Пока Чистопрудный бульвар привычно по-весеннему оживлен, а москвичи, сбросив пуховики, подставляют лица солнцу, некоторые пытаются уехать из страны. Переводятся на удаленку, меняют (насколько это вообще сегодня возможно) деньги, собирают чемоданы, прощаются с родственниками и любимыми квартирами.
Мы с молодым человеком выбрали Грузию, потому что тут можно находиться год, тут суперкрасиво, есть друзья и не экстрадорого, что делает это все менее похожим на ссылку. В соцсетях много пишут о том, что тут есть русофобия, но мы пока ни с чем таким не сталкивались, пока нас всех очень жалеют и сочувствуют. Как правило, местные сами начинают разговор на эту тему. Грузин военная спецоперация очень волнует, они вообще люди неаполитичные. Мы знаем, что за последнее время сюда приехало очень много россиян, поэтому соблюдаем меры предосторожности — со всеми начинаем разговор на английском («здравствуйте» и «спасибо» говорим на грузинском). Переходим на русский, только если нам предлагают. Пытаемся всем уступать, пропускать, придерживать двери, чтобы как-то укреплять репутацию русских. Но все, слава богу, понимают, что народ — это не государство.
Думаю, нам еще очень повезло, что гостеприимство заложено тут в ДНК. Был забавный случай: мне тут понадобилась медицинская помощь, и, когда я отправила свой страховой полис, мне ответили, что я «чудо». Формулировка, конечно, необычная, но было очень мило.
У меня в России осталась мама с моим щенком, поэтому, конечно, поддерживаю связь со своей страной. Отчасти из-за этого мы выбрали Грузию — мы граничим сухопутно и, если с полетами совсем будет беда, можно будет придумать, как встретиться. Но вообще мыслей о скорой эмиграции не было никаких — дома я планировала ремонт и только что начала делать балкон, а заканчивать его пришлось уже моей маме.
Я думаю, мне легко было уехать как раз потому, что я не думала, что сжигаю мосты, как мой отчим. Он эмигрировал до распада СССР, поэтому ему пришлось отказываться и от гражданства, и от всего имущества в России.
С 1991 года я живу в Петербурге. Оказался там достаточно обычным путем — в Лондоне я познакомился с русской девушкой. Она приехала туда с группой советских художников. У них была выставка в одной из городских галерей, в то же время организаторы искали им жилье и дали объявление в той газете, которую я до сих пор читаю каждый день. Тогда я жил в квартире некоего музыканта Габриэля. Он-то и откликнулся на газетное объявление. Жилье им уже не понадобилось, но ему прислали приглашение на вернисаж. Сам сходить он не смог и отдал приглашение мне. Картины, как и сама девушка (она была в потрясающем пальто, похожем на офицерскую шинель), произвели на меня огромное впечатление. А через месяц галерея попросила все-таки предоставить им жилье. И к нам переехала та самая девушка. Русский язык я тогда не знал — занимался древними языками. Где-то год мы жили вместе в Лондоне: она работала в ресторане, я — в банке. И после 1991 года мы решили приехать в тогдашний Советский Союз — познакомиться с ее родственниками, и я хотел посмотреть Ленинград.
У нас была жалкая сумма — где-то 1000 фунтов. Но в Ленинграде она оказалась баснословной, мы были богатыми. И этот отпуск продлился почти 20 лет — мы жили в России практически до 2010 года. Так я оказался в ситуации, когда был вынужден выучить русский язык, а через год уже стал востребованным в Санкт-Петербурге переводчиком. После мы начали строить маленькие гостиницы, непохожие на другие, существовавшие тогда. До последнего момента они работали и даже процветали, несмотря на коронавирус и все другие проблемы… Но не на эту.
С 2010 года я жил на две страны — Германию и Россию. Но по-прежнему чувствовал притяжение именно к Петербургу. Я не русский человек, я непонятно какой: англичанином себя не чувствую, особенно после брекзита, который мне очень не нравится, я бы не хотел жить в Британии. Я чувствую стыд практически за все страны, с которыми связан, кроме Германии. Но и это может измениться.
В Петербурге я свой: много друзей, знакомых, это уже моя культура — она очень открытая. Город я знаю лучше любого другого — он мой. Я очень много гулял по его улицам. Я знаю каждый уголок, каждую лестницу любого дома. Написал книгу про архитектуру Санкт-Петербурга. Но мне кажется, издатель не решит ее сейчас выпускать — она будет неактуальна. И очень давно я написал вторую книгу — про питьевую культуру Петербурга. Даже вообще про его культуру, миф — «Другой Петербург».
Но теперь дверь этого ставшего родным дома я, видимо, закрыл навсегда. Я гражданин Великобритании, в России у меня вид на жительство. Уезжал я (не знаю, навсегда ли) на прибалтийском автобусе — он был заполнен только на две трети. Все, кто там сидел, — не те, кто обычно: я достаточно часто добирался до Берлина именно этим маршрутом — это намного интереснее, чем летать напрямую из Пулково. Не было обычных путешественников, а грустили уезжающие с огромными чемоданами, среди которых было пять-шесть украинцев. Там я познакомился с девушкой, которая бросила свою квартиру на Зверинской и покинула Россию, потому что она украинка. Люди были совсем другими, нежели всегда: было видно, что они уезжают из России в связи со случившимся — поговорить я успел лишь с несколькими. Были брат с сестрой из Москвы, которые решили бросить все, в том числе и родителей, и перебраться в Великобританию, где они собираются строить новую жизнь.
Считаю ли я, что у меня больше никогда не будет возможности зайти в мою петербургскую квартиру? Иногда думаю так, а иногда — иначе.
Решение об отъезде сына мы в семье приняли внезапно. От множественных знакомых пришла информация, что может быть введено военное положение и всеобщая мобилизация. Поскольку это наш старший, ему 23, то совсем не хотелось отпускать его в такие дела, поэтому мы решили вывезти его в Тбилиси.
История была сложной: сказали о возможной мобилизации 4 марта — на эту дату билеты купить было невозможно, остались лишь рейсы с дурацкими пересадками типа Ростова и Воронежа, чего я категорически не хотел. Удалось взять сыну билет в Грузию через Дубай — по сути дела, это был единственный вариант для вылета. Уже 5 числа было объявлено, что начиная с 00:00 следующего дня Россия прекращает полеты на территории других стран. Вся эта история с лизингом — самолеты могли арестовать. Получилось, что полет через Дубай оказался самым простым и надежным способом.
Сын сказал, что никаких резких вопросов от пограничников не было, хотя мы с женой переживали о такой возможности. Но, как я понял, в Грузии его на следующий день вызвали в местное ГБ и спрашивали, как и что. Подробностей я не знаю — это все, что он мне сообщил.
В Тбилиси он познакомился с украинцами. Говорит, что нормально общаются. Люди в Грузии в массе своей радушные. Тем не менее неприятные ситуации бывают. Наверное, это заслуженно.
Руководство его компании пошло на то, чтобы он перешел на дистанционную работу. Они осознают, что новая реальность такая. Но как переводить деньги, пока не очень понятно. Какой-то запас у него есть, а в дальнейшем будем думать — наверное, начнем передавать через знакомых. Он только неделю там, поэтому точного понимания, что делать в будущем, нет.
Если бы мне сказали, как долго продолжится происходящее и чем это закончится, я бы ответил, сможем ли мы воссоединиться здесь. Нам с женой уехать не так просто: помимо старшего сына, у нас еще трое детей — двое из них маленькие. Мы не были подготовлены к таким шагам: это серьезные расходы и телодвижения. Говорить можно много, но пока у нас возможности уехать нет.
Я бы не хотела говорить свою фамилию, потому что нам с мужем еще забирать детей из России. Мы приняли решение уехать в Армению, когда наши заказчики оказались неспособны оплатить счета. Агентство, которое мы основали, работает на международном рынке, и банки заказчиков просто в какой-то момент заблокировали любые переводы в Россию. Нам срочно потребовалось юрлицо, которое сможет продолжать экономические отношения с клиентами. Было важно, чтобы это юрлицо находилось в дружественной юрисдикции, чтобы деньги ходили между новым счетом и российским. Так мы улетели в Армению.
Изначально мы планировали приехать на две недели, сделать дела и вернуться. Но в процессе стало понятно, что столь быстро не получится. В инстанциях много таких же предпринимателей: банки увеличили сроки открытия счетов, повысился процент отказов от банков. Кроме того, резко выросли цены на отели и аренду квартир, краткосрочная аренда стала практически невозможной. В итоге мы арендовали жилье до конца мая — надеемся, что финансовые и технические ограничения к этому времени снимут.
Здесь очень хорошо относятся к русским. Помогают на улицах, угощают в кафе, приглашают в гости. Многие армяне поддерживают российскую армию. Ереван — город с очень низким уровнем преступности, мы чувствуем себя здесь в безопасности. Местные жители говорят, что понимают нас: когда они сами переживали конфликты с соседними странами, то многие приезжали в Россию, обустраивались на новом месте, тревожились из-за неопределенности. «Мне помогали русские, и я хочу вернуть — помочь вам», — так они говорят и правда помогают: советом, знакомством, делом.
Мы, конечно, поддерживаем связь с нашими близкими, партнерами и клиентами из России. Надеемся, что скоро общая напряженность спадет и мы вернемся домой.
Я почти всю свою сознательную жизнь сомневался, уезжать из России или же оставаться и пытаться делать что-то здесь. Незадолго до начала «военной спецоперации» я только решил, что хочу жить в России как минимум следующие пять лет и строить карьеру здесь. Но уже вечером 24 февраля у меня появились мысли, что нужно уезжать. Мы обсудили это с родителями и девушкой. Решили подождать неделю и посмотреть, как будут развиваться события.
Но ночью 2 марта мы купили билеты в Ташкент (куда были) и уже 3-го вечером улетели. В течение дня оформил нотариальную доверенность на родителей, которые остались в Москве, по максимуму обезопасил оборудование в студии, взял самый минимум техники, необходимой для работы.
Изначально мы летели в Узбекистан, но хотели в Грузию. В Узбекистане все спокойно. Люди относятся с теплотой и гостеприимством. Но все равно было гнетущее состояние. В Грузии стало намного спокойнее. Мы не встречали здесь агрессии по отношению к русским. Наоборот, все сочувствуют и понимают, что мы не можем ни на что повлиять.
Почти каждый день я созваниваюсь с родителями, переписываюсь с друзьями, которые решили не уезжать или пока еще сомневаются и завершают важные дела в России. Сейчас как никогда важно ощущение общности и поддержки.
Я не хочу открывать свое имя, потому что моя жизнь связана со спортом высоких достижений. Я профессиональный спортсмен, показываю стабильные результаты на региональных и всероссийских соревнованиях. Сейчас я в списках сборной своей области. Я входил в расширенный список спортсменов, которые в декабре должны были поехать в Швейцарию на Универсиаду, но из-за ковида все отменилось.
В феврале все изменилось — случилась спецоперация. Восемь лет я отдал тренировкам, но понял, что все было напрасно, потому что российских спортсменов во всем мире запретили. По-моему, вряд ли нас спокойно будут допускать на соревнования в ближайшие пять лет, а потом будет другое отношение. У меня и у моих коллег-спортсменов разрушилась жизнь. Мне и еще некоторым кажется, что действительно стоит уехать и выступать за другую страну.
Сейчас я собираю документы. Я хочу в Италию. Самым простым и одновременно самым затратным способом переезда можно считать получение визы. Потом уже в той стране надо будет пойти в консульство и попросить вид на жительство.
Скоро буду обращаться к итальянским юристам, чтобы проконсультироваться по возможным накладкам. Я знаю успешные подобные примеры, хотя понимаю, что ситуация будет сложной — в Европе много беженцев с Украины. Но, насколько мне известно, это не должно влиять на рассмотрение дел людей из других стран.
Психологически мне это дается не так легко, как звучит, ведь я не просто уезжаю в европейскую страну… Я люблю свою родину, но вся моя нынешняя жизнь развалилась, меня тревожат ограничения. Все бренды ушли. Но я переживаю не из-за закрытия «Макдоналдса», а из-за тысячи опустевших рабочих мест.
Сложно сказать, вернусь ли я сюда. Не знаю, как долго продлится происходящее сейчас. Я люблю свою страну, но если я добьюсь успеха и почувствую себя защищенным в другой, то зачем менять хорошее на очередное неизвестное?
То, что я сейчас за границей, — удачно сложившиеся обстоятельства. Около трех лет назад я был шеф-поваром ресторана «Рихтер» в Москве, тогда меня нашел Даниил Клубов, который уже семь лет жил в Вене. У него была идея гастрономического проекта «Толстой» в честь великого русского писателя, антимилитариста, пацифиста, да еще и вегетарианца, и он пригласил меня.
Но я бы в любом случае предпринимал попытки выехать из страны, помимо «Толстого» искал работу в других странах. В Вену я приехал 9 марта. Хотя были зловещие предзнаменования: когда я получал шенген в визовом центре Испании, то выходил из метро «Октябрьское поле» и видел колонну автозаков Росгвардии, потом — шеренгу работников СК. Но при получении визы проблем не было. Я подал на нее документы 20 февраля, получил 27-го и на достаточно большой срок. Хотя боялся, что что-то может пойти не так. Улетел я нормально, только билеты были очень дорогие — 100 тысяч, еще и с пересадкой в 10 часов в турецком аэропорту. Лишь один представитель безопасности несколько раз переспросил, куда и зачем я лечу, но довольно френдли, без перегиба.
Здесь большая интернациональная команда. Клинер из Сербии принесла мне из дома веганское пирожное. На кухне есть парень Костя, он с Украины, три года в Австрии, сейчас в Вену приехало много его родных, а у его папы по-прежнему веганский ресторан во Львове. Я ощутил неловкость при знакомстве, хоть сначала мы все общались по-английски. Когда Костя вышел из кухни, я поделился с другим коллегой, что чувствую неловкость. Но после того как Костя вернулся, мы продолжали общение и быстро нашли общий язык. Никакого хейта или презрения я не ощутил. Здесь все понимают, что твоя национальность не означает политического заявления.
Я бы не сказал, что Москва, из которой я уезжал, сильно изменилась с тех пор, как эти события еще не начались. Все происходит больше виртуально. Мы — не Северная Корея: магазины работают, из ночных клубов — музон. Понятно, что с поправкой на контекст. Но когда приезжаешь в Вену, то видишь концентрацию демократии. Свободные собрания людей город очень оттеняют.
Основатель ресторана «Толстой», которому я помогаю с меню, раздает бесплатные обеды и вообще меняет отношение к русским. За последнюю неделю все центральные СМИ взяли у него интервью: от аналога австрийского Первого канала до их «Коммерсанта». Девушка-интервьюер поделилась, что она разговаривала со многими венскими рестораторами из России, большинство из них поддерживают Российское правительство. И общество принимает это, я не слышал ни о каких погромах. Здесь более или менее лояльны ко всему.
Моя сестра живет в Кельне, занята в гастрономической сфере, ее боссу пришло объявление — ищут человека, который мог бы возглавить ресторан в Цюрихе. Они переслали его мне, а я послал свое резюме в Швейцарию, и мне ответили: «Окей, давайте познакомимся поближе», назначили видеоинтервью. Никакой русофобии нет. Но при этом, когда мы пошли с Даниилом Клубовым на почту отправлять документы в Россию (Даня очень интегрирован в среду — прекрасно говорит по-немецки), ему отказали. Он спросил, когда это будет возможно. Ему ответили: «Спросите у Путина!» А моя подруга рассказала, что украинские мамаши ругаются с русскими мамашами, а в школах даже были случаи буллинга русских детей.
Сейчас я развиваю проекты, которые отражают волнения современной повестки посредством пищи, — это все всегда с интернациональными корнями, нельзя быть изолированным. Какая сегодняшняя ситуация на вкус? Базовых вкуса четыре: кислый, сладкий, горький, соленый. Точно что-то горькое — этот вкус в первую очередь говорит о токсичности. Понятно, что с ним можно играть, как в фильмах ужасов, но сегодня горечи слишком много, она гротескна. Может быть, блюдо эпохи — лакричная пицца по-русски. В лакрице есть сладость: ее либо любишь, либо ненавидишь, а если ее неправильно приготовить, то проступает горечь.