вид, что у нее все под контролем. У нее ухоженные парки, чистые тротуары, барбершопы, рестораны на любой вкус, круглосуточная доставка и разветвленное метро, пришедшее в каждый (почти) район. Но есть подозрение, что в городе, кроме этих пресловутых удобств, ничего толком-то не осталось. Давайте уберем пестуемый в последние годы комфорт из уравнения и попытаемся определить, как чувствует себя активная часть горожан на самом деле.

А москвичи, как мне кажется, делятся на два очевидных вида — «заряженных» и «разряженных» (не в том смысле, что они хорошо одеты, а в том, что остаются без сил). Между этими видами воздвигнута прочная стена. Действует вампирка Москва следующим образом: она высасывают энергию у одних, а потом распределяет по другим. В зависимости от того, как часто вы ощущаете резкие приливы энергии или так же резко ее теряете, вы можете причислять себя к одну из этих двух видов.

«Разряженные» москвичи, они же доноры, просыпаются уже выдохшимися, затем вяло плетутся в офис, где они работают на автомате и говорят шаблонами, отвечая то, что от них требуют в конкретный момент. Они выполняют свою работу аккуратно и следят, чтобы никто не подсидел, потому что сейчас найти новую работу непросто. В выходные они уныло бредут на шопинг или тюленят. Для них каждый день — это битва. Они склонны к меланхолии, принимают антидепрессанты, надеются, что в конце концов все наладится, надо только пережить эту московскую зиму, а там уже солнце, дачный сезон и отпуск.

«Заряженные» москвичи, то есть реципиенты, те самые бодрячки, которые постят сторис с марафонов и кулинарных мастер-классов, в субботу обедают с семьей или друзьями, ближе к ночи отправляются танцевать и встречают промозглый московский рассвет с ватагой таких же дофаминовых маньяков на смотровой у Воробьевых гор.

Иногда возникает желание отыскать тот самый штепсель и выдернуть их из розетки, но от этой затеи уберегает только врожденная тактичность. Именно благодаря им Москва бурно развивается — «заряженные» открывают новые рестораны, бары и коворкинги, формируют рабочие места, создают даже культурные ценности. Лет через семь или десять подобной скоростной жизни даже самый мощный заряд заканчивается, и у них начинается выгорание. Но Москва уже успевает принять «заряженных» в свое лоно, причем с различными почестями. Отдохнут, родят ребенка, пройдут рехаб или курсы переориентации (здесь по обстоятельствам), а дальше снова в бой, теребить беличье колесико до потери пульса.

И первых, и вторых объединяет то, что они не испытывают чувства глубокой удовлетворенности жизнью и радости, которые в книгах называют словом «счастье». Пенсионеры, дети и особенно студенты подвержены порой спонтанным приступам оптимизма, но эти группы населения находятся где-то на обочине энергетических потоков и не формируют уникальный московский антураж.

В Москве можно быть любым — богатым, успешным, реализовавшимся, но вот счастливым — нет, увы. Так устроена сегодняшняя жизнь в нашем городе. Если путешествовать по стране и миру, контраст с Москвой сразу становится очевидным. Миазмы отрешенности и грусти передаются тебе капельным путем, уже когда ты спускаешься по трапу, вернувшись в Москву из мест, где люди живут настоящей жизнью, наполненной смыслами. Оттуда, где они могут позволить себе лениться, рефлексировать, иметь время читать в зависимости от вкусов мангу, Конан Дойла или Набокова, неспешно записывать в блокнот новые идеи (для жизни, работы или просто так), прихлебывая кофе в небольшом уютном кафе около дома. Некоторые приходят в кафе прямо в халате. Представьте себе такое в Москве.

Жители Нижнего, Самары, Белграда, Уфы и Бангкока не похожи ни на ссохшихся мумий, ни на дофаминовых маньяков. Они не сырье для бездушного мегаполиса. Их улыбки настоящие, а не сгенерированные для соцсетей, их эмоции живые, они мечтают о чем-то ином, кроме бетонной коробки в ипотеку и карьерного повышения.

В Москве просто-напросто нельзя жить гармонично, существовать в согласии с собой и со Вселенной. Ну то есть можно, но совсем недолго, пока тебя не уволят — и ты превратишься в бомжа или городского сумасшедшего. Счастье настолько далеко от нас, что впору отправлять на его поиски достопочтенного сэра Персиваля и прочих рыцарей Круглого стола.