Об одинаковом досуге московских и нью-йоркских старушек, о том, что Москву нельзя превращать в Шанхай, и о своем проекте «Хангость».

Я родилась…

В Москве, в Черемушках. Тогда у каждого дома был небольшой садик, в котором росли ноготки и другие замечательные цветы. Им занимались жители первых этажей. Для меня это был райский уголок.

Район еще не был так застроен. Мы жили на втором этаже, деревья поднимались прямо до нашего окна. Я обожала бывать на балконе. Мы с детьми хулиганили: спускали веревочки и выдирали цветы. Гуляли целыми днями, купаясь в этих клумбах. Действительно, это был очень приятный район, в котором жило много прекрасных москвичей.

Но на самом деле моей Москвой тогда были даже не Черемушки, мой город был гораздо больше благодаря метро — для меня московская подземка значимее, чем для большинства жителей нашей столицы. Я с первого класса ездила со станции «Черемушки» на «Динамо» на теннисные тренировки. У меня уходило больше часа на дорогу только в одну сторону. Поэтому подземка стала моим вторым домом: я читала там, делала домашние задания, болтала с подружками, мечтала…  Я знала метро наизусть, потому что часто садилась напротив карты, рассматривая все цветные линии; я помнила, сколько огоньков на перегонах; спала, но всегда чувствовала, в какой момент открыть глаза. Восемь лет я прожила в этом режиме!

А зимой от метро «Динамо» мне надо было проехать пару остановок на троллейбусе или трамвае, а потом еще долго, минут пятнадцать-двадцать, идти по парку. Помню, собачий холод, дрожишь так, что нет никаких сил, а вдали виднеется красивое здание, которое все аж горит — подходишь, открываются двери, тебя обдает теплым ветром, и ты говоришь себе: «Я дома — я в метро». Надо было знать, когда и как ехать, чтобы сесть и делать уроки. Об этой стране под названием «Московский метрополитен» я могу рассказывать бесконечно.

Спорт…

Выработал во мне самостоятельность. Я ездила на тренировки с подружкой, которая жила в Беляево. Сначала меня сопровождала бабушка, но ей это очень быстро надоело. Она поняла, что так долго не может продолжаться — мотаться по полтора часа туда-обратно ей тяжело. И она сделала так: говорила мне, что я поеду одна, а сама садилась в соседний вагон и следила. Где-то месяц ездила со мной — до тех пор, пока окончательно не убедилась, что я не сойду с верного пути. Один раз она застукала нас с подругой за страшным делом: мы любили мороженое, но денег на него не выдавалось, потому что после тренировки нельзя. И мы хитрили: подходили к мужчинам, как нам казалось, элегантного возраста, то есть 20 лет, и, нет, не попрошайничали, а просили разменять 5 копеек, потому что нам нужно срочно позвонить маме. Как правило, никто не разменивал, а давал двушку. Пять мужчин — 10 копеек, а 10 копеек — мороженое с вафелькой за 9 копеек, которым можно наслаждаться, разломив его пополам; а если разживешься и соберешь больше, то можно купить за 11 копеек на палочке, но ее-то надо куда-то девать. И вот тут бабушка и застала нас, когда мы с подружкой соревновались, кидая палочки в сумки беззаботных наивных москвичей. Боже, какую трепку я получила дома от нее! «Еще раз такое сделаешь — не поедешь на тренировку». Я никак не могла понять, как она нас рассекретила.

Конечно, все это меня крайне дисциплинировало. Когда ты после тренировки без сил, а у тебя за спиной этот баул с ракеткой, а дома уроки-учебники, надо собраться и все сделать, забыв об усталости. Возвращались в самый час пик — никогда не сядешь. Конечно же, это тяжело. Да, характер выковывался.

Юность…

Когда я была в восьмом классе, мы переехали на Красную Пресню, метро «Улица 1905 года». И там у меня уже другие воспоминания. Мы жили на улице Антонова-Овсеенко — место стало для меня историческим. Когда мама опять вышла замуж, то мой отчим, известный писатель, пригласил на свадьбу своего друга, который был сыном того самого Антонова-Овсеенко, интернационалиста и советского партийного деятеля.

Рядом с нашим домом проходила железная дорога. Такая мрачная, что было ощущение, будто мы живем не в Москве. Очень депрессивное место. Естественно, сейчас там построили роскошные небоскребы, но тогда были лишь жалкие наметки. Мне там очень не нравилось. Еще и в магазин надо было идти через эти пути, а бабушка очень волновалась, что кто-то попадет под поезд, и однажды-таки один рассеянный оказался под локомотивом. В общем, неприятные воспоминания от того места, где я жила.

А потом мы переехали в центр — на Новослободскую. Боже, какая там красивая станция метро! Я же мыслю станциями — ей-богу, как из деревни. Мы поселились рядом с Екатерининским парком и театром Советской армии — я была удивлена, узнав, что сверху он выглядит как звезда. Очень приятно гулять в округе: Суворов, небольшие музеи, а самое красивое — озеро, где плавали лебеди. Я изображала, что бегаю вокруг пруда — тогда пробежки начинали быть модными. После можно было сесть на скамеечку и полакомиться мороженым — вот оно, счастье. А как там сейчас здорово! По-прежнему уютные теннисные корты — у меня дочка на них играет. Очень хорошо, чисто, при этом по-старинному: осталась танцплощадка как будто из фильма 1940-х годов — даже играет «Рио-Рита»; ходишь и представляешь себе людей еще в военной одежде…

Студенчество…

Как правило, мы сбегали с журфаковских лекций (журфак МГУ находится на Моховой улице) на Красную площадь, поэтому я знала ее наизусть, а еще в кафе-мороженое «Космос» прямо в начале Тверской, напротив гостиницы «Националь» — тусовались там и думали, что мы такие хитрые и никто об этом не знает. Когда у нас должен был быть экзамен по португальскому, а никто не подготовился, то мы решили прогулять его всей группой. Преподавательница пришла в «Космос» и сказала: «Раз мы все в сборе, то здесь вас и экзаменуем!»

Любили гулять по улице Герцена (ныне — Большая Никитская), доходили до Консерватории. Мне-то всегда нравились бульвары: начиная от ТАСС (в церкви неподалеку венчался Пушкин) и наверх — Тверской, Страстной, Петровский, который всегда был очень родным и домашним. По Тверской улице мы не гуляли — неуютно, много приезжих. Для меня это было абсолютно невкусно — такой «интурист». А вот бульвары другое дело!..

Всегда любила гулять с собачкой именно по бульварам. Кстати, с ними у меня связана история становления женственности. Помню, на свое первое свидание заявилась в модном тогда джинсовом комбинезоне — очень эффектно. А мой парень служил в морском флоте (заметьте, был офицером) и был одет в очень красивую форму. Он возмутился: «Ты что, на стройку пришла? Иди переодевайся!» Я очень стеснялась идти разряженной, но он взял меня под руку, как в довоенных фильмах, и приговаривал: «Не прячь глаза, выпрями спину — ты красивая! — лукавил, конечно, но было приятно, я-то все понимала про свою внешность. — Будем так ходить по бульвару туда-сюда до тех пор, пока ты не перестанешь стесняться!» Пара у нас была странноватая: он, статный и эффектный, и я, еле волочащая ноги на каблуках. До сих пор дружим.

В Москве меня беспокоит…

Я обожаю маленькие дворики. Но, к сожалению, сейчас везде шлагбаумы. Я понимаю, что без них не обойтись: жители задыхаются от чужих машин и от того, что их дворы становятся проходными. Но обилие шлагбаумов и заборов — вынужденная необходимость, которая так портит наш город. Получается сегрегация: туда не ходи — там закрыто. Десять лет подряд гуляла со своим йорком в маленьком дворике рядом со старинной усадьбой около дома. Я любила сидеть на скамеечке в тени, пока собачка играла в траве. Вдруг в этот особнячок заехала какая-то организация и выгнала меня из дворика, сказав, что ни я, ни собака больше не имеем права туда заходить. Просто отвратительно вышвырнули и забор поставили. Вообще непонятно: десять лет гуляла там, а теперь пошла отсюда.

Хочу изменить…

Мне не нравится, что в моем любимом и родном Столешникове вывешены китайские радости: фонарики, сверху что-то блестящее. Шанхай — все горит! Идешь мимо театра им. Немировича-Данченко по Большой Дмитровке, и — что это сверху? Когда они повесили украшения один раз под Новый год, я подумала: допустим! Дико, но допустим. Но они оставили, и теперь это висит из года в год. Висит, переливается и так портит улицу. Никакого уюта.

Старые доходные дома, слава богу, у нас содержатся в прекрасном состоянии. Но как можно их опошлить этими украшениями? Кто-то, может быть, скажет, что таким образом осваивают бюджет, но тогда уж делайте это, посоветовавшись с профессиональными дизайнерами, у которых болит душа за город. В конце концов, поставьте чугунные фонари — что-нибудь такое, что напоминало бы старинную Москву: под Рождество первый снег нежно бы кружился в свете этих старых (я понимаю, что новодел) московских фонарей.

Может, для других городов этот Шанхай уместен — туда и повесьте блестящие гирлянды. В Америке есть Little China — это органично, люди специально туда едут, потому что хотят закупиться на память дешевой мишурой и сходить в китайские ресторанчики. И в Нью-Йорке мне это безумно нравится. Но у нас-то в центре Москвы не маленький Китай. Может быть, есть другие, более подходящие районы — так давайте там это и сделаем.

Сейчас живу…

В центре. Я по-прежнему только городской житель, хотя очень люблю ездить на дачу к друзьям. И даже у нас есть дача, но я не была на ней лет десять. Самой заниматься этим неинтересно: нравится приехать, потусить и уехать. Копаться, радоваться, что выросла картошка — не мое. А еще друзья любят водить экскурсии по участку, и ты же не можешь сказать, что тебе скучно. Все равно надо реагировать: «Ой, какая у тебя капуста!»

Сравнивая Москву с другими городами…

Москва ужасно мне напоминает, не поверите, какой город мира — Нью-Йорк. В 1987 году я впервые поехала в Америку на стажировку в Бостон — культурную столицу США, где и знаменитый оркестр, музеи, театры, Гарвард — все прекрасно. Да, красивый город, культурный, чистый, но чужой. Потом я поехала в Чикаго — это мощь. В Вашингтоне чувствуется держава и империя. Но у меня абсолютно нигде не дрогнуло сердце. Потом я приехала в Нью-Йорк, из которого должна была улетать в Москву, и меня будто ударило током. Мне показалось, что я дома. Когда ты живешь в своем родном городе, то тебе даже не надо смотреть по сторонам — ты чувствуешь, понимаешь спинным мозгом, как люди могут себя повести. И тут я в Нью-Йорке почувствовала себя точно так же: я шла и использовала московские навыки.

Жители Нью-Йорка крайне похожи на москвичей. В нашу столицу съезжаются все самые-самые-самые. Под словом «самые» я имею в виду самых талантливых, самых подлых, самых перспективных и напористых, самых образованных и в то же время самых необразованных (если мы говорим о гастарбайтерах), людей с самыми хорошими намерениями и с самыми плохими. Так и с Нью-Йорком, но туда «самые» приезжают со всего мира. И Москва, и Нью-Йорк — центр пассионариев; хоть архитектура у обоих городов и разная, энергия одинаковая.

Ньюйоркцы, как и москвичи, научились вести себя определенным образом: привыкли к туристам и приезжим. Они не готовы топтаться на одном месте, все время в движении, всегда спешат. А еще и у тех, и у тех есть специальный акцент. Иногда меня спрашивают: «Ты, наверное, ма-а-асквичка, раз так говоришь?»; так же по нью-йоркскому акценту всегда признают жителей Большого Яблока.

При этом есть разные москвичи, как и разные жители Нью-Йорка. Есть старая Москва — эти старушки, которые жили в коммуналках и ни за что из них не уедут, даже если им предложить квартиру в сто раз лучше в другом районе. Нет, не хочу, не буду, не уйду никогда, пусть и буду в одной комнате, но здесь жили мои предки. И эти интеллигентные бабушки с накрученными буклями выходят и покупают утром в кофейне булочку — они не могут себе позволить много. Эти бабульки ходят в театры и Консерваторию. Они специально одеваются в лучшее на выход: обязательная ниточка еще дореволюционного жемчуга. Когда в мороз они приходят в Консерваторию, то обязательно приносят с собой сменную обувь. «Сегодня будет сам Березовский?» — «Да-да!»

У них нет денег на билет в партер, зачастую в первых рядах сидят очень состоятельные люди, а они на галерке в восторге требуют, чтобы любимого певца пригласили на бис. Эти бабульки счастливы! Потом выходят из Консерватории, редко, но могут позволить себе зайти в «Кофеманию» и, отставив пальчик, рассказывать, какое они получили наслаждение. И в Нью-Йорке есть такие бабушки, которые ходят в «Карнеги-холл» — если согласен стоять черт знает где, то можно купить билет за копейки, а еще есть специальные скидочные системы для стариков и студентов. Я смотрю на этих старушек, которые точно так же одеваются и точно так же восхищаются и все знают — «Сегодня идет mostly Моцарт!» — и думаю: елки-палки, их бы познакомить — они бы точно нашли общий язык. Они совершенно одинаковые. Вокруг ревет город, туристы мчатся галопом, а старушки идут со старичками под ручку и абсолютно счастливы.

Конечно, молодежь и поросль везде универсальна: и у нас эти хипстеры, и в Нью-Йорке молодежь на Уолл-стрит та, которую абсолютно правильно показывают в американских фильмах. Выросло поколение, которое училось в разных странах, непрерывно путешествует — это граждане мира. Благодаря интернету подростки смотрят одни и те же фильмы, колесят по миру, они уже не держатся за свои квартиры — им не нужна жилплощадь, потому что они сами мобильные. Это в советское время мечтой было окончить университет, начать работать, купить «Ладу-Калину» и квартиру, а сейчас машина не нужна — каршеринг, квартира — апартаменты.

Мигрантов также очень много в обоих городах: на коленках они что-то курят и едят. В Нью-Йорке гастарбайтеры чуть более общительные — всегда могла понять, когда хорошо выгляжу: если я выходила и в спину мне, как правило, латиноамериканские гастарбайтеры кричали: «Эй, детка, сегодня хорошо выглядишь!» — день удался. А если я прошла мимо строителей и никто и слова не сказал, то я понимаю — не то: надо вернуться и что-то докрасить или юбочку покороче надеть. Наши гастарбайтеры, конечно, не такие словоохотливые и позволить себе подобных комментариев не могут.

Если не Москва, то…

Конечно, Нью-Йорк. Я прожила там 15 лет. Знаю весь город наизусть, досконально. У каждого района свой узнаваемый аромат. Например, в квартале Little Italy пахнет чесноком, пастой и пиццей — все сводит с ума. В индийском квартале — стойкий запах паприки, уличные зазывалы настойчиво борются за клиентов. В Little China — бесконечный базар, где тебя уговаривают все купить. На западе — бродвейское шоу, французские ресторанчики, где подают восхитительную уточку и изощренные десерты, и засилье японских ресторанов — просто мекка для любителей морепродуктов. Не говорю уж о том, какие soul food и джаз в Гарлеме! Там обязательно пропадают любители зажигательной сальсы, латиноамериканской музыки и острых калорийных национальных блюд. В этом городе можно найти все что угодно.

Моя приятельница жила около Центрального парка, где проходили роскошные концерты, на которые мы с ней часто захаживали. Мне повезло, тогда в Central Park приезжали выступать великие: лучшие артисты и певцы. Кого я только не слушала!

Могу рассказать, как 30 лет назад в этом городе можно было прожить на 5 долларов в день и не чувствовать себя ущемленной. Наивные годы: ешь только кукурузу с молоком и яичницу, уходишь на целый день в кино, покупая билет на один сеанс, а потом перебегая из зала в зал. Времена Клинтона, когда от культурной жизни за 10 долларов можно было получить то же, что и за 100.

Нелюбимые районы Москвы…

Новые районы депрессивны. Жалко, что в небоскребах пустуют роскошные апартаменты — они не раскуплены, а значит, не живы сами кварталы: нет ни маленьких ресторанчиков, ни кафешек, ни химчисток, ни обувных мастерских, ни детских садиков, ни школ — всего того, что делает район теплым. Сколько ни проезжала мимо «Москва-Сити» — там неуютно, не хочется гулять. Хоть все и стоит строгое, мощное и современное, на дверях — швейцары, но там нет жизни — стерильно, как в больнице.

Я живу в одном из старых райончиков Москвы в невысоком доходном доме, где соседи хорошо знают друг друга. И когда я захожу в кафе, меня спрашивают: «Как обычно?» То есть капучино без кофеина с печенюшкой. И в детстве все лица во дворе были знакомыми. Даже если я теряла деньги, пока добегала до булочной, то мне все равно продавали хлеб, потому что знали меня. Хочется верить, что так до сих пор живут все старые московские районы. А может, я уже сама старая и живу воспоминаниями, в которых и трава была зеленее, и солнце светило ярче.

Проект «Хангость»…

Когда я работала на телевидении, то приглашала к себе тех, кого хотело руководство. Сейчас я наконец-то могу приглашать тех, кто нравится мне. Мои герои как медийные люди (конечно же, эксперты в своем деле: звезды шоу-бизнеса, популярные и всеми любимые артисты, писатели, журналисты, политики, психологи, финансисты, стилисты, репетиторы, врачи, косметологи, дизайнеры одежды и интерьеров, предприниматели), так и безызвестные девушки, которые вышли замуж за иностранцев и гораздо интереснее любого гида рассказывают о своих разных уголках мира. Наши беседы похожи на те старые разговоры на московских кухнях.

Во время самоизоляции я начала вести свои первые прямые эфиры в Instagram именно с кухни. Знаете, хоть это и был формат душевных дружеских посиделок за чашкой чая, но всегда разгорались горячие дискуссии на острые, актуальные темы. Организовывать их мне помогала Ирина Романова, мой коммерческий директор, продюсер и управляющий партнер digital-агентства Expli.ru. Ирина придумала название рубрики #Хангость. Кого у нас только не было за этот пандемийный год: Яна Поплавская, Михаил Лабковский, Татьяна Толстая, Николай Цискаридзе, Александр Цыпкин, Дина Рубина, Николай Валуев, Арина Шарапова, Станислав Садальский, Жанна Агалакова, Евгений Комаровский, Оксана Федорова, Егор Кончаловский, Сергей Соседов, Дарья Донцова и многие другие чудесные собеседники.

Потом проект вырос: нам захотелось сохранить эти замечательные разговоры на кухне, и мы решили продублировать его в YouTube, что многие из вас могли видеть в ленте. Так появилась более емкая версия рубрики #Хангость, где я встречаюсь со своими гостями лицом к лицу уже в офлайн-формате. И всех вас, дорогие читатели «Москвич Mag», приглашаю вспомнить атмосферу той самой старой Москвы с бесконечными разговорами и спорами на моем канале.

Посмотреть все выпуски проекта #Хангость можно на одноименном ютуб-канале.

Фото: из личного архива Елены Ханги