«Tres beau, tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne (Прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню)».
Лев Толстой. «Война и мир»
Она слышит про себя это презрительное «деревня» не реже, чем успешная красивая женщина упреки в том, что добилась всего через постель. Везде, где случается заговорить о ее идентификации: «Москва — это… », обязательно найдется тот, кто скажет: «Деревня». «Да-да, вот именно, деревня!» — с радостью поддержит хор голосов. Как всегда, когда дело касается обзывательств, определить источник сложно. «Кто говорит?» — «Да все говорят!»
Есть версия, что впервые публично про деревню сказала Екатерина II: «Москва быша деревня (Москва была деревней)», — изрекла она.
Прусская принцесса не учила историю по Карамзину, иначе бы знала, что деревней Москва никогда не была. Она изначально закладывалась как город со всеми его составляющими — рвом, земляным валом, рекой, публичными казнями, торговыми рядами, нищими попрошайками, недовольными градостроительной политикой жителями. Но вдобавок к исторической неточности Екатерину не расслышали и вместо «быша» стали говорить «большая».
Версия странная, но в народной этимологии часто случаются такие казусы — чего только стоит «пролетая как фанера над Парижем». В «фанеру» превратился французский авиатор Огюст Фаньер, который разбился, врезавшись в Эйфелеву башню. «Царский режим летит к гибели как Фаньер над Парижем» — так звучал первоисточник.
К слову, о Париже, фразу из «Войны и мира» произносит полевой врач Наполеона Ларрей. И, конечно, не случайно у Толстого он сидит в этот момент под портретом Екатерины.
Но Ларрей, очевидно, вкладывал в слово «деревня» совсем другой смысл и даже не думал дразниться, скорее наоборот. В Париже в начале XIX века помои выплескивали из окон на улицу. Власти пытались изничтожить эту привычку горожан, но запреты не помогали. Да и какой в этом смысл, если система канализации была устроена так, что стоило чуть подняться воде в Сене, нечистоты разливались по городу. Торговля в Париже велась где придется, и жители были вынуждены продираться через увешанных рекламными щитами зазывал, буквально наступать на цветочниц и спотыкаться о штопальщиц, которые волочились за парижанами, предлагая прямо на ходу залатать дыру в камзоле.
Москва же в этом смысле была больше похожа на благообразный французский пригород — торговля локализована в торговых рядах, зазывалы под запретом, помои сливают в выгребные ямы и по всему городу действует вывозная система удаления нечистот. Поэтому француз скорее сделал Москве комплимент.
Со временем обзывать Москву начали из-за конкуренции с Петербургом. Северная столица вся такая интеллигентная, рафинированная, а Москва — деревня, что с нее взять. Особенно преуспел в троллинге славившийся этим Белинский.
Чтобы как-то рационализировать «деревенскость» Москвы, упоминают многочисленные села, которые находились когда-то на ее территории. Москва, как любой мегаполис, действительно состоит из большого количества деревень, которые не сразу перестраивались под столичный статус. Но внутри нынешних границ Петербурга тоже немало деревень, правда финских.
Есть версия, что дело в количестве деревянных домов и порой совсем сельских пейзажей в черте Москвы. Сейчас ситуация изменилась, но еще во второй половине XX века съемки деревенской натуры для кино часто велись в Москве. Но почему-то никто не зовет деревней Иркутск, Новосибирск или Казань.
Если говорить о ментальных признаках «деревенщины» среди жителей, то их тоже скорее нет. Москвичам несвойственна провинциальная тщательность в одежде, а привычка рассматривать друг друга в упор и выносить оценочные вердикты почти сошла на нет. Камнем преткновения по-прежнему остаются детские шапочки. «А что же без шапочки»? — хоть раз слышали в Москве любые родители. Правда, с каждым годом таких вопросов все меньше и задают их, как правило, потерявшиеся во времени советские «бабки», которые хаотично слоняются по улицам после того, как лавочки у подъездов упразднили.
Но что-то все же есть в этом эпитете, не ругательное, а глубинно верное. Я начинала с того, что Москва изначально основывалась как город. А город должен быть огорожен стеной, за которую просто так не пробраться, он изолирован, замкнут на самом себе. Чтобы оказаться за стеной, нужно два высших образования, уникальный бизнес или высокая должность. И если повезет, то твои дети или внуки уже смогут открыть городские ворота своим ключом. Когда человек входит в город, ворота закрываются. Москва же, наоборот, раскатывается навстречу вошедшим. Если вы переедете из Москвы в Питер, то за год не станете петербуржцем. Чтобы стать парижанином, мало и десяти лет. А в Москве такое в порядке вещей. Стоит пожить тут совсем немного, а потом отправиться в родной город навестить родственников, они уверенно скажут тебе: «Ну москвич приехал!»
Москва не резиновая, у нее просто нет внешних границ. Она не захлопывается, а разворачивается. Иногда кажется, что в Москву может поместиться вся Россия.
Если Москва — деревня, то не большая, а бесконечная.