Режиссер Константин Богомолов поставил с актерами «Мастерской Брусникина» спектакль «Ай Фак. Трагедия» по роману Виктора Пелевина «iPhuck 10». Играют его на четвертом этаже башни «Меркурий» в «Сити».

На сайте «Ай Фака» справедливо указано на три главных линии последнего пелевинского романа: отношения человека с искусственным интеллектом, маргинализация секса между людьми и «гипсовое» искусство начала XXI века как великая ценность. За последнее отвечает арт-экспозиция, развернутая в огромном бетонном лофте на четвертом этаже башни «Меркурий», где играют спектакль. Едва вступив в лофт и невольно вздрогнув от обилия девушек в черных футболках с бескомпромиссной надписью «Ай Фак», зритель сразу попадает в галерею с фотографиями, картинами и инсталляциями (больше всего селфи собирает гигантский белый носорог), где каждый может сам для себя решить, что побудило главную героиню романа и спектакля Маруху Чо назвать искусство «гипсовой эпохи» (а это первые десятилетия XXI века, то есть именно наше время) последней попыткой искренности, «пусть не светом, но ксерокопией света».

Что касается отношения человека с искусственным интеллектом, то их виртуальную природу передает главный режиссерский ход: сочетание актерской игры и онлайн-видео. Действие происходит одновременно на трех сценах, разделенных перегородками, и главные герои — полицейско-литературный алгоритм Порфирий Петрович (Игорь Миркурбанов) и та самая Маруха, куратор и искусствовед (Дарья Мороз) — никогда не встречаются лицом к лицу. Зато каждого из них постоянно снимает на телефон оператор и изображение транслируется на экраны в два других зала.

С сексом дела обстоят хуже: конечно, Богомолов не был бы Богомоловым, если бы не запустил на пару минут на экране порнофильм под похоронный марш (как знак той самой маргинализации секса между людьми в мире будущего, если вдруг кто не понял), но никакой визуализации киберсекса с дилдо размерами с телефонную будку, анальными пробками и подробно расписанными в романе сценариями пародийных гомоэротических фильмов в спектакле нет.

И похоже, подобное умолчание, вроде бы странное для Богомолова, которого одни обожают, а другие ненавидят как раз за любовь к разного рода безбашенным эскападам, на сей раз является для режиссера программным. В «Ай Факе» вообще нет многих его любимых «фишек», например вставных эстрадных номеров, — спектакль на удивление близок к тексту оригинала и вполне соответствует заявленному в названии жанру. Это действительно трагедия в ее классицистическом изводе: спектакль Богомолова статичен, даже статуарен и логоцентричен, то есть сосредоточен не на действии, а на слове. Подобно персонажам Корнеля или Расина, два главных героя обмениваются длинными монологами на практически пустой сцене — при этом один из них, правда, находится на экране. Именно разговоры героев Миркурбанова и Мороз — об искусстве и сексе прежде всего — и возникающее между ними напряжение и составляют собственно драматический конфликт. Кульминации он достигает в беседе о литературных критиках — чувствуется, что режиссер, подобно автору романа, к своим критикам не равнодушен, да и актеры, кажется, тоже, и эта сцена получается самой зажигательной и хлесткой.

Как и во всякой уважающей себя трагедии, в финале «Ай Фака» герой сталкивается с выбором между чувством и долгом. Злокозненная Мара требует от принадлежащего ей полицейско-литературного алгоритма начать писать сценарии для киберфильмов, но Порфирий, не готовый спалить все великолепие уникального русского слова на потребу масскульту, «чтобы выстроить на пепелище типовой иудео-саксонский кинотеатр с макдоналдсом», предпочитает смерть. Хозяйка стирает его с помощью специального кода, изображение пропадает, но потом на экране появляется звездное небо, и голос Порфирия еще несколько минут читает одно из лучших мест в романе, где Пелевин назло всем, кто хоронит его уже лет пятнадцать, вдруг оборачивается Веничкой и бредет под снегом по городу в поисках счастья, но все время попадает в фейсбук.

Никаких поклонов в конце не будет: в зале зажигают свет, и зрители прямо через сцену идут в гардероб. «Может нравиться, может не нравиться, — слышу я рассуждения соседей по очереди, — но для общего развития и такое посмотреть хорошо». От себя могу добавить, что подобная вера режиссера в силу слова в наш визуальный век и готовность ради нее наступить на горло собственной песне вызывают уважение и осторожный оптимизм относительно судьбы «гипсового» искусства. Можно, конечно, сетовать на то, что Богомолов инсценировал только две трети текста, оставив за бортом несколько сюжетных линий и неожиданный финал, а это лучшее место в романе. Или на то, что длинные монологи, которые актеры часто тараторят с экрана с пулеметной скоростью, не очень хорошо воспринимаются на слух. Или, наконец, на не слишком насыщенное сценическое действие. Ответить на это можно словами из романа: «Действие. Что, спрашивается, действует, когда человек читает книгу? Его ум. Только ум». Ну а сам Богомолов заранее отвечает всем критикам в финальных титрах спектакля:

В начале было слово.

В конце будет слово.

Кино — говно.

Ближайшие спектакли — 15, 16, 21 и 23 декабря.

Фото: Андрей Никеричев/АГН«Москва»