«Это где?» — в ужасе спрашивают москвичи. Это в Москве. Точнее, в Новой Москве. Последняя станция красной ветки метро, внизу, за МКАД. От метро «Саларьево» можно быстро добраться на автобусе по Киевскому шоссе до аэропорта Внуково.

Открылась станция в 2016 году, но вокруг до сих пор почти никто не живет.Уже проектируются следующие пять станций по красной ветке, но и там вплоть до Коммунарки на картах лишь деревни, склады да авторынки. В вагоне со мной едут до конечной остановки меньше 20 человек.

Около 18.30 в будний день на станцию приходит почти пустой поезд — выходят всего 90 человек, все они пересаживаются на пригородные автобусы и уезжают дальше — в Московский или Апрелевку. Некоторые везут с собой из города увесистые пакеты из «Дикси» и «Пятерочки», вероятно, у них в деревнях голодно и сердито.

Около станции метро стоят пустые дизайнерские скамейки и недавно посаженные деревья. Одинокий торговец наушниками бродит около выхода и размахивает гроздьями проводов. Ларьков нет. За пустой парковкой человек на корточках продает ребристые дыни с борта «Газели». Реклама на остановках обещает квартиры у метро от 3,3 млн рублей (в реальности число надо умножить на два). Недалеко видны строящиеся корпуса 25-этажек.

Вид из их окон будет открываться на самый большой полигон твердых бытовых отходов в Европе. Свалку площадью 59 гектаров и высотой 70 метров закрыли 11 лет назад, то есть накрыли специальными гидроизоляторами, посыпали землей и вырастили сорняки. Экологи говорят, после рекультивации полигона строить здесь нельзя будет минимум 60 лет, а жилые дома нельзя возводить в радиусе 2 километров. Если подойти к холму ближе чем на 100 метров, от него идет дурной запах. Однако правительство планирует на этом искусственном холме уже в ближайшие годы открыть парк, а новые ЖК начали строить уже на расстоянии 600 метров. Жадность такая жадность.

Прямо рядом с метро возводят гигантский ТЦ «Саларис» от «голливудских дизайнеров» (это не ошибка, вероятно, он назван в честь Саларьево).

Через пару лет здесь будет густонаселенный спальный район. Во дворе каждого дома будет по восемь игровых площадок. В единственном гипермаркете будут стоять очереди после работы. Пока же ближайшая поликлиника находится в Тропарево (в двух станциях на метро), а больница — в Новопеределкино. Школ и детсадов тоже нет. Как, в общем-то, нет и городских улиц.

В ближайшем к метро магазине «Продукты» висит черная тюлевая занавеска на входе, переливается бегущая строка, внутри же на витрине обнаруживается одна палка колбасы, один батон хлеба, копченые окорочка и огромный выбор энергетиков и пива. Такой набор для дальнобойщиков.

Слева от метро стоят кварталы складов — Nestle, Procter & Gamble, Hoff, Coca-Cola, «М.Видео», Kraft — и сотни фур на парковках. Местные молодые алкоголики смотрят на меня сурово. Кто-то ссыт, не отворачиваясь. Кто-то стреляет мелочь на пиво.

В километре от метро среди рынков автозапчастей и автомоек теснится вереница кафе с аутентичными названиями: «Самарканд», «Чайхона», «Шаурма халяль», «Шаурма в пите», «Чайхона Рохат» и «Шашлык». Виниловые баннеры трепещут на ветру, вероятно, программа сноса самостроя пока не добралась до этого района города Москвы. Среди однодневных палаток особняком стоит банкетный зал «Армянский дом», его двухэтажный фасад целиком обтянут виниловым баннером с каменной кладкой. Обещают банкет за 2500 рублей с человека. В магазине при ресторане продают настоящие продукты из Армении: густой, как крем, кисломолочный камац-мацун, маринованные свиные ножки можож, вяленые мясные закуски джерки, сыры тавуш, чечил, чанах, лори, чанах с тархуном и многое другое. Если, стиснув зубы, продвигаться по пыльной обочине дальше (вероятно, густая пыль летит с асфальтобетонного завода «Ленинский»), то на шоссе внезапно возникает чистый стеклянный фасад рынка «Фермерский дворик». Рядом стоят фуры с дынями, внутри немного продавцов. На рынке везде таблички «Халяль», можно попробовать кисломолочные узбекские продукты: сюзьму, каймак и катык. Местных фермеров не обнаружено.

Кто же здесь живет? Отправляюсь на поиски местных жителей в саму деревню Саларьево.

В ней шесть асфальтированных улиц, вернее, узких проходов между профнастилом. За исполинскими заборами видны трехэтажные замки с гипсовыми львами, пластиковыми аистами и флюгерами с рыцарями. Видно, что деревня разбогатела в 1990-е и была застроена в духе кирпичной лужковской неоготики.

Но порой за каменным забором стоит бытовка и висят на веревочке одинокие трусы и носки. Тут же, среди красных замков, стоит многоэтажное общежитие для рабочих, покрытое сайдингом. Один работник весело катит тачку с тазиком нашинкованной капусты в шаурму для дальнобойщиков. Другой разводит цемент и тащит бочку к чьему-то коттеджу. Узкие проходы словно в средневековом городе заполнены немытыми людьми, которые приехали на временные работы и как-то пытаются выжить. С трех сторон деревня окружена авторынками, пилорамами и складами. На въезде в Саларьево с магистральной улицы Адмирала Корнилова установлен тяжелый железный шлагбаум. Рядом переминается охрана. Буквально в двух метрах от шлагбаума, на территории деревни, устроена еще одна компактная свалка.

На ней живут. Женщина с поломанной игрушечной коляской визгливо требует у меня денег, а мужчина похрапывает на резиновых шинах.

Думаю, это участники съемок фильма «Человек живет для лучшего» польского режиссера Ханны Полак. Она снимала на протяжении 15 лет свалку в Саларьево и ее обитателей. Главная героиня фильма как-то выпуталась из своего окружения, а другие, похоже, нашли свое «лучшее на районе».

В конце деревни обнаруживаются новая баскетбольная площадка и пряничный детский городок за забором.

Мамочки, коляски, девочки с бантиками — все выглядят вполне городскими и словно приклеенными в фотошопе на фон из профнастила. Нравится ли им жизнь между высокими заборами? Чувствуют ли они себя в безопасности, передвигаясь из одной «зоны комфорта» в другую по узким проходам? Носят ли их мужья с собой бейсбольные биты, как в романе Балларда? Я не спрашиваю. Я иду дальше, на Саларьевское кладбище.

Здесь есть маленький кусочек истории — братская могила жителей Саларьево, убитых французскими солдатами в 1812 году. На ней стоит черный каменный отполированный крест и лежит новый венок из ярких кладбищенских цветов. Рядом воинский мемориал Великой Отечественной войны. И стоит загадочный объект — коричневая деревянная бытовка, украшенная луковицей от православного храма.

По местной легенде купол когда-то венчал церковь Тихвинской иконы Божией Матери, разрушенной в 1970-е годы, был найден в местном пруду, отреставрирован и водружен на крышу. Бытовка какое-то время была часовней, в ней даже шли службы, но теперь, кажется, заброшена. Объявления сорваны, замок заржавел. На самом кладбище мест нет, подзахоронения разрешены только для родственников. Однако на соседних трех Хованских кладбищах есть действующий храм и часовня, ГБУ «Ритуал» активно продает на них участки на аукционе, а также предлагает услуги гранитной мастерской, колумбарий, крематорий, залы для прощания и прочее. Так что единственный социальный сервис, который в Саларьево сейчас отлажен, — это похороны. А за всеми другими услугами можно сесть на метро и с радостью вернуться внутрь МКАД.

Фото: Игорь Мухин