Коммунальная квартира — это почти как Пушкин, то есть энциклопедия русской жизни.

А еще почти как Гоголь, где как в капле воды отражается вся наша действительность.

В московском жилищном фонде коммуналок насчитывается всего 2%. Цифра, в сущности, ничтожная. Ну что такое 2%, когда у нас тут и чемпионат мира, и умный город, и «Зарядье» построили, и все дела? Даже если перевести на число жителей, ну что такое 200 тысяч москвичей? Капля в море! Да и потом, в коммуналках кто живет? Правильно, лузеры. А лузеры, естественно, сами во всем виноваты.

Еще Достоевский говаривал: широк русский человек. А потом осторожно добавлял: я бы сузил. Впрочем, в отношении коммуналок я бы не сужала. Я, конечно, не за то, чтобы они и дальше были, но раз уже они есть, пусть еще немного побудут. Жить в них… как бы это сказать? Не то чтобы очень удобно, но интересно. Они энциклопедия русской жизни, где как в капле воды и так далее.

Живя в коммуналке, вы надежно гарантированы от двух вещей — сословной замкнутости и того высокомерного московского снобизма, который предполагает, что жизнь возможна только здесь, а за МКАД — пустыня. Прожив в коммуналке почти десять лет, я решила посмотреть на Москву глазами жителя коммуналки. В общем, сама Москва по большому счету — одна большая коммуналка. Все мы в ней соседи. Иногда добрые, иногда не очень. Как получится.

Леха с Настей приехали из деревни, откуда-то из-под Пензы. Название деревни не говорят, стесняются. Леха — парнишка невысокий, зато крепко сбитый. Глаза у парня умные, а подбородок упрямый. На руках — школьный аттестат и больше ничего. Но Леху это не смущает. Он готов Москву зубами рвать. Это ж какой город-то большой! Сколько возможностей! Устроился на автомойку, но это начало. Думает в училище пойти, профессию получить, только пока не решил, куда.

Настя — девушка с амбициями. Глаза у нее большие и слегка косят от обилия соблазнов. Грудь так велика, что растягивает улыбку Микки-Мауса на майке до ширины хищного оскала.

У себя в деревне Настя работала продавщицей в главном местном магазине. Продавала все, от шуб до консервов и подков. Там, за прилавком, она пользовалась таким успехом, что Леха сумел добиться Настиного благорасположения только с помощью Москвы. Перед Москвой устоять невозможно, и Настя решилась.

Сначала все пошло хорошо. Сняли комнатку, Леха на работу устроился. В общем, зажили своим домом.

Леха с утра убегает на свою автомойку, а Настя дома по хозяйству. Готовит в основном капусту. Капусту тушеную, капусту вареную. Дома ходит в одной растянутой майке, спит до одиннадцати, ест свою капусту, надевает лаковые туфли на каблуках, заправляет майку в джинсы и отправляется знакомиться со столицей. Настя никогда не видела доллар, не знает слов «дефолт», «кризис», «инфляция». Поэтому жизнь кажется ей легкой и полной фантастических приключений.

— Я сегодня первый раз на метро проехала! Сама! — гордо говорит Настя, когда мы с ней встречаемся в курилке на лестничной площадке.
— И как? — вежливо интересуюсь я.
— На эскалаторе так шатает! Вообще прям! — Настя мечтательно улыбается, и глаза ее затягиваются слегка порочной поволокой.

Пока Лехи нет дома, к Насте наведывается мужик со всеми признаками алкоголизма на лице. Настя говорит, это брат. Воровато оглядываясь, брат проскальзывает в Настину дверь и оттуда начинают доноситься визги. К вечеру Настя выходит на кухню, пошатываясь, с глазами, полными порочной поволоки. Капуста в такие моменты обычно подгорает.

По вечерам Леха пытается учить Настю уму-разуму.

— Я тебе сколько раз говорил: не пей ты с ним! — доносится отчаянный Лехин голос.
— Ааааа! — в ответ завывает Настя.
— Ты когда на работу устроишься? — умоляет Леха.
— Ааааа! — рыдает Настя.
— Все, хватит! — вопиет Леха. — Я так больше не могу!

Дверь распахивается, и в коридоре появляется зареванный Леха. За ним по полу волочется Настя. Леха выпихивает даму на лестничную площадку.

— Ааааа! — воет Настя на весь подъезд.
— Вы меня извините, — говорит вышедшая на шум интеллигентная соседка Татьяна Ильинишна, — это не мое дело, конечно, но мне кажется, что ваша Настя шалава.
— Да знаю я! — Леха сидит на полу, подпирая спиной дверь, за которой бьется Настя, и размазывает по скуластому лицу крупные тяжелые слезы. — Люблю я ее, понимаете, люблю!

Татьяна Ильинишна вздыхает и удаляется. Настя воет, Леха плачет.

На следующее утро Настя преданно варит Лехе капусту на завтрак.