Искусствоведы утверждают, что именно Трубниковский переулок изобразил Поленов на своей самой известной картине «Московский дворик».

Старожилы моего детства таких Трубников не помнили, зато вспоминали лютые ветра, которые в любую погоду дули в этой узкой арбатской трубе. Бабушка рассказывала, что зимой, возвращаясь из театра, она с ужасом ожидала момента, когда придется нырнуть туда, где за сотню шагов слышался ледяной гул. Стоит добавить, что шелковые чулки после войны достать было невозможно, а в шерстяных в свет не выйти, поэтому бабушка тушью рисовала себе стрелки на ногах и даже зимой щеголяла в ботиках на босу ногу. Роза ветров слегка сменила гнев на милость лишь когда Калининский проспект (сейчас Новый Арбат) разрубил переулок на две неравные части.

Наш дом построил с претензией на модерн в начале ХХ века тогдашний модный архитектор Дмитрий Челищев. Изящная дверь, барельеф из львиных морд и шикарная парадная лестница, которая была видна со двора через высоченные окна. Со временем лестница частично утратила свое кованое ограждение, и я в полуобмороке от страха часами глядела через образовавшиеся дыры в бездну пролета. Просторные квартиры четырехэтажного дома после революции превратились в коммуналки. Лет через двадцать решили надстроить еще два этажа: здесь коммуналок не предполагалось, новые квартиры отдали семьям мелкой советской номенклатуры.

Наискосок от нашего дома высился дом архитектора Малиновского. Здесь с начала 1920-х годов был наркомат по делам национальностей, который возглавлял Сталин. Говорили, что он жил там какое-то время. Впрочем, знаменит дом Малиновского среди соседей был совсем не этим, а тем, что в его подвалах располагались винные склады, в том числе разливочный цех. Когда с тяжелым грохотом к дому подъезжали машины с бочками еще не разбавленного алкоголя, дед брал два ведра (одно с мусором, для конспирации, другое чистое), совал в карман десятку-другую и шел на улицу поговорить с грузчиками за жизнь.  Возвращался примерно через полчаса, забыв выбросить мусор, но пропитанный ароматом дорогого армянского коньяка, который густо плескался в другом ведре.

Вокруг во дворах и переулках были разбросаны одно-двухэтажные дома XIX века. В самых красивых и хорошо сохранившихся располагались посольства: Монголии в Борисоглебском, Афганистана и Венгрии на Поварской (тогда улица Воровского). Практически каждый приличный особняк в Скатертном, Хлебном или Ржевских переулках был отдан под иностранное посольство или представительство.

Для местных детей это означало ровно одно — здесь хода нет. Надо сказать, в детстве мы по улицам передвигаться не любили. Со двора уходить было запрещено, а на улицах встречались мамы, знакомые и учителя, задававшие неудобные вопросы. Чтобы не искушать судьбу, мы передвигались по району проходными дворами, сквозными подъездами и иногда по крышам. Дел было много. В «Доме хлеба» на Калининском, если ползком протиснуться сквозь толпу, был шанс ухватить горячий калач с ручкой за 11 копеек или бублик за пять. В магазине грампластинок «Мелодия» — послушать музыку или детские сказки, а в  театральном магазине ВТО — попробовать настоящий грим.

Если погулять отпустили надолго и удалось настрелять по две копейки нужную сумму (дяденька, дайте монетку позвонить, пожалуйста), то бежали на утренний сеанс в кинотеатр «Октябрь». Здесь иногда показывали европейское кино и даже стереофильмы, которые смотрели в специальных очках, а за билетами на них выстраивалась километровая очередь.

Но главной игрой арбатских дворов были прятки и войнушка. Мы устраивали штабы на крышах, в подвалах, исследовали все окрестные чердаки. На одном из чердаков как-то нашли настоящий человеческий череп и стали местной легендой на пару дней. Позади нашего дома был нижний сад. Верхний, впрочем, тоже был. Но он был культурным. Посадил его сосед, владелец единственного во дворе автомобиля, который он перебирал с утра до ночи, в промежутках гоняя ребят, ворующих крыжовник и смородину.

Нижний сад был диким. Заросший сиренью и жасмином, с белыми беседками-ротондами по обоим концам, в которых вечно целовались влюбленные. Беседок уже давно нет, алебастровая ограда почти разрушена, но кусты сирени остались. Через этот нижний сад вел путь сразу в четыре проходных двора, из которых, сделав круг, можно было снова оказаться в нашем и внезапно атаковать противника.

Совершенное знание всех ходов-выходов спасало не раз, когда после очередной шалости за нами гнались взрослые, угрожая милицией или просто обещая надрать уши. Дважды зимой нам с трудом удавалось сбегать от разозленных игроков «Что? Где? Когда?». Клуб, созданный Владимиром Ворошиловым, какое-то время проводил свои игры в особняке по соседству, а мы, в отчаянной попытке взглянуть хоть одним глазком, беспрерывно трезвонили в дверной звонок, мешая процессу и телесъемке. Надо ли говорить, что бегать быстро в толстой цигейковой шубе невозможно, но знание местности ни разу не подвело. Позже я узнала, что у спецотрядов милиции были практические экзамены на знание центра, проходных дворов и домов с черным ходом. Сейчас, скорее всего, для них это бесполезная информация. В результате лужковского правления весь центр пророс заборами и воротами с замками. Общее дворовое пространство оказалось уничтожено. А ведь совсем недавно было время, когда по Москве можно было гулять часами, не выходя на большие проезжие улицы и радуясь маленьким деревянным домам, спрятанным позади фасадных зданий.

В нашем дворе таких домиков было несколько. Один делили пополам какой-то известный скульптор и семейная пара — старушка со старичком. Старички выползали на лавочку с первыми лучами солнца и никогда не ругали нас за шум на крыльце или дурацкие записки, которые мы бросали в почтовый ящик, прибитый к обшарпанной, когда-то синей двери. Скульптор, в мастерскую  которого был отдельный вход, был строг и неприветлив. Но выпив, пускал детей поглядеть на огромных Лениных и Карлов Марксов, белевших в глубине, и щедрой рукой отваливал нам художественной глины. После смерти старичков дом обветшал, и что с ним стало, я уже не знаю. Развалился ли он сам или его подожгли в перестройку, когда в борьбе за территорию горели подряд все старенькие особняки нашего переулка.

В начале 1990-х началась точечная застройка, и внутри нашего двора, и в соседних возникли новые здания, пытающиеся слиться с окружающим модерном или цепляющие глаз китчевыми колоннами и башенками. Но все это я наблюдала уже мимоходом. Мы переехали.

Фото: pastvu.com