Половая принадлежность города — тема для беседы опасная. Даже если не упоминать расхожую цитату из «Повести временных лет» о том, что Киев, дескать, мать городам русским, все равно можно вырулить на минное поле.

Дело тут не в том, что существуют города, так пока и не определившиеся со своей гендерной идентичностью (это мы про Сараево, а Иваново и Кемерово трогать не будем), но в том, что у каждого из нас есть четкое представление о том, какого пола Петербург, а какого — Москва. И представление это может порой идти вразрез с общепринятым.

Писатель Александр Иванченко, автор прекрасного романа «Автопортрет с догом», еще в 1990-х озвучил одну из версий, почему так бывает. В роли города у него, правда, выступила Эйфелева башня, но оно даже нагляднее:

«Мара, например, когда вспоминает о своей поездке во Францию, всегда говорит об Эйфелевой башне. Человек Мара неплохой, но это уж слишком. Причём она всякий раз находит в ней “что-то мужественное”. Серж же, напротив, находит в ней “нечто женственное” — вероятно, потому, что они были в Париже порознь и им там сильно недоставало друг друга. Фрейдист бы это им вмиг растолковал».

В лучших традициях антропоморфизма мы олицетворяем города, приписывая им угодный нам облик. Например, мне вот лично Санкт-Петербург всегда представлялся интеллигентным мужчиной в шарфике (тогда как Ленинград был скорее художником в берете), а одному моему приятелю он видится геем не первой свежести. Но для нас обоих Питер все равно мужчина, м. р. А вот для одной моей приятельницы город на Неве — женщина, потому что «колыбель революции» и «Северная столица».

Париж, Екатеринбург и Рим — мужчины, Варшава, Пермь и Рига — женщины, Амстердам и Бангкок — трансвеститы (извините, не хотела никого обидеть), а Иерусалим — ангел. Москва — она, конечно, стопроцентная женщина. Иногда — баба, но бывает, что обернется дамой. В минувшие годы — купчиха, сейчас — пиарщица, ну или специалистка по холодному обзвону. Кругленькая такая, с виду — мягкая. Примостишься на теплом плече, расслабишься, задремлешь, а потом очнешься без денег и надежды.

Женский или мужской характер города проявляется буквально во всем, от архитектуры и местного узуса (здесь надо вспомнить о пресловутых «поребрике» и «бадлоне») до гастрономических пристрастий и отношения к понаехавшим.

Города-мужчины устроены рационально и правильно: так, чтобы в них не мог заблудиться даже страдающий неизлечимой стадией топографического кретинизма. Петербург, Екатеринбург, Нью-Йорк расчерчены улицами как «асфальт на квадратики». Города-женщины петляют переулками и манят далекими панорамами (дойди до меня, я совсем близко, ничего, что в двадцати километрах!). Округлые женственные фасады, нарядная лепнина модерна и ласковые имена, похожие на добрососедские прозвища — Волхонка, Полянка, Якиманка…  Строгие дворцы и суровые названия проспектов — Литейный, Адмиралтейский, Комендантский. Приветливость к чужакам (пусть даже несколько фальшивая) в одном случае и абсолютная закрытость во втором — попробуйте стать своим в Петербурге и быстро поймете, о чем речь.

Я намеренно сравниваю между собой два главных российских города-соперника, ведь, может быть, ключевое различие между ними как раз таки в половой принадлежности? Позавчера в Челябинске (вот вам, кстати, еще один суровый город-мужчина) мы говорили об этом с литературным критиком Константином Мильчиным — Костя давно озвучил идею о том, что в России многое держится на противостоянии если не регионов, то городов. И порой это соперничество имеет гендерный характер (это уже моя мысль, так что кидаться помидорами, если что, в меня). Екатеринбург — Пермь (М-Ж), Владивосток — Хабаровск (формально М-М, но враги зовут Хабаровск Хабарой, изменяя при помощи женского окончания пол города), Кемерово — Новокузнецк (?-М), Казань — Уфа (на первый взгляд Ж-Ж, но Казань вопреки своему названию и разряженному виду все-таки мужчина)…  Мужчины, в общем, с Марса, женщины — с Венеры, понять друг друга сложно, так что, выбирая город для жизни, задумайтесь о том, с кем вам проще ладить. Но есть и хорошие новости — некоторые населенные пункты со временем меняют половую принадлежность, как пятнистая гиена или рыба-клоун, правда, по несколько другим, не физиологическим причинам.

Вот, например, поучительная история о топониме «Арамиль», рассказанная профессором, доктором филологических наук Т. В. Матвеевой:

«Арамиль— небольшой город близ Екатеринбурга. Расположен на реке Исеть, относится к Сысертскому району Свердловской области.

Деревня — она, и собственное имя Арамиль воспринималось и довольно долго употреблялось соответственно. Вот отрывок из автобиографической прозы П. П. Бажова: “Приятная и самая легкая для меня часть дороги кончилась выездом на тракт, уже за Арамилью”. Для Бажова, стало быть, Арамиль женского рода, что поддерживалось еще и названием “Арамильская слобода”.

Возможно, так бы все и осталось, но с 1966 года Арамиль меняет статус. Теперь это город, и грамматический отсвет падает на название не от географических терминов женского рода “деревня” или “слобода”, а от слова мужского рода “город”. Сами по себе в русском языке слова с окончанием на мягкий знак наиболее сложны в плане определения рода. Здесь форма рода не подсказывает, как в других случаях (“вода” — женский род, “стол” — мужской, “окно” — средний). А тут может быть и так, и так: “автомобиль”, “водевиль”, “фитиль”, “текстиль” и “утиль” — мужского рода, а “ваниль”, “гниль” и “кадриль” — женского. Это располагает к колебаниям и в области собственных имен, тем более что в косвенных падежах нашего слова ударение падает на основу, а не на окончание. Если говорится “в печи” или “в Твери”, то ударное окончание звучит отчетливо и колебания о себе не заявляют. А вот если безударное, тогда заявляют: “в Арамили” (ж. р.)? “в Арамиле” (м. р.)? Концовки звучат абсолютно одинаково.

В таких обстоятельствах вариантность расцветает пышным цветом, но тенденция со временем все равно проявляется, ее задает смысловая связь и внешнее соседство слов. В данном случае женский род оттесняется мужским. Растет и крепнет город, поэтому все чаще слышно и видно при чтении: город Арамиль, из города Арамиля, городу Арамилю. Мужской род имени города набирает вес, так что сейчас уже достаточно уверенно можно сказать: Арамиль — он».

То есть получается, что можно переселиться в женский город, посчитав его надеждой и опорой (лично я в трудную минуту иду за помощью все-таки к женщинам), а он потом р-р-раз — и обратится мужчиной? И дело здесь не только в мужском или женском окончании, как считают филологи…  Дело еще и в тех личных ощущениях, переживаниях, общности, я извиняюсь, апперцепционной базы, которая накапливается у нас с каждым из городов.

Вот и мне в юности Москва казалась грубой теткой с колхозного рынка — завистливой и злобной, а сейчас я вижу в ней добрую подругу, сестру и временами даже заботливую мать.

Но всегда и только женщину. Ж. р.