О родном Кутузовском (при всей нелюбви к широким проспектам) и арбатских старушках, греющих душу и сердце, о том, что сегодня многие по определенным причинам изгнаны из жизни Москвы и поэтому, даже оставаясь здесь, гулять совсем не хочется.

Я родилась…

На Таганке, дом стоял между тюрьмой и церковью — думаю, это было предопределение.

А потом мы переехали в Давыдково, где тогда были просто луга, поля и леса. Рядом с одним из таких лесов стояло несколько пятиэтажек, в одной из них жили мы — около так называемой сталинской дачи, где и по сей день за высоким забором некая таинственная территория, под которую мы детьми делали подкопы. Такое немного криминальное детство.

Остановка автобуса называлась «Давыдково», а предыдущая была «9-й километр», этот 9-й километр всегда был на слуху, но мы никогда не задумывались, что это значит. Когда я стала значительно старше, то задалась этим вопросом — оказалось, что 9-й километр от Кремля. Наверное, мне уже много лет, раз на моей памяти в девяти километрах от Кремля были необъятные леса и поля.

Мои любимые районы…

Я за стабильность: сейчас живу на Кутузовском — он и тогда был моим районом. Люблю Арбат, ГИТИС находился неподалеку. Весь этот кусок, все эти смело названные девять километров были освоены за мое детство и юность.

Когда-то мы все были защитниками Белого дома, а теперь дом, где я сейчас живу, стоит ровно через речку. Этот дом уже был, а я не знала, что когда-то здесь поселюсь. Вся эта ветка — наша база.

Нелюбимые районы…

Не хочется, чтобы это звучало грубо, но я не люблю окраины: Жулебино, Бутово, хотя понимаю аргументы тех, кто там живет, что у них лес, где они гуляют и готовят шашлыки. Но я не люблю это все. Хотя сама выросла в доме, где с балкона срывала к чаю ягоды рябины, просто протянув руку. Все было зелено, какие-то яблоневые сады.

Плюс не люблю широкие проспекты, а люблю Москву с узкими переулками, странными входами во дворы, любопытными подъездами. При этом Кутузовский — мой родной.

Думаю, сейчас меня, как и многих, изгнали из жизни Москвы, не будем углубляться в причины, почему это произошло. Но нет ни желания гулять по Патриаршим, ни радости от этого. Хотя МТЮЗ, где я работаю, находится в Мамоновском переулке — Патриаршие близко. Этот формат сейчас вообще исчез из моей жизни. У меня отобрали ситуацию, при которой можно спокойно гулять, наслаждаться, пить кофе на открытых верандах.

Любимые места…

Моя Москва девяностых — клуб «Маяк» при театре Маяковского, где служили родители Максима Виторгана, с которым мы тогда были прекрасной семьей. И мы туда влились.

Сейчас нет того, что греет мое сердце. Предпочитаю варить кофе дома и выпить его под сигарету, тем более нас, курильщиков, отовсюду изгнали. Сейчас поняла, что этот формат посиделок в кафе исчез из моей жизни. А какое-то время назад было место, куда шли обязательно посидеть, потому что там можно было встретить кучу знакомых. Это «317» на Краснопресненской набережной. Там всегда можно было встретить своих. С ужасом понимаю, что это было очень давно — во времена моей чуть ли не молодости. Тусовочное время точно прошло. На покой пора, хотя он нам только снится. Шучу, конечно.

Что бы я поменяла в Москве…

Плитку бы поменяла еще раз!..  А то редко ее меняют — надо бы почаще. Я за то, чтобы плитку менять не раз в год, а раз в полгода. Плевать, что с каждым разом она становится кривее и горбатее. Если раньше на ней нельзя было ездить на роликах, то потом стало страшно на самокатах, теперь невозможно не в кроссовках: не дай бог у тебя тонкий каблук — сиди дома. Поэтому менять плитку, конечно, плитку.

Я бы многое поменяла, но, боюсь, если я буду говорить, то…  Плитку, в общем.

Москвичи отличаются от жителей других городов…

Я коренная москвичка, но никогда об этом не думаю и не иду с этим флагом по жизни. Но вижу, что сейчас те, кому удалось стать москвичами, внутри себя очень сражаются за это звание, что, бесспорно, придает им снобизма, ни на чем не основанного отличия от любых других смертных.

То, что я москвичка, не моя заслуга вообще, просто повезло так родиться. И это не предмет гордости. Поэтому есть отличие даже не москвичей от жителей других городов, а коренных москвичей от некоренных. И оно заключается в том, что некоренной москвич — человек, который считает, что ему удалось присвоить, как ему кажется, это высокое звание. Слишком кичится этим, пихает впереди себя эту разницу между ним и остальным миром, провинцией.

Настоящий коренной москвич — человек очень интеллигентный, толерантный, умный, спокойный, который неспешно себе шлепает по арбатским переулкам. Все эти прекрасные старушки, которых я встречаю как раз там — в арбатских переулках, где у меня живет мама. Но это не сам Арбат с матрешками, ушанками, статуями Турандот, куда залезают пьяные люди, а потом падают и разбиваются. А прекрасные старушки арбатских подворотен. Они в вязаных воротничках, которые я когда-то носила как парадную школьную форму. Они на каблучках, хотя им уже много лет. Они опрятные, с очень особенным выговором и настоящей московской речью. Это греет душу и сердце, но это уходящая эпоха. Нас все меньше и меньше, а больше других москвичей. Говорю без сарказма: Москва — город большой, город контрастов, пусть будет много разных москвичей, даже говорящих на разных диалектах и языках. Конечно, хочется, чтобы все относились с уважением к городу и друг другу, но это, бесспорно, утопия.

Москва по сравнению с зарубежными городами и мегаполисами…

Не знаю. Может быть, кусочки Москвы можно сравнить и с Миланом, и с Парижем, какие-то совсем крохотные детали — с маленькими городами Бельгии. Но это прям кусочки.

С большими городами — Нью-Йорком, например — Москву не сравнить. Не хочу обижать свой город, но Москва хиловата, недотягивает до него.

А может, Москва действительно уникальный город. Сложный вопрос, с чем сравнить. Каждый день я езжу мимо Красной площади, собора Василия Блаженного и раньше видела там толпы восхищенных туристов, а для нас это, в общем-то, обыденность.

Но, опять же, большое значение имеет контекст: мы разговариваем, когда я нахожусь на даче, смотрю в окно, вижу там яблоню, идет дождь, мокрая кошка сидит на веранде — и мне это сейчас больше по сердцу, чем Москва. Внутренняя эмиграция, уход в себя, бла-бла-бла, но для меня это так.

А вообще Москву даже с Питером сравнить нельзя: совсем два мира — два Шапиро. Город контрастов!..

В прошлом году мне дали «Золотую маску» за спектакль «Мария Стюарт»…

Никак я к этому не отношусь, учитывая все перипетии с «Золотой маской».

Я из тех, кто считает, что никакая награда никогда не сделает тебя специалистом лучше. Видела довольно тех, кто, получив много наград, как профессионал становился хуже и хуже.

А учитывая эти перипетии с премией, трудно относиться к этому серьезно. В таких позициях просто возникает вопрос, какие основания верить в объективность и справедливость оценки.

Как дитя СССР, я, когда были разные голосования, с детства относилась с подозрением к этому, потому что всегда знала, что когда человек поднимает руку «за», им могут двигать разные мотивации — не всегда это искреннее «за», то, что человек думает на самом деле. Очень глупо восхищаться тем, что какое-то большинство проголосовало за тебя.

Реально гораздо дороже, что, когда мы играем «Марию Стюарт» (за которую дали «Маску»), я вижу реакцию зала, который не может закончить хлопать в ладоши и не хочет, чтобы мы, артисты, уходили со сцены. Кто-то кричит «спасибо!», кто-то плачет — это реальная зримая непосредственная оценка того, что ты делаешь. Она говорит о том, что три часа жизни, которые мы прожили на сцене, не напрасны. Живые глаза нельзя перепутать ни с какой «Маской».

Не хочется выглядеть высокомерно — в конце концов я приняла эту награду в прошлом году. И участвую в спектакле, который включен в фестиваль «Золотой маски» в этом году. Мы показываем «Ромео и Джульетта. Вариации и комментарии» на сцене БДТ в Санкт-Петербурге.

Ближайшие спектакли «Мария Стюарт» в МТЮЗе — 25 октября и 10 ноября.

Фото: из личного архива Виктории Верберг