Архитектура существует на стыке нескольких дисциплин и транслирует множество смыслов. Она способна воздействовать на человеческое сознание на самых разных уровнях — эмоциональном, интеллектуальном и даже ментальном.

Это может происходить либо денотативно, то есть напрямую, либо коннотативно, то есть неявно. В первом случае можно привести в пример здание Еврейского музея в Берлине, в планировочных очертаниях которого явственно читается образ шрама. Во втором — «декорированные сараи» (термин из «Уроков Лас-Вегаса» Роберта Вентури и Дениз Скотт-Браун) тоталитарных режимов XX века. При этом важно понимать, что возможны оба способа, что отчетливо проявляется в образах готических соборов с их устремленностью ввысь, выраженной пластическими средствами, и дидактичностью, выраженной декоративными средствами. Кроме того, посредством архитектуры можно транслировать как истинные, так и ложные смыслы, другими словами, рассказывать людям правду или же вводить их в заблуждение. Можно вспомнить архитектуру советского авангарда как пример творческой честности и пришедший ей на смену постконструктивизм как орудие пропаганды, как инструмент распространения мифа о счастливом и процветающем социалистическом обществе.

Архитектура, манифестирующая идею красоты и ничего кроме этого, взывает и к эмоциям, и к интеллекту, но, думаю, едва ли может повлиять на мировоззрение. Архитектура, разговаривающая с человеком исключительно языком функции, может рассчитывать разве что на эмоциональную реакцию, и то не самую позитивную. Бывает, что здания или городские пространства, несущие некую смысловую нагрузку, обретают статус символов, или, как сейчас принято говорить, объектов-икон. Это происходит, по моим наблюдениям, с теми сооружениями, которые либо отражают дух определенной эпохи, причем в концентрированном виде, — я называю их «объекты-описатели» — либо предвосхищают собой некий перелом в развитии общества, приоткрывают, так сказать, дверь в будущее, позволяя заглянуть в щелку, — их я называю «объекты-предсказатели». Встречаются и такие, которые одновременно и «описатели», и «предсказатели». К таковым принадлежат, например, ансамбль Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ) и парк «Зарядье» в Москве, открывшийся осенью 2017 года, в создании которого я имел честь участвовать в качестве руководителя авторского коллектива.

Проблема ВДНХ как объекта-иконы в том, что он изначально транслировал ложные смыслы: дружба народов, аллегорически воплощенная в образе одноименного фонтана на территории ВДНХ, как показал распад СССР, была скорее иллюзией. Как следствие, после 1991 года обман стал очевиден (многие прозрели еще раньше, но в идеологизированном советском обществе символы требовалось уважать, в связи с чем большинство прозревших продолжало изображать слепых), «народная тропа» к ВДНХ предсказуемо заросла и ансамбль пришел в упадок. Красота и эстетическая целостность ВДНХ ситуацию не спасли. Ансамбль, будучи мощным символом, в значительной мере определял бытие советского общества, однако вместо того, чтобы транслировать правду, маскировал ее, и общество, сбросив шоры и пройдя через болезненную трансформацию, отплатило ему безразличием. Я весьма неплохо знаю описанный кейс: в 2016 году мы совместно с Екатериной Проничевой, тогда еще директором ВДНХ, курировали экспозицию в российском павильоне в рамках XV Венецианской биеннале архитектуры, посвященную прошлому, настоящему и будущему ВДНХ, — V.D.N.H. Urban Phenomenon. В кураторском манифесте к упомянутой выставке мы написали: «… утратив былое смысловое, а вместе с этим и функциональное содержание после распада СССР, он (ансамбль ВДНХ. — Прим. С. К.) претерпел чудовищную деградацию, превратившись, по сути, в зону стихийной торговли». Конечно, объект-икона, переживший десакрализацию, то есть лишенный своего первоначального смыслового содержания, представляет собой жалкое зрелище, и если он по тем или иным причинам заслуживает сохранения, задача власти как блюстителя национальной культуры — наполнить его новым смыслом. С ВДНХ это удалось — туда вернулась жизнь. Но для этого понадобилось личное участие мэра Сергея Собянина.

«Зарядье» рассказывает правду о сегодняшней России, ничего не приукрашивает, но и не обесценивает, и вместе с тем указывает дальнейший путь.

С парком «Зарядье» все иначе. Я знаю, как все придумывалось, насколько ответственно команда проекта подходила не только к архитектурной, функциональной и технической сторонам вопроса, но и к смысловому аспекту. «Зарядье» рассказывает правду о сегодняшней России, ничего не приукрашивает, но и не обесценивает, и вместе с тем указывает дальнейший путь, это и «объект-описатель», и «объект-предсказатель», при этом здесь задействованы и денотативные, и коннотативные средства передачи смыслового содержания.

Что касается описательной роли «Зарядья», то для начала стóит обратить внимание на саму концепцию парка: на территории нового общественного пространства у стен Кремля представлены примеры наиболее характерных для России природных ландшафтов — это лес, степь, болота и вечная мерзлота, что призвано демонстрировать многообразие русской природы и — шире — обширность русских земель. То есть «Зарядье» — это не просто парк, место проведения досуга, но и напоминание о величине, а тем самым и о величии страны, ее культурном богатстве и славной истории. И, наконец, техническая прогрессивность объекта прозрачно намекает на такую важную часть российской внутриполитической повестки последних лет, как построение инновационной экономики.

Если же говорить о предсказательной составляющей парка, то «Зарядье» воплотил в себе полезные идеи и принципы, которые уже взяты на вооружение нашими городскими властями и, я надеюсь, закрепятся в сознании россиян, что повлечет за собой, в том числе, качественное улучшение привычной нам среды обитания. Средовой контраст (по отношению к градостроительному контексту, формируемому преимущественно историческими зданиями, причем имеющими огромную культурную ценность, парк — чистой воды интервенция), полифункциональность («Зарядье» — и парк, и культурно-образовательный центр, и место народных гуляний, и подземная автостоянка), безграничность/демократичность (благодаря отсутствию ограждений по периметру природа парка плавно перетекает в пространство города, его территория доступна круглые сутки всем желающим в любой сезон), мультидисциплинарность (над проектом парка работала команда в составе специалистов из самых разных сфер — доверять решение такого рода задач одним только архитекторам, на мой взгляд, неразумно), интернациональность («Зарядье» — американо-российский проект, и это невероятно здорово с точки зрения обмена опытом).

Люди, несомненно, считывают все эти смыслы — кто-то интуитивно, кто-то нет. И они, эти смыслы, влияют на их восприятие России, на их настроение, самоощущение, да и на многое другое. Парк несказанно популярен, причем как у москвичей, так и у гостей столицы, прибывающих из регионов и из-за рубежа. Что-то мне подсказывает, что «народная тропа» к этому месту никогда не зарастет. И дело тут не в близости Кремля. Стали бы люди здесь гулять, если бы парк представлял собой ровный плац, вымощенный стандартной для российских городов серо-желто-красной вибролитой или вибропрессованной тротуарной плиткой и уставленный типовыми фонарями, скамейками и урнами, в котором «плавают» редкие островки зелени, иначе говоря, если бы он разговаривал с ними исключительно языком функции? Очень сомневаюсь. «Зарядье» — абсолютно самоценный объект городского пространства. Кремль делает «Зарядье» притягательнее ровно в той мере, в какой привлекателен сам парк.

В свете вышесказанного хочется акцентировать значимость роли архитектора не только как участника процесса формирования материального бытия, но и как поставщика смыслов, определяющих духовное и социальное бытие. Архитектор не просто технарь-рисовальщик, отвечающий на поставленную задачу, но потенциальный демиург, которому под силу менять общество. И чтобы реализовать этот потенциал, он должен верить в силу идеи, быть одновременно прагматиком и романтиком, а не просто…  быть.

«Москвич Mag» попросил коллег Сергея Кузнецова прокомментировать его колонку:

Юлия Бурдова, архитектор, директор BuroMoscow

Несомненно, ансамбль ВДНХ и парк «Зарядье» — мощные отражения культуры своего времени. Каждый сообщает зрителю, что город подвижен, и даже его знаковые места способны легко менять свои покрытия, форму и силуэты, транслировать новый смысл. При этом феномен парка «Зарядье» в том, что в центре Москвы у стен Кремля мы видим воплощение идеи дезурбанизации, будущего образа городской жизни, который напоминает нам прошлое.

Тимур Башкаев, архитектор, руководитель бюро АБТБ

Для меня важно, что «Зарядье» — это новый уровень взаимодействия природы и города. Природа не выделяется в изолированную зону типа сквера или парка, где нет города, а формируется там, где нужно городу — над функцией, вместе с городом, создавая новые гибридные пространства, соответствующие современным требованиям активных плотных городов.

Фото: пресс-служба Комитета по архитектуре и градостроительству