14 сентября в галерее «Граунд Солянка» открывается выставка «Найди еврея». Ее автор Анна Наринская написала эссе о том, как и зачем она ее придумала.

Это было в середине 1970-х. Как-то вечером моя мама прилегла с книжкой на диван, который стоял в углу так называемой большой комнаты нашей квартиры в девятиэтажке. Прямо у ее уха оказалась розетка. Устройство нашего панельного дома (да и всех, наверное, панельных домов брежневского созыва) таково, что розетка эта проходила насквозь к соседям. И, соответственно, их голоса лились тому, кто лежал на диване, прямо в ухо.

Разговор по другую сторону розетки был очень оживленный и поэтому громкий. Обсуждались члены Политбюро. «Ну Пельше, — говорил один голос, — Пельше очевидно еврей. Ты послушай, как фамилия-то звучит: Пель-ше.  — А Шелест? — подхватывал другой. — Тут вообще все ясно. Суслов…  ну Суслов, наверное, по матери. Ну и Брежнев не без этого — ты его брови видел?»

Потом мама часто вспоминала этот подслушанный разговор, но, сколько ни обдумывала его, так и не смогла понять, кто были эти люди: антисемиты, злобно перечисляющие евреев, которые пробрались на самый верх, или, наоборот, евреи, радостно перечисляющие «своих», которые, опять же, пробрались на самый верх.

Можно сказать, что экспозиция «Найди еврея» построена вокруг этого воспоминания о подслушанном разговоре, хотя сама идея возникла в связи с фактом куда более однозначным, чем отношение наших соседей к евреям.

Дело было так. Мы с мужем обсуждали детское чтение вообще и в частности важные книги нашего детства, которые, к сожалению, не читают наши дети. Речь зашла о «Старике Хоттабыче». И тут он мне рассказал известную, как позже выяснилось, многим, но не известную мне тогда историю о «еврейских шифрах» в книге Лазаря Лагина.

«Хоттабыч» вышел в 1938 году. В первой версии, появившейся в журнале «Пионер», выбравшийся из кувшина джинн выполнял любое желание пионера Вольки при помощи заклинания «лехододиликраскало». Думаю, очень немногие читатели повести смогли распознать в этой абракадабре начало иудейского литургического гимна «Леха доди ликрат кала… » («Иди, мой Возлюбленный, навстречу невесте»). Но и этих немногих оказалось достаточно. В последующих изданиях повести по указанию бдительной советской цензуры заклинание и другие намеки на тексты Талмуда были вымараны, а в фильме 1958 года таинственное «лехододиликраскало» заменили на «трах-тибидох», которое и вошло в массовую культуру. Более того, на переизданиях сказки времен борьбы с космополитизмом и «дела врачей» автор на обложке обозначался как «Л. Лагин» — имя Лазарь казалось слишком вызывающим.

О, подумала я, скрытые еврейские приветики-секретики в массовой культуре времен государственного антисемитизма — вот идея для выставки. А назвать надо как-нибудь совсем просто, в лоб. Ну, например, «Найди еврея». Все виделось очень простым и понятным. Оказалось, все не так просто и не так понятно. И требует исследований, разговоров с людьми, пересматривания, перечитывания и переобдумывания.

Результат такой — мы вместе с моим сокуратором Катей Бочавар и дизайнером Игорем Гуровичем построили в галерее на Солянке небольшую повесть. Не знаю, как описать это точнее. Восемь комнат-глав, восемь иллюстрированных текстов, в которых мы пытаемся ухватить суть феномена советского еврея. Феномена — чего уж тут — чрезвычайно таинственного.

В отличной книжке «60-е. Мир советского человека» Петр Вайль и Александр Генис называют евреев «главной тайной Советского Союза». Евреи существовали в зоне умолчания, пишут они, но это умолчание приковывало к себе жгучий и постоянный интерес. И интерес этот мог оказаться как анти-, так и филосемитским. Причем часто проявления двух этих «интересов» сливались до полного неразличения. Примерно как в услышанном моей мамой разговоре.

За десятилетия существования государственного антисемитизма и, соответственно, той самой зоны умолчания «еврейское» превратилось в субстанцию, существующую одновременно нигде и везде. С одной стороны, из культурного мейнстрима начальственно изымались все отчетливые упоминания евреев: примером этого может послужить недопуск на экран фильма Александра Аскольдова «Комиссар», где еврейское чадолюбие и семейственность противопоставлены безлюбовной идейности. Или инициированный в начале 1970-х телевизионным начальником Сергеем Лапиным запрет на эфир для еврейских исполнителей — Вадима Мулермана, Аиды Ведищевой, Эмиля Горовеца и многих других.

С другой — в тот же культурный мейнстрим инициативой снизу (то есть самими еврейскими авторами) вводились ассоциации с еврейской традицией, специфическим еврейским юмором и так далее.

В нашей выставке мы показываем ряд таких спрятанных примет еврейства, но часто речь шла не о конкретике, а об общем подходе, некой интонации, в которой узнавалось «еврейское». Псой Короленко, много занимавшийся этой темой, характеризует эту ситуацию как «латентный идишкайт»: «“Радионяня”, “Кабачок 13 стульев”, — когда я вспоминаю эти гештальты, кажется, что вот-вот все эти персонажи заговорят на идиш».

Смешно сказать, но в этом деле существовала еще и третья сторона. В ситуации замалчивания «еврейского вопроса» публика была готова видеть намеки на него практически везде. И здесь сходились полубезумные антисемитские выдумки (шестиконечные снежинки на киосках мороженого — знаки мирового сионизма) и филосемитские ожидания (известный миф о еврейском, даже израильском происхождении Чебурашки).

Эта ситуация отражает жизнь общества, в котором практикуется цензура в принципе. Как только некоторые темы насильственным образом выбрасываются из обращения, прячутся — они становятся предметом напряженного поиска. Их начинают вычитывать между строк, высматривать между кадров. Вместо конкретных сюжетов, которые бы спокойно существовали при свободе слова и мысли, возникает некое «облако» недозволенных смыслов, которые все пытаются разглядеть и даже находят. Я, кстати, помню время, когда казалось, что в эту игру мы больше играть не будем. Я ошибалась. Сегодня она не про евреев. Но принцип тот же.