Недавно сервисы, предлагающие работу по объявлению, спросили у своих пользователей, в какой город те готовы переехать ради карьеры. Нерезиновая сдала позиции — в нее стремятся на 9% меньше страждущих, чем в Петербург, откуда когда-то в столицу многие переезжали в поисках лучшей жизни.
Наверное, местечковый шовинизм, когда преданным можно было быть только одному городу, родился больше ста лет назад — с обратным переносом столицы с севера на юг. Большинство его в себе изжило, оставив место дружеским подколам — жители двух столиц иронизируют друг над другом будто двое взрослых братьев с разницей в возрасте и воспитании. Кто-то же продолжает купаться в локальном патриотизме — достаточно почитать комментарии к текстам про Петербург, опубликованным в «Москвич Mag», и к московским новостям на «Фонтанке».
Есть и обиженные на малую родину, чаще всего именно они и решаются на переезд в город-антагонист. Диджей Сергей Мельников рассказывает, как когда-то перебрался в Москву из родного Петербурга, который для него — засасывающее болото. Есть даже загадка про Санкт-Петербург: на болоте родился, трижды крестился. К Москве же Мельников относится, конечно, без лишнего пиетета, трезво оценивая, что этот город — «сообщество временщиков», но выбраться из него уже некуда:
Переезд у меня начался весьма забавно — еще в 1991 году. Билет был взят на 19 августа — была перспектива работы на радио. Я встал утром, начался ГКЧП — я сдал билет. И вернулся к этой истории только в 2008 году — в 1990-х все стало по-другому, стали происходить какие-то подвижки в Питере. А в 2008 году было понятно, что ситуация в Петербурге снова заходит в тупик — прошли деньки, когда наша компания зарабатывала довольно приличные деньги. Вдруг неожиданно у меня в “мыле” оказалось письмо от Романа Емельянова, программного директора “Русского радио”, который интересовался, чем мы с партнером занимаемся. На что мы ему написали, что по большому счету только видеопродакшном. Он спросил, не хотели бы мы поработать на “Русском радио”. Естественно, мы согласились. Письмо пришло в четверг, а в субботу он приехал в Петербург общаться с нами. Познакомившись, условились, что в понедельник он нас ждет в офисе в Москве — собираем вещи, в воскресенье ночью выезжаем в Москву, пишем пилот, и нам тем же вечером говорят, что все здорово, через неделю в эфир. Опомниться было некогда, такие предложения приезжают раз в жизни — работа с радиостанцией номер один в стране дорогого стоит. Естественно, мы сразу собрали вещи и поехали в Москву, а 1 апреля 2008 года вышли в эфир на “Русском радио”.
Москва — это совершенно другая страна. У меня еще в детстве была история, когда в первом классе меня вывезли в Москву, и я был настолько под впечатлением, что даже спросил у мамы: “А у них пятачки такие же?” — те, которые в метро в аппараты опускались.
Когда была история с отъездом в Москву, я считал, что будет как в Питере, только круче. Оказалось все совсем не так, что это не круче, а по-другому. Здесь мир устроен совершенно не так, по другому принципу, и для начала это вообще не город. Москва — это мегаполис. И если Питер — город, место, которое организовано так, что тебе комфортно жить: местные жители заботятся о том, чем владеют, все друг друга знают, они во многом сообщество, то Москва — сообщество людей, организованное одной идеей — они приехали сюда зарабатывать деньги. И больше ничего. На все, что происходит вокруг них, им по большей части насрать. Я проживаю в Тушино — на моей лестнице из 20 квартир, наверное, в четырех живут москвичи, остальное сдано. Один из основных бизнесов москвичей — и в этом их человеческое счастье — квартира под сдачу, поэтому люди, которые снимают эти квартиры, ведут себя по отношению к окружающей действительности неадекватно. Нормально выбросить мешок мусора под ближайшим осветительным столбом или просто бросить где попало — не их же. У меня были замечательные соседи, которые тоже съемщики — они выставляли мусор на окно, считая, что дворник это вынесет. Им плевать на чистоту в подъезде (не парадной) десять раз. Этот момент здорово чувствуется. Москва — сообщество временщиков, людей, которые приехали сюда не жить, а зарабатывать здесь на хлеб или делать карьеру, чтобы потом уехать куда-нибудь прожигать заработанное.
В тот момент, когда я переселился, у многих эмигрантов еще была голубая в буквальном смысле слова мечта переезда на Рублево-Успенское шоссе в какой-нибудь коттеджный поселок. Проникнуться московским духом богатства до сих пор легко — откройте ЦИАН и посмотрите районы Абабурово, Подушкинское и Рублево-Успенское шоссе. Там вы легко увидите дома со стартовой ценой от ярда. Рядом с этими дворцами дворец не к обеду упомянутого Максима Галкина* выглядит жалкой лачугой, потому что у них и вертолетные площадки, и дом для прислуги, и гараж на десять машин. Это и была затаенная мечта многих понаехавших — попасть в волшебную страну Зазаборье. Я застал выход эпохи клубов “Рай” и “Дягилев” — клади на стол по 100 тыс. долларов. Но мощь нефтяного благополучия стала довольно быстро гаснуть. Тогда новые московские богатые еще не появились — они другие, нежели те, что были во времена прохоровских вечеринок. Как-то мы застали вечеринку, где на презентации альбома некого исполнителя (сына своих родителей) просто раздавали айподы с альбомом этого чувака. Я видел — могу сказать, что и такое было.
В Питере я играл эстрадную латиноамериканскую хаус-музыку — суррогат, заменяющий ар-н-би, которое тогда никак не приживалось у нас. И здесь была разница между Москвой и Петербургом. В Москве — поколение ар-н-би золотых деток (и тех, кто выдавал себя за них) по типу Тимати, у которого были клуб и группа VIP77. Почему московские “дети” рванули в сторону “рич энд бьютифул” вместо того, чтобы слушать хаус-музыку, которая процветала в Петербурге? Многие питерские родители спокойно брали своих детей с собой на вечеринки, поэтому хаус для них стал нормальной музыкой для тусы. В случае с Москвой было не так — олигархичные папы с мамами детей на вечеринки не брали, дети нашли для себя собственный движ, позволяющий показать белый “порш”, неповторимый костюм от “Версаче” и доказать, что ты очень состоявшийся персонаж с бриллиантами по стоимости кучи однушек в Чертаново. В Москве нет мест, которые, как питерский “Грибоедов”, живут по 30 лет. Московскую тенденцию хорошо сформулировал Синиша Лазаревич: “Мы относимся к клубу как к шапито — приехали, развернули шапито, собрали деньги и уехали в другое место”.
Понятно, что я со своим латиноамериканским музлом был здесь никому нафиг не нужен. В какой-то момент меня занесла нелегкая — я стал играть балканику, балканскую танцевальную музыку, построенную на Бреговиче и Кустурице. Вдруг выяснилось, что существует потребность в такой музыке, потому как есть диаспора — в Москве на тот момент жила большая постюговская туса, плюс румыны и албанцы. И в какой-то момент меня пригласили сыграть на открытии ресторана “Никола Тесла”. Спустя две вечеринки меня вызвал директор и предложил стать диджеем и арт-директором. Так музыкально у меня сложились отношения с Москвой. Долго и счастливо я жил до 2020 года, пока не начался ковид и диаспора не стала разъезжаться.
В 2020-м таки появилась идея перебираться в Питер — меня ушли с московского радио. Но в итоге больше всего на меня навеяло тоску и отбило желание это делать, когда у меня была идея возродить видеожурнал “КаМыши” как некую передачу из двух человек — я и Антон Белянкин. Антон на первой и последней встрече по этому поводу произвел на меня трагически оптимистическое впечатление: он прекрасно выглядел — молодой, красивый, отлично одетый, что очень контрастировало с теми персонажами, которых я видел в течение недели до встречи с ним. Мы стали базарить, и он мне говорит: “Я ничем не занимаюсь. Иногда меня зовут “2ва самолета” поиграть, — то есть он даже отделил себя от группы, которая была его личным изобретением. — А в остальном я помогаю покупать яхты, консультирую и живу в квартире здесь недалеко”. Собственно, и все. Меня удивило, что он не горит сильным желанием что-то делать… Если бы я пошел к кому-то с аналогичным предложением в Москве, мы бы снимали через три дня максимум.
Для меня Питер — болото. И самое страшное, что этот город забрал всех, с кем я дружил или кого любил. Он всех похоронил. Первый товарищ умер от наркоты, когда я был на третьем курсе института. И это было начало.
Мне нечего делать в Питере вообще. И меня гнетет его обстановка. Я понимаю, что это (как была песня Billy’s Band “Кладбище девичьих сердец”) кладбище надежд. Питер — это история нереализованных людей. В огромном, гигантском количестве. Они погибли именно потому, что оставались в Санкт-Петербурге. И у меня пальцев не хватит рассказывать о судьбах тех, кто если бы поднял жопку и уехал из этого перегноя, то, вероятно, достиг бы большего и не лежал сейчас на кладбище, потому что находился внутри питерской субкультуры творческих неудачников по воле географии. Мне глубоко их жаль. Для меня Москва — это тоже был вопрос реализации. Меня задолбала ситуация, при которой огромное количество людей, с которыми я имел дело, не в состоянии заниматься никаким делом: разговаривать на кухне по десять часов, обсуждать события, побухивать, разглагольствуя о несовершенстве мира — да, но работать они вообще не могли. Про “обещал — не сделал” вообще норма. Единственное место, где я мог реализоваться — в Москве. Мне очень нравится, как однажды сказал Денис Клявер: “Когда я еду в Питер, у меня утром дофига планов, а к вечеру я уже маргарин на раскаленной сковородке”. Общее настроение у меня такое.
Да, в Петербурге расслабленная атмосфера, все для тебя, нет бытовых проблем, но если мы говорим о деловой части, то там ее нет, кроме “Радио Рекорд”. Я не могу там долго находиться, всегда испытывал в Питере тоску и боялся кого-то встретить на улице — пару раз я натыкался на знакомых — у них, по-моему, даже одежда была та же, в какой я их видел последний раз до отъезда в 2008 году, и разговоры, что характерно, те же самые.
Я 15 лет живу в Москве — с гастролями, поездками, вечеринками, корпоративами мы объехали до хрена городов в России. Но самое смешное, что за всю историю моей деятельности всего два концерта было в Петербурге. Во всех остальных случаях предложения из северной столицы всегда подстава и обман, мы никогда не доходили до вопроса покупки билетов. Это лишний раз говорит о культуре производства. Сорри, если кого обидел, но мой опыт такой».
Не зная, что основной аргумент Мельникова в пользу переезда из Петербурга в Москву — карьерные возможности, ему будто парирует кинокритик Лидия Маслова, которая совершила обратный кульбит — уехала от московской жизни в ничуть не худшую северную:
Придумать себе новое занятие у меня не получилось, тогда я решила поменять место жительства. И это получилось как-то легко и естественно, как бы само собой, тем более что я тогда много общалась с людьми, которые жили на два города — будучи петербуржцами, ездили на заработки в Москву, а на выходные — в Петербург, ну и я с ними каталась. И как-то постепенно поняла, что мне в Питере очень комфортно. А потом один мой приятель снял квартиру в Петербурге, но через полгода ему пришлось уехать обратно в Москву, и он чуть ли не со слезами на глазах — так ему не хотелось уезжать — эту квартиру передал мне. И с тех пор я в ней живу, уже скоро 16 лет, и не нарадуюсь.
Стереотип, что в Петербурге нет работы, наверное, коренится в нулевых годах и создан, скорее всего, сотрудниками СМИ, для которых разница между московскими и петербургскими зарплатами была тогда довольно ощутима. Но, по-моему, сейчас все это уже нивелировалось, как и разница в ценах на недвижимость. Мне кажется, в Петербурге полно работы, просто она не стоит на первом месте в списке приоритетов. Здесь можно организовать свою жизнь так, чтобы найти оптимальный баланс между тем временем, которое ты считаешь нужным потратить на обеспечение прожиточного минимума, и свободным временем, которое необходимо для душевного равновесия и просто нормального самочувствия. В Петербурге говорят: “Настоящий петербуржец делает одно дело в день, даже если это телефонный звонок, а потом идет обмывать его в рюмочную”. Отчасти это шутка, но лишь отчасти, и меня в моем предпенсионном возрасте такой образ жизни устраивает. А так я каждый день, выглядывая в окно, вижу двор, заставленный дорогими иномарками, и что-то мне подсказывает, что у их хозяев все хорошо и с работой, и с деньгами.
На мой вкус, Петербург лучше Москвы чисто визуально, но это не только мое субъективное мнение. При этом, будучи построенным со всем этим имперским помпезным шиком, он действительно умудряется даже сейчас, когда людей в нем все время прибывает, сохранять то, что можно назвать провинциальностью — такую особую уютность жизни и внешнего облика зданий, когда ты выходишь в гастроном в тапочках и трениках или вообще в пижаме и чувствуешь себя комфортно и непринужденно, потому что вокруг все такие же расслабленные граждане, совершенно не озабоченные самопрезентацией. При этом мимо будут идти студентки Мухинского училища, одетые так высокохудожественно и оригинально, как мало кто одевается в Москве с ее скучноватым дресс-кодом.
В Москве, до которой всего час лету, я бываю довольно часто — у меня там друзья, родственники, недвижимость, прописка, в конце концов, и я там с удовольствием провожу несколько дней время от времени (к сожалению, очень много денег там уходит на такси в отличие от Петербурга, где все мои маршруты легко преодолеваются пешком — вот еще один плюс Петербурга: он меньше Москвы). Так что формально по месту регистрации я по-прежнему москвичка (“в жопе спичка”, как говорят в Петербурге). Если вдруг обстоятельства сложатся таким образом, что мне надо будет поселиться снова в Москве, я там прекрасно поживу, мне нравится мой родной город, в нем много замечательных, уютных мест, но мне трудно представить ситуацию, в которой мне бы пришлось туда как-то основательно “вернуться”. Если мне захочется поменять ПМЖ хотя бы на часть года на что-то, кроме Петербурга, то вряд ли это будет Москва, которая для меня пройденный этап — мне там просто нечего делать, я не молодой карьерист, которому нужен трамплин для новых свершений, а скорее, наоборот, пожилой дауншифтер. Так что если у меня возникнет каприз куда-то перебраться, то это будут какие-то новые необжитые места, вероятно, еще более “провинциальные”, чем Петербург».
Многих москвичей как раз сдерживает в релокации нестоличность Питера — верх берет снобизм: как можно променять сытую Москву на, как считается, провинциальный Петербург? Поэтому Сергей Блохин, SMM-редактор, диджей, автор гида по Петербургу «Сусанин», выбрал город, который нравится, продолжив работать на город, который кормит:
В слово “застрял” я не вкладываю негатив. Напротив. Современный Петербург — это не про амбиции, это про зону комфорта. Комфорта не в прикладном собянинском смысле (губернатор Беглов просто ужасный сити-менеджер). Речь о душевном комфорте, об отдыхе для глаз, об ощущении моря, о менее ретивых полицейских, о милых аналоговых мелочах вроде бумажных билетиков в троллейбусах. Ну и, не буду лукавить, это барная столица России, задающая соответствующие тренды, что тоже чертовски привлекательно.
На моих глазах множество амбициозных знакомых с бизнес-мышлением постоянно переезжали в Москву — и умом с кошельком я их понимаю, но сердцем не пойму никогда. Речь именно о петербуржцах, переехавших в Москву. Москвичи, любящие Москву — это логично, но у меня в какой-то момент эти отношения зашли в тупик. Проблема прежде всего в том, что Москва — это сердце РФ. Где я был эти восемь лет? В Петербурге — делал вид, что живу не в России, здесь это легко. Регионализм у многих в крови, пусть он и носит довольно пассивный характер. До СВО ты мог сесть на поезд и за четыре часа доехать до Хельсинки или сесть на автобус и через семь часов быть в Таллине. Эти города кажутся более близкими, чем Москва, не только географически, но и ментально. Не обязательно даже выезжать за границу: Ленинградская область с великим Выборгом и роскошным Ораниенбаумом тоже годится на роль Нарнии, не говоря уж о близкой Карелии.
Мне повезло: когда ты работаешь на Москву, а физически находишься в Петербурге, особенно в Курортном районе — лучшем городском районе страны, сложно придумать более оптимальный расклад для жизни в России. Я работал и на Петербург (бары “Пиф-Паф”, Beatnick, “Дом Быта”, “Скотный Двор”), но скорее для души и ради участия в жизни города, чем ради денег. Зарплаты в области SMM/PR, диджейские гонорары — все на порядок ниже, чем в Москве.
Какая-то существенная разница в климате между Москвой и Петербургом — миф, который сами петербуржцы игриво поддерживают. На самом же деле вопрос исключительно во влажности, зимой здесь более промозгло — вот и вся погодная трагедия.
Москву я навещал, но все реже. Внезапно я осознал, что город просто несоразмерен мне — он слишком мегаломанский. Мысль о возвращении не посещала никогда. Единственное, что всерьез притягивает — это московские друзья и родственники, а также воспоминания. Но сегодняшняя Москва уже совсем не такая, какой была, когда я там жил».
В книге-исповеди «Прощай, грусть!» пианистка Полина Осетинская, настрадавшаяся в детстве из-за отца, который пытался вырастить из нее вундеркинда, рассказывает, как бежала из Москвы в Петербург, чтобы забыть о демонах, связанных с домом, а потом, набравшись воспоминаний в Питере, уехала за новой жизнью в Москву. Похожую историю, когда переезд стал способом попрощаться с прошлым, рассказывает руководитель службы закупок Вера Сивкова, которая лишь недавно смогла отпустить пережитое и по непонятным причинам вернуться в Петербург, точнее, начать жить на два города:
Когда я переезжала в Москву, Питер был очень молодежный — это выпало на пору моего студенчества, город ассоциировался с большими переменами, взрослением, сепарацией от родителей. Честно говоря, в Москве для меня больше воздуха, меньше историй, которые заставляют смотреть на мир под определенным углом. Когда я периодически возвращаюсь в Питер, мне становится очень тоскливо и грустно — каждый переулок напоминает мне о чем-то. Все задумчиво-лирические, романтические, ушедшие в себя, при этом внешне яркие и нестандартные. Это окружение давит на меня и заставляет подстраиваться под них, ностальгировать, соответствовать духу Петербурга. А в Москве я все начала с чистого листа — никто от меня ничего не ожидает, нет определенного сценария развития событий, шаблонного поведения, по-хорошему никому нет до тебя дела. Мне комфортно — я люблю Москву за ее безграничность и многогранность: здесь мне было комфортно переживать любые периоды жизни — и бурный карьерный рост, и тихие семейные будни. Москва поддерживает тебя в любом направлении и состоянии — я не чувствую социального давления и осуждения. Здесь есть культ того, чтобы не бояться делать ошибки, не впадать в лирику, не ходить по барам, как это было в Петербурге, а просто фигачить дальше.
Москва меняется — она модная чикуля, которая всегда в тренде. А Питер — фундаментальный, не подверженный глобальным изменениям. Питер более зажатый, более рамочный.
Если в бытовом плане, то Москва гораздо более зеленая. Очень крутые парки, инфраструктура, в любом районе можно найти занятия: кружки, развлечения, пункты обмена одеждой и книгами. И все путешествия пролегают через Москву — стало гораздо легче осуществлять спонтанные трипы.
Только спустя лет десять с момента моего отъезда, то есть в этом году, мне стало легче приезжать в Петербург. До этого все приезды были погружением в прошлое — мне было физически плохо, все казалось отгремевшим и оставшимся позади.
Сейчас мы временно живем на несколько городов, включая Москву и Питер. Мне нравится такой уклад, потому что в нем нет никаких привязанностей — ты всегда немного турист. Сама пока не понимаю, почему так сложилось, что я снова хоть чуть-чуть, но живу в Петербурге. Каждый раз пытаюсь найти ответ на этот вопрос — и пока не нахожу. При этом здесь мне хорошо, только если я встречаюсь с друзьями, а одна тут бывать не люблю».
В переезде из Питера в Москву и наоборот нет никакой трагедии, о которой пел Кинчев: «В Москве я ленинградец, в Ленинграде — москвич. Нашла коса на камень, стекло — на кирпич». Оба города состоялись — и прошли те времена, когда переезд был ради чего-то недостающего.
__________________________________
*Внесены Минюстом в список иноагентов.