Моя бабушка терпеть не могла Смоктуновского, обзывала его неврастеником, но интонировала в точности, как он. Булошная. Дожжь. Боюс.

Родившись в деревне, она 14-ти лет сбежала в Москву, в революцию, и здесь набралась интонаций у шушеры, вертевшейся вокруг Малого и Художественного.

Главное детское воспоминание: по окончании дневного сна, вместо которого дозволялось читать, на столе меня ждала тарелка гречки с молоком, макарон с сахаром или по-флотски, с провернутым вареным мясом. Включалось радио — и «Театр у микрофона» струился. Я слушала голос Смоктуновского, полный марсианской чувственности, и точно знала, что где-то есть другой мир.

Возможно, это единственное знание из детства, которое мне помогло.
Тогда было прилично говорить «смоктуновскый» со смягченным последним «к». Или «смоктуновскай» — у кого как выходило. Сейчас уже и не выговоришь, речевой аппарат натренирован на другое. К городским изломанным интонациям прибавлялись сельские уютные мягкости — «сосиськи» и «восемьдесять» соседствовали с обкромсанными «сем» и «восем».

Сегодня я знаю всего одного человека, на полном серьезе говорящего «бох» — не потому что выпендривается, а потому что так с детства привык. Марсианский язык уходит. Его может возродить группировка театральных реконструкторов, но пока что она существует только в моем воображении.

Единственной яркой (и не сказать, что приятной) инновацией в московской устной речи стало говорение «под Литвинову». Растянуто и якобы томно, а на самом деле, нудно. Там, где у Литвиновой актерские интонации, у подражательниц взвизгивания и немотивированный интонационный подъем в конце предложения. Зато эта метода в 1990-х и нулевых прекрасно маскировала говор любой провинции, сводила его к единому лоховскому звучанию. Сегодня он потерял свою отвратительную яркость, растворился в студенческо-менеджерском щебетании с обилием слэнга, произрастающего во ВКонтакте.

Как можно смешивать понятия интонации и слэнга? В этом случае, легко. Поскольку интонация «под Литвинову» по факту играла роль слэнга (по речи вычленяли своих). Поскольку вэкашный слэнг настолько обилен и часто меняем, что требует некоторого напряжения и подтормаживания в неожиданных местах. Еще и не поймешь, где у всех этих слов ударения. Так что речь обретает ломаный темп (отлично зафиксированный рэперами) и неуверенно-высокопарные интонации, которыми сейчас грешат московские малолетки.

Для взрослых горожан это новый марсианский. Они слушают Монеточку и Фараона, качают головой, улыбаются: красиво, но ничего не понятно.