В издательском доме «Городец» вышла книга Дениса Крюкова «Садовое товарищество» о детстве времен СССР. Главный герой Петька живет на даче один, практически как Дядя Федор. У него есть друзья, подруги и целое лето, полное приключений. «Москвич Mag» публикует главу «Деньрожденье».

Когда Александр Романович с Петькой только начали отмечать день рождения, между ними состоялся такой разговор. Петька подарил своему соседу картину и решил ее, как настоящий художник, подписать. Он взял карандаш, развернул картину к себе оборотной стороной и написал: «Александру Романовичу на деньрожденье». Тут он смутился, вспомнив, что в школе его учили писать эту праздничную дату в два слова и вообще совсем по-другому. Но вышло так, как вышло. Он показал надпись Александру Романовичу и сказал:

— Что-то я маленько промахнулся…

Александр Романович посмотрел на подпись и своим тихим, как всегда, голосом возразил:

— Очень даже правильно ты, Петя, написал. Очень.

— Ну как же правильно, Александр Романович?! — загорячился Петька, которому стало казаться, что он не только картину испортил, но и весь день рождения. — Совсем даже и не правильно. Надо в два слова и…

— Петя, правила — это правила, — прервал его Александр Романович. — А вот деньрожденью давно пора стать отдельным словом. Ты так не думаешь?

— Да я, Александр Романович, как-то про слова не очень. — Петька и правда был про слова не очень.

— Ну как же не очень? — удивился Александр Романович. — Ты же говоришь? Так. А как ты говоришь? День рождения или деньрожденье?

— Деньрожденье, конечно! — уверенно сказал Петька и даже на всякий случай рубанул рукой.

— Ну и что, не понятно? — Александр Романович задумался, а потом предложил другой пример: — Ну а как ты говоришь, когда идешь на нашу речку?

— Понятное дело! — Петька опять рубанул с плеча. — Пошел на Москварику!

— То-то же! — обрадовался и Александр Романович. — Но не на Москвá-рекý, ведь так?

— Конечно, не так! Кто ж так говорит? — Петька только сейчас понял, что ему очень нравятся и деньрожденье, и Москварика, а главное — то, что он не испортил картину. Но потом он нахмурился и, указав ладонью на пустую бутылку, спросил:

— А как же молоко?! Тоже как хочешь, так и пиши?

— Петя, брат, — улыбнулся Александр Романович, — тут совсем другое дело. Молоко так молоком и останется.

— Ну а как же понять разницу? — вскочил на ноги Петька. — Где же правила?

— А посмотри-ка, Петя, сюда, — Александр Романович перевернул картину лицом к себе. — Вот ты рисуешь воздушный бой. Мало того, таран. Так?

Петька пока не очень привык к тому, чтобы его картинам уделяли такое внимание, поэтому, слегка растерявшись, просто ответил:

— Так.

— Я хоть и малоудачливый живописец, но я вижу, как вибрируют крылья, как пригибается в нижнем левом углу дерево от боевого вихря, слышу, как хрипят обессилевшие моторы, как ругается летчик на то, что ему не хватило патронов, — тут Александр Романович очень внимательно посмотрел на Петьку. — Неужели ты, Петя, не понимаешь, что слова — это патроны? Самые мощные патроны. Понимаешь?

Петька живо себе представил двустволку в своих руках: один ствол заряжен «деньрожденьем», а другой — «Москварикой», но поскольку совершенно не было ясно, куда можно пулять из такого ружья, опять просто ответил:

— Понимаю.

— И тебе как художнику, Петя, — Александр Романович прислонил картину к перилам, — просто необходимо знать свои патроны и чувствовать между ними разницу.