Я была для Москвы из понаехавших. Из тех борзых, амбициозных и голодных. В 20 лет, вдохновившись интервью с одним из замминистров, я написала бумажное письмо, что, мол, могу, хочу и не вижу препятствий. А он мне ответил и назначил собеседование. Первый раз случился незачет, и мне пришлось пойти сложным путем, спустя несколько лет и через Питер.

Вся эта суета с переездами, адаптацией, поиском работы в новых городах научила меня одному: Москва — это город приезжих. Место силы для тех, у кого она есть. Когда я работала в Студии Лебедева, мой босс говорил: «Посмотри в окно, каждый день поезда привозят сюда 11 тысяч человек, это значит, на рынке труда всегда есть люди».

И это правда. Перегретый регионалами рынок труда Москвы по сравнению со всей остальной страной максимально конкурентен.

Поэтому когда меня занесло обратно в провинцию, я жила в парадигме, где все люди — мигрирующие братья, в которой я — москвичка, по менталитету, запросам и амбициям. И для меня было дикостью узнать, что в провинции москвичей не любят. Как же так, спорила я со знакомыми. Многие москвичи — это же мы с вами? Наши дети, друзья, родственники, которые уехали в Москву, переняли московский стиль в одежде и речи, но исторически у этих людей корни по всей стране. Вот эта технолог из ведущей компании в индустрии красоты — из Мурманска. Эта сильная переговорщица и менеджер проекта — из Томска. Этот аудитор — из Волгограда, а вот этот программист вообще из непроизносимого и никому не известного города.

Москва в смысле представленности населения — это и есть наша страна с родителями в регионах, каникулами в деревне, Туттой Ларсен из маленького города на 5 тысяч человек и Тимуром Бекмамбетовым, для которого идеальное детство — маленький город с одним милиционером, проституткой и врачом.

Я понаехала в Москву в 2005-м, а в 2016-м оказалась в Краснодаре как бы «москвичкой» с этой своей идеей равенства и принятия. На тот момент Краснодар был и остается первым по внутренней миграции городом в стране, тут, что называется, все и отовсюду.

Началось все безобидно с разговора со школьной подругой.

— Эти москвичи засрали все вокруг!
— В смысле? (В моем понимании они как раз принесли сюда понимание чистых улиц и любви к урбанистике. Не бросают окурки и мусор из машин, платят за парковку, не воруют кусты с цветами и ценят каждое улучшение городской инфраструктуры.)
— В подъезде моей подруги москвичи арендуют квартиру, постоянно выставляют мешок с мусором на площадку!
— Да ладно! Я единственная из Москвы в своем доме на 12 квартир, где все живут лет по сорок. Там постоянно кто-то выставляет мусор на площадку, а старшая по подъезду (да, тут есть такой вид!) вообще выселила туда кота. И мусор не мой, и кот не мой, заметь, — говорю.

А скопище мусорных пакетов у остановок общественного транспорта в самом центре города? Местные жители выбрасывают туда мусор годами, уже экскурсии можно водить как к местной достопримечательности.

Следующий заход был посерьезнее:

— Они украли помидоры у краснодарских детей!
— Что-о-о?
— Раньше мы все могли себе позволить помидоры, а теперь из-за понаехов-москвичей (специальный местный термин) не можем детям купить овощей и фруктов. (О каких голодающих детях говорила моя бездетная приятельница, я не знаю.)
— А как на это повлияли москвичи? — спрашиваю. — Если сюда съезжаются люди со всей страны? И ты точно уверена, что краснодарским детям таки не достаются помидоры, которые растут в каждом дворе, потому что город по-прежнему один большой частный сектор?

Дальше — больше. Стою на перекуре в самом центре. С одной стороны — гостиница «Хилтон», с другой — центральный собор. Перекрытая по выходным центральная улица, по которой нескончаемой толпой гуляют и местные, и приезжие. Со мной рядом курит мастер из парикмахерской экономкласса, где все за 200. Простая кубанская женщина, работающая тут лет двадцать. Смотрим, как мимо проплывают красивые отдыхающие люди, только вышедшие из лобби отеля. До открытия «Мариотта» «Хилтон» был местом притяжения всех артистов, командировочных и бизнеса. В основном из Питера и Москвы.

Парикмахерша злобно шипит: «Понаехали тут, заразят нас всех!»

— Душа моя, это же вирус, он дышит, где хочет, как они могут кого-то заразить, все уже давно перемешалось…
— Да что им не сидится! Едут и едут, заразу разносят! Тьфу!

Два года я искала работу на местном рынке труда, пока не осознала, что мои московские работодатели раздражают местных. Это трудно объяснить и невозможно осознать (я как HR как раз считаю, что московские компании — прекрасный опыт закаливания в борьбе), но это правда. Некоторые приезжие даже предпочитают не указывать в резюме Москву именно по этой причине. Московский опыт не является показательным в лучшем случае, а в худшем — просто бесит. Даже мое окружение презрительно высказывалось: да какая ты москвичка, ты же выросла тут. Они полагали, что меня это обидит.

Однажды я выясняла отношения на почте. Разговор шел тяжело, женщина в соседней очереди сдалась быстро: «Девочки, ну посмотрите на нее, она тут понаехала, а нашим работать мешает!» Перед «девочками» она заискивала, а со мной пошла сразу в атаку. Я включила камеру. Она ударила меня в лицо. Полагаю, ее вывел из себя сам факт того, что человек выяснял отношения не в привычном ей формате «сам дурак».

Если вы на Кубани говорите «Когда я жил в Москве» или «А вот у меня в Москве был такой случай», вас сразу выкидывают за общепринятые границы в касту понаехов. При этом, как и по всей стране, часть родственников местных жителей, конечно же, учится или работает в столице. Но они свои, а ты заведомо чужой. «Краснодар — это же третья Москва!» — услышала я недавно в кафе.

Местные очень любят свой город, что похвально. Но любят как-то за счет отрицания, и распространяется это с младенчества. Однажды мы собирались поехать в Петербург, и ребенок рассказал об этом в классе, среди десятилеток. На него набросились: что ты там будешь делать, это же отстой! Через некоторое время он категорично заявил: «Я не верю, что родился в Москве, хочу, чтобы я родился в Краснодаре, вот это мой роддом!» Полагаю, детская психика выдала это как способ не выделяться.

И только один раз за несколько лет я почувствовала в этом смысле какое-то принятие. В паспортном столе документы принимала очень недружелюбная женщина. Раскидывала посетителей направо и налево, спорить было бесполезно, я молча протянула документы.

— О-о-о, Царицынский ЗАГС!
— Да, — промямлила я, ожидая очередной разговор на тему.
— У меня дочь живет в Царицыно, — совсем по-человечески сказала она. — Прочла и сразу как-то потеплело.

У меня тоже теплеет от слова «Царицыно», подумала я.