Для мирового искусства 1920-е в России были временем фантастических откровений и освобождения от плена традиции. Композитор Арсений Авраамов, родившийся в семье казачьего полковника на хуторе Малый Несветай, меньше всего годился для военной службы, которую ему прочил отец. Музыка и феерия искусства будущего, где все было возможным, привели к тому, что к 1917 году Авраамов именовал себя Реварсавром (Революционный Арсений Авраамов), служил в Наркомате просвещения, дружил с имажинистами и создавал Пролеткульт.
До начала Первой мировой он изучал музыкальную композицию и вынес убеждение, что строгая математика музыки есть тюрьма, которая должна быть разрушена ураганом революции. Идея нашла подтверждение в поэзии Алексея Гастева:
Азия — вся на ноте ре.
Америка — аккордом выше.
Африка — си-бемоль.
Радиокапельмейстер.
Циклоновиолончель — соло.
По сорока башням — смычком.
Оркестр по экватору.
Симфония по параллели 7.
Хоры по меридиану 6.
Электроструны к земному центру.
Продержать шар земли в музыке
четыре времени года.
К пятой годовщине Октября «Гудковая симфония» была готова. Первый раз ее исполняли в Баку 7 ноября 1922 года. Через год Авраамов приготовил выступление в Москве во время праздничной демонстрации.
Ключевым инструментом симфонии была конструкция из паровозных гудков, которую Авраамов называл магистралью. Это была вариация известных в Европе паровых органов, часто стоявших на прогулочных пароходах. В симфонии участвовала магистраль из длинной стальной трубы, на которой крепилось несколько десятков паровозных гудков. По трубе подавался пар, каждый гудок был настроен на определенный тон. Каждый исполнитель управлял двумя гудками согласно особой партитуре, которую Авраамов называл текстонотами и ритмонотами.
Магистраль устанавливалась высоко, чтобы участники не оглохли во время игры. В Баку магистраль стояла на миноносце «Достойный», а в Москве ее пришлось установить во дворе МОГЭСа. Как звучала магистраль, описал журналист Гудков, присутствовавший при исполнении симфонии: «Предварительной репетиции на гудках сделать не могли, сила одновременного звучания нескольких труб была настолько потрясающей в буквальном смысле слова, что не все устаивали на ногах. Мало помогала и запихнутая в уши вата».
Магистраль входила в центральный коллектив исполнителей, который включал еще хор и духовой оркестр. Кроме этого Авраамов использовал раскиданные по городу гудки заводов, доков, депо и фабрик. Роль ритм-секции играли пушки, винтовки и пулеметы. Гаубичные выстрелы боевыми снарядами служили еще и сигналом для вступления «инструментов» в других частях города. В Москве Авраамов использовал артиллерийскую батарею возле здания Военной академии Дзержинского на Москворецкой набережной. К его большому огорчению, ему дали только 27 выстрелов.
В исполнении участвовали еще и сирены, звучавшие поодиночке либо аккордами. Шумы автомобилей и аэропланов должны были создавать «изумительные эффекты потрясающего эмоционального действия». В моменты высшего напряжения вступали колокола (в Баку их роль играли корабельные склянки), хор и оркестр. Всем этим хозяйством Авраамов дирижировал с крыши МОГЭСа при помощи сигнальных флажков.
По замыслу автора, из последовательных пушечных ударов и различных по высоте гудковых вступлений образовывался некий сонорный фон, из глубины которого должны были прорастать мелодии «Интернационала», «Марсельезы», «Варшавянки», «Враждебных вихрей» и снова растворяться в гудковом соноре. Понятно, что из-за большой площади, на которой располагались «инструменты», восприятие полностью зависело от точки, где стоял слушатель. Вот как описывала исполнение «Симфонии гудков» газета «Известия ВЦИКа»: «7 ноября, к 12 часам дня к Москве-реке начала стекаться публика: вскоре толпа залила не только обе набережные, но и близлежащие Устьинский и Замоскворецкий мосты. Особенно много собралось народу у самой станции Могэс’а и на противоположном берегу, где были расставлены участвующие в “симфонии” артиллерийская батарея и цепь стрелков. Ровно в 12 с половиной часов дня после орудийного салюта началось исполнение. Первыми пели “фанфары”, напоминающие своим резким, отрывистым звуком сигналы миноносцев. Затем в сопровождении оружейных и орудийных залпов следовал “Интернационал”. К сожалению, “Симфония гудков” не оправдала себя в музыкальном плане. Вместо “Интернационала” и последующих гимнов “Молодая гвардия” и “Варшавянка” были слышны одиночные и аккордные гудки. В этой чудовищной мелодии трудно было уловить знакомые мотивы. Зато захватывающее впечатление произвел отклик гудков московских фабрик и заводов и паровозов железных дорог. Этот могучий отклик со всей Москвы долгое время колебал воздух, напоминая колокольный звон. Впечатление от этой необыкновенной переклички было поистине величественно».
Сам Авраамов остался недоволен исполнением. Центральную группу магистрали, хора и духового оркестра пришлось разместить не на возвышенности, а в закрытых зданиями дворах. В итоге «звука на Москву не хватило». Только в начале нулевых в студийных условиях удалось реконструировать подлинное звучание «Симфонии гудков» в соответствии с «Наказом по гудковой симфонии» Авраамова. Реконструировалось именно московское исполнение. Условного слушателя поместили в район дома 1/15 на Москворецкой набережной. Для воссоздания реального звукового поля были просчитаны расстояния до групп гудков московских заводов, участвовавших в проекте Авраамова: «Красного Октября», «Серпа и Молота», «Трехгорной мануфактуры» и др. Для каждого направления были просчитаны время задержки и условия прохождения звука сквозь городскую среду (отражения стенами зданий, тупики-глушилки и т. д.). Была учтена и погода того дня. Эта запись выложена в сеть. Она производит колоссальное впечатление.