Последний Тяньцзинский саммит Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) четко обозначил грани и различия между нарывающим глобальным антиамериканизмом и традиционно стабильной, но слабеющей монополярностью. На этом фоне критически важно осмыслить главную фигуру в этом перформансе — Китай. В интервью «Москвич Mag» директор Института стран Азии и Африки (ИСАА) МГУ Алексей Маслов объясняет, почему без понимания китайской политической философии невозможно осознать последствия нынешнего исторического разлома.
Экономико-политические достижения современного Китая во многом основываются на фундаменте, который сформулировал председатель Си Цзиньпин еще в 2012 году, вскоре после установления контроля над ЦК Компартии КНР. Именно тогда, в начале своего пути во власти, нынешний генсек выдвинул основные постулаты стратегической философии управления государством — «Китайская мечта о великом возрождении китайской нации» и «Сообщество единой судьбы человечества». Выходит, даже для неискушенного синолога все было понятно еще 15 лет назад? Китай совершенно последовательно и, что называется, со знанием дела трансформировался из развивающейся страны в новую сверхдержаву эпохи постмодерна?
Если ваш вопрос заключается в том, все ли в Китае идет по плану, который в 2012–2013 годах сформулировал Си Цзиньпин, то в основном да. Хотя очень серьезно изменилась внешняя ситуация, на что КНР не рассчитывала. Модель перехода от массовой продукции в экономике к экономической системе высоких технологий сталкивается со многими сложностями.
Долгосрочные программы развития, например «Сделано в Китае 2025» или «Программа искусственного интеллекта», во многом принимали во внимание фактор позитивной внешней среды. То есть элиты в Пекине были уверены, что практически все страны станут использовать китайскую продукцию и активно закупать ее, однако этого не произошло. Вот первый серьезный стресс для Китая. Второй стрессовый момент — мировая экономика стала тормозить более резко, чем ожидалось, в том числе из-за падения темпов демократизации. Соответственно, упал глобальный покупательский интерес.
Если мы посмотрим на планы Госсовета КНР и министерства коммерции за период с середины 2010-х годов до начала 2020-х, то заметим, что тогда все эти кризисные факторы в расчет не принимались. Поэтому Китаю приходится по ходу дела перестраивать всю стратегию. Это не трагедия и даже не кризис, конечно, но совершенно точно такой процесс можно назвать срочной перебалансировкой экономики в соответствии с вызовами социальной жизни.
Дело не в том, что Китай хочет разделить мир на две части. Его заставляют делить этот мир на половины.
Еще один важный момент, который также не принимался во внимание, касается внутренних изменений с точки зрения социальной среды. Все-таки Си Цзиньпин принимал Китай в момент, когда страна была на взлете. Были некоторые негативные тенденции и тренды, но подъем государства так или иначе еще шел. Кроме того, у КНР тогда были очень позитивные и довольно ровные отношения с США. Предполагалось даже, что вскоре решится «проблема Тайваня». Таким образом, формировалось много позитивных точек роста. Но некоторые позиции пришлось пересмотреть, и народ начал предъявлять претензии, в том числе из-за стресса на фоне пандемии COVID-19.
Китай до сих пор не оправился от последствий коронавируса в отличие от многих других стран. На мой взгляд, китайцы даже сейчас, спустя два года, все равно живут в постковидную эпоху. Это связано и с кризисом в банковской сфере, и с обесценившимися депозитами. Кроме того, рухнул рынок недвижимости. Поэтому можно сказать, что общая картина внутри страны складывается весьма непростая.
На фоне перечисленных трансформаций Китай активно перестраивает свою внешнюю политику. Нам, я имею в виду Россию, нужно понимать, что мы выходим на китайский рынок, который либо стагнирует, либо падает. Да, в этом нет ничего страшного, но не учитывать этот момент нельзя. Помимо прочего КНР стала более жесткой в своих высказываниях. Наконец, Китай теперь более тщательно выбирает для себя партнеров.
Идея до Си Цзиньпина заключалась в том, что Пекин должен был дружить абсолютно со всеми и не вмешиваться в международные конфликты. При этом контакты были направлены на установление в большей степени торговых, а не политических отношений. Однако Китай все-таки был втянут в череду очень крупных противостояний. Поэтому то, что мы видим в контексте укрепления российско-китайских отношений, связано с изменениями во внутрикитайской политике. Мы всегда говорили о стратегическом партнерстве, но в содержательной части оно не было чем-то существенным. Росла торговля в зависимости от цен на нефть или газ, много говорилось о многополярности, но совместных идей не выдвигалось.
Только на последнем форуме ШОС Россия и Китай заговорили о принципиально новой реальности. На это повлияла политика Дональда Трампа, как мне кажется. И, конечно, внутренние процессы в КНР. Но еще раз: когда мы говорим о развороте на Восток, то здесь, как в танце, нужно подбирать двух партнеров. По сути так и происходит — теперь российская активность в отношении КНР стала важна, потому что в Пекине осознали, что страна нуждается в союзниках. И в этом как раз особая принципиальность изменений.
Цель Си Цзиньпина — раздел мира по принципу биполярности по аналогии с периодом советско-американской борьбы за мировой гегемонизм?
Как ни странно, думаю, что нет. Дело не в том, что Китай хочет разделить мир на две части. Его заставляют делить этот мир на половины. Идея Китая исходит из традиционного воззрения: «Границы Китая нигде не заканчиваются». В этом есть своя правда. Первые китайские границы были проведены в XVII веке по договору с Россией. Но долгое время эта проблема оставалась крайне размытой из-за неопределенностей. Поэтому Китай, как страна торгового меркантилизма, всегда считал, что граница проходит там, куда может дотянуться китайская торговля. На этот аспект делался огромный упор.
В древности Китай, как, кстати, и сейчас, старался абстрагироваться от вопросов, связанных с политическими преференциями. Главное, чтобы китайские товары свободно пересекали границы, остальное второстепенно. Однако КНР за последние годы стала жить в очень некомфортной среде. Еще 10–15 лет назад этой страной все восхищались и пытались перенимать китайский опыт. Сегодня этого уже нет. Есть группа государств, которая системно противостоит Китаю. Причем речь идет не только о Европе или США. Некоторые африканские страны тоже начинают бояться Китая. Время от времени даже близкие партнеры из Юго-Восточной Азии также ведут себя крайне осторожно, чтобы не спровоцировать дипломатический кризис.
Китай, как страна торгового меркантилизма, всегда считал, что граница проходит там, куда может дотянуться китайская торговля.
Китай понимает, что нужно формировать свой макроэкономический и макрополитический регион. В него должны войти те страны, с которыми можно будет легко и комфортно общаться и сотрудничать. Сегодня это главный вопрос для КНР.
Формально, конечно, мир разделится на две части — «за» и «против» Китая. Здесь я согласен. Но сейчас существует множество переходных стран в отличие от эпохи холодной войны. К ним можно отнести, например, Индию, которая изменила отношение к КНР, но так и не стала до конца прокитайской. Более того, есть гибкая позиция стран Центральной Азии. Они с удовольствием берут у Китая кредиты, но при этом активно ведут переговоры и с США, и с РФ, и с другими государствами. Так что Китаю вряд ли удастся сформировать такой лагерь, как когда-то сумел создать Советский Союз. Это совсем другой подход.
В таком случае какое место отведено России с точки зрения китайской концепции глобального сообщества?
Это главный вопрос. Мы не видим особого места для России в философии «Единого сообщества». Идея Китая как раз и заключается в том, что все должны быть равны и переживать единую ответственность за судьбу мира — от военных конфликтов до кризисов эпидемий. Получается, мировое сообщество как бы объединяется перед едиными вызовами. Идея очень правильная, но я полагаю, что в настоящий момент Россия — единственная крупная держава, которая поддерживает Китай практически во всех его начинаниях, в том числе в этой инициативе. И у меня нет сомнений в том, что КНР будет и далее постоянно опираться на российское мнение.
Китай начинает понимать, что просто быть над схваткой для того, чтобы стать влиятельной державой, недостаточно. Однако на ближайшие 10–15 лет, думаю, кардинально в худшую сторону российско-китайские отношения не поменяются. Нам остается лишь оттачивать какие-то нюансы — военные или торговые. Все зависит от внешних вызовов. США сейчас проводят до определенной степени антикиссинджеровскую политику, разрушая систему сдерживания азиатских стран. Из-за этого американская дипломатия стала значительно слабее, чем азиатская. Пока эта слабость работает, российско-китайский альянс будет укрепляться.
Насколько сильны в нынешней политической традиции КНР идеи Конфуция, учитывая тренд на неомодернизм в мировой дипломатии?
Очевидно, весьма сильны. Здесь есть три уровня конфуцианства. Во-первых, есть некие непреходящие ценности, которые характерны только для Китая. Хотя во многих странах есть нечто подобное: лояльность к государству, уважение к старшим в семье, к власти как таковой, тем не менее китайские элиты ангажируют конфуцианство исключительно для себя. Это создает для народа особенное ядро самосознания. Во-вторых, конфуцианство базируется на жесткой системе управления через чиновников. Неважно, кто находится на троне. Власть всегда стабилизируется чиновниками, а не императором. Именно они обеспечивают систему преемственности власти. В этом смысле, если не будет серьезных стрессов, Китай останется прежним по структуре управления даже после ухода Си Цзиньпина.
Наконец, третий момент. Конфуцианский бизнес играет очень большую роль как внутри КНР, так и за рубежом. Китай с большей радостью общается с теми странами, где есть китайские общины. Прежде всего речь о странах Юго-Восточной Азии, частично США. То есть психологически Китай объединен не столько по этническому принципу, поскольку китайцы как этническая группа очень разные, сколько по принципу переживания совместной неоконфуцианской культуры. Так что я думаю, это действительно очень серьезно работает.
Фото: Григорий Сысоев/РИА Новости