«Не знаю причины несчастия, но ношу на себе следы его; теперь все мое имущество заключается только в лохмотьях, которые на мне», — отвечал на вопрос Наполеона, отчего это горит Москва, отставной капитан Измайловского лейб-гвардии полка Иван Алексеевич Яковлев (1767–1846).
Ищущий возможность получения пропуска из пылающего города с семейством и дворовыми людьми, в сентябре 1812 года Яковлев невольно оказывается в роли парламентера между Александром I и Бонапартом.
Наполеон желает примирения и находит для этого весьма оригинальный способ: передает личное письмо русскому императору через отставного капитана. Тот доставляет послание в Петербург. Эта история подробно описана в первой главе романа «Былое и думы» Александром Герценом (1812–1870). Писатель узнал ее из первых рук, поскольку Иван Алексеевич Яковлев не кто иной, как его родной отец.
Брак с немкой Генриеттой-Вильгельминой-Луизой Гааг, шестнадцатилетней дочерью чиновника из Штутгарта, привезенной Иваном Алексеевичем из Европы, оформлен не был. Для незаконнорожденного сына Яковлев придумывает оригинальную фамилию — Герцен, от немецкого «дитя сердца». Генриетта Гааг оставила родительский дом, была спрятана в российском посольстве в Касселе и в мужском платье пересекла границу.
За три месяца до рождения ребенка они прибыли в Москву после путешествия по Европе и поселились в доме 25 на Тверском бульваре. Здесь в усадьбе своего дядюшки, тайного советника, обер-прокурора Святейшего синода Александра Алексеевича Яковлева, будущий публицист-революционер появился на свет и провел около пяти первых месяцев жизни. Комната, где произошло рождение писателя, сохранилась. Сейчас в ней мемориальная комната.
В «Былом и думах» племянник описал Александра Алексеевича Яковлева под именем Сенатор: «… был по характеру человек добрый и любивший рассеяния; он провел всю жизнь в мире, освещенном лампами, в мире официально-дипломатическом и придворно-служебном, не догадываясь, что есть другой мир, посерьезнее…
Пока дипломатические вопросы разрешались штыками и картечью, он был посланником и заключил свою дипломатическую карьеру во время Венского конгресса, этого светлого праздника всех дипломатий. Возвратившись в Россию, был произведен в действительные камергеры в Москве, где нет двора. Не зная законов и русского судопроизводства, попал в сенат, сделался членом опекунского совета, начальником Марьинской больницы, начальником Александрийского института и все исполнял с рвением, которое вряд было ли нужно, с строптивостью, которая вредила, с честностью, которую никто не замечал.
Он никогда не бывал дома. Он заезжал в день две четверки здоровых лошадей: одну утром, одну после обеда. Сверх сената, который он никогда не забывал, опекунского совета, в котором бывал два раза в неделю, сверх больницы и института, не пропускал почти ни один французский спектакль и ездил раза три в неделю в Английский клуб. Скучать ему было некогда, он всегда был занят, рассеян, все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась на рессорах по миру оберток и переплетов».
Перед самой войной, в 1811 году, Александр Алексеевич приобретает этот трехэтажный особняк в стиле позднего классицизма, построенный в 1802 году на месте белокаменных палат первой половины XVIII века.
Раньше въезд в усадьбу с флигелями был с Большой Бронной улицы. При создании парадной застройки Тверского бульвара на его красную линию был переориентирован и главный фасад особняка с портиком коринфских пилястр и балконом. Балкон, увы, не сохранился, зато уцелела роскошная ограда с прихотливой кованой решеткой.
Двухэтажный портик главного дома венчает треугольный фронтон. На фронтоне — барельеф с изображением муз с атрибутами науки и искусств в руках — музыкальными инструментами, циркулем и бумагой.
Внебрачная дочь Александра Алексеевича Яковлева «от приезжей иностранки Ксении» Наталья Захарьина тоже родилась в этом доме в 1817 году. Приходившаяся Герцену, соответственно, кузиной, Захарьина в 1838 году стала ему женой и позже героиней «Былого и дум».
В романе во всех подробностях описана история похищения невесты. Николай Огарев отзывался о Наталье Александровне как о «самой изящной женщине из тех, кого знал».
После кончины Сенатора дом на Тверском бульваре по наследству достается его сыну Алексею, страстному любителю химии.
В середине XIX века усадьбу арендует Дмитрий Николаевич Свербеев. Историк, автор мемуаров о пушкинском времени, главный смотритель Комиссии печатания грамот и договоров был женат на княжне Екатерине Александровне Щербатовой.
У Свербеева, выпускника, как и Пушкин, Царскосельского лицея, по пятницам собирались известные литераторы, западники и славянофилы: Тургенев, Чаадаев, Языков, Жуковский. Бывал и Герцен.
В послереволюционные 1920-е годы бывшая усадьба Яковлева оставалась связанной с литературой — главный дом с флигелями отдали на нужды Всероссийскому союзу писателей.
Любопытно, что как минимум два московских здания претендуют на роль прообраза знаменитого МАССОЛИТа из булгаковского романа «Мастер и Маргарита». Один из этих домов, особняк на Поварской, 50/53, построенный для Бориса Святополк-Четвертинского, нынешний Центральный дом литераторов. Другой — дом на Тверском бульваре, 25. Описанный в романе ресторан «Грибоедов», лучший в Москве, находился здесь же, в нижнем этаже.
Как-то само собой за зданием закрепилось название «Дом Герцена», где в 1933 году по инициативе Максима Горького был основан Литературный институт. Учреждение образования, готовящее писателей, поэтов, прозаиков, переводчиков, критиков, носит, однако, имя Горького.
В сквере, впрочем, стоит бронзовый памятник Герцену работы скульптора Михаила Мильбергера. В усадьбе, наделенной статусом памятника культурного наследия федерального значения, только недавно завершилась реставрация. Обновлены фасады Дома Герцена, укреплен его фундамент. В интерьере восстановлены мраморные подоконники, старинный паркет, потолочные фризы, лепной декор, каменные лестницы. Полностью заменены кровля и перекрытия.
Фото: Максим Мухин, Валерий Шилов / Фотобанк Лори, Борис Приходько/pastvu.com, litinstitut.com