Об отсутствии комплексов у москвичей, потому что они и так москвичи, об исчезновении панических атак сразу после переезда из Питера и о своей новой книге — одновременно историческом романе и антиутопии.

Я родилась…

В Ленинграде, но помню его уже Петербургом. Хотя мне очень нравится, что в паспорте у меня написано именно так: Ленинград. Росла в очень простом спальнике — проспект Ветеранов упирается в улицу, которой заканчивается город — Пионерстроя. Собственно, там я и выросла.

Туда из коммуналки расселили бабушку и маму — в 1975 году им обещали, что скоро там будет метро, если что, его нет до сих пор. Поэтому всю свою жизнь я моталась в школу и институт на троллейбусах, автобусах, метро — и это все время занимало час или два. Не знаю, с чем сравнить по-московски: какие-нибудь Мытищи — как бы город, но край света.

Это довольно интересный район в том смысле, что он гопнический, но очень зеленый: озера, парки, берег Финского залива — у меня из окна всегда были видны море и корабли. Про этот район читал рэпер Ассаи («… от Ветеранов до Стачек дворами — туда, где дым винстона и буквы из пачек… »). Оттуда родом певец хмыров. Интересно, что с одной стороны окраина, а с другой — вокруг много классных и творческих людей. Из достопримечательностей — рядом Стрельна и Петергоф.

У меня не было никакого комплекса, что я живу не в центре. Но я четко разделяла, что место, где я живу, и центр города — разные места, и когда я ехала туда, то говорила: «Поехала в город».

Конечно, когда я переехала в Москву, сразу хотела поселиться поближе к центру, потому что, видимо, внутри комплекс все-таки был, да и не хотела я провести еще полжизни в метро. Из хорошего: практически все, что я прочла в своей жизни, было прочитано в метро, пока я ездила ко всяким репетиторам, потом в институт или на работу на Петроградской. Реально у меня был лишний час в каждую сторону, и за это время я успевала прочесть всю библиотеку зарубежной и русской литературы. С переездом в Москву эта возможность пропала, я стала читать в разы меньше.

В ранней юности я была поклонницей группы «Агата Кристи» и вообще всяческого русского рока, а еще у меня была странная страсть — я очень любила «Радио Балтика». Это такая питерская радиостанция, которая в то время была модным и прогрессивным пространством, где тусовались все местные диджеи и музыканты. И вот мы собирались на пороге радиостанции на улице Графтио с ребятами, которые тоже хотели работать на радио или просто фанатели от каких-то музыкантов (многие из них и работали диджеями, например группа «Бригадный подряд»). Из клубов: мы ходили в «Молоко», Money Honey и «Фишфабрик», курили у «Кастл-рока». А «на районе» у нас был жуткий клуб, уже не помню названия. Такая стандартная для конца 1990-х дискотека в бывшем кинотеатре, такое. Я там, наверное, была два раза — меня просто не пускали в такие места. Но это был предел школьных мечтаний. Ну и, конечно, концерты в «Юбилейном», которого сейчас, к сожалению, тоже уже нет.

Я не хотела переезжать в центр Петербурга, хотя мои родители много думали об этом, но просто не было денег. Честно говоря, у меня с Петербургом были сложные отношения до недавнего времени, когда я вдруг поняла, что хотела бы туда вернуться. До этого я совершенно не хотела там жить. Уехала и не жалела.

Как я перебралась в Москву…

Окончив институт, я сразу же переехала в Москву. Прямо в день вручения дипломов. Вопрос о том, чтобы остаться, даже не стоял. Я начала очень рано работать журналистом — сразу после школы, и быстро поняла, что карьера, тусовка, деньги — все в Москве. Вообще с Москвой было много связано: вся семья у меня родом из Петербурга-Ленинграда-Петрограда, но часть родственников в какой-то момент переехала в Москву. Они жили в Балашихе, ленинградская часть семьи там провела блокаду. Этот дом до сих пор существует. Каждое лето я ездила туда на дачу. И город поэтому помню с детства: Москва мне всегда нравилась своим размахом, скоростью — она всегда была мне как будто ближе, а в холодном и медленном Петербурге в какой-то момент мне стало очень тяжело. В последние пару лет перед отъездом у меня начались сильные панические атаки. Я долго пыталась с ними справиться: врачи, психологи, гадалки. А потом села на поезд в Москву, и все прошло само собой. Какое-то, видимо, было несовпадение в тот момент. Я ехала, чтобы спастись, но так совпало, что у меня было и предложение по работе. Газета «Деловой Петербург» открывала в Москве офис — они предложили мне переехать, и я сразу же согласилась. Но то была не главная причина. Дело в том, что я влюбилась, и тот человек переехал в Москву, поэтому я рванула следом. Все как-то, в общем, сошлось.

Однако в Москве я оказалась одна — совершенно потерянная. Любовь была неразделенная. До этих пор я жила с родителями, а тут одна — сразу в другом городе и сразу надо было снимать квартиру. Резкая самостоятельная жизнь в некотором смысле была для меня проверкой и экспериментом. И я совершенно не знала, получится ли у меня. Но город принял меня хорошо — вообще я считаю, что Москва очень добра к тем, кто чего-то хочет и знает, чего именно.

От работы мне на три дня сняли номер в жуткой гостинице «Космос» на ВДНХ. За это время я должна была найти квартиру, и я была очень оптимистично настроена, потому что открыла ЦИАН и подумала, что с этим проблем не будет. Очевидно, у меня это не вышло, и я поняла, что через три дня буду бомжевать со своими двумя чемоданами. Мне ничего не оставалось, кроме как придумать какое-то решение, чтобы не садиться завтра на обратный поезд. Тогда я вела ЖЖ, у меня было много друзей, в том числе из Москвы, и я спросила, кто может меня приютить. Отозвалась знакомая девчонка из Новогиреево (которое, кстати, близко к даче в Балашихе, правда, родители ее к тому моменту уже продали). И месяц я жила в Новогиреево, пока искала квартиру. Это тоже очень далеко от всего, и у меня было ощущение, что я все время буду путаться в метро, думала, интересно, сколько лет мне понадобится, чтобы начать в нем ориентироваться. Произошло это довольно быстро.

Мои московские адреса…

Через месяц упорных поисков я сняла квартиру в новостройке на «Бабушкинской», в проезде Шокальского — это была очень смешная квартира, у меня даже есть рассказ про нее — «Год на Бабушкинской». Дом был только что после ремонта — классические красные двадцатиэтажки, внизу сидел консьерж, я была в восторге. Из окна было видно Останкинскую башню и лесной массив — очень красиво. И после Пионерстроя это было достаточно близко к центру: 15 минут до проспекта Мира, вообще ни о чем. Но я работала на ВДНХ — за 15 минут доезжала до офиса на трамвае.

Сначала я жила одна и на зарплату могла позволить себе квартиру и еще какой-нибудь еды. Я не была сильна в финансовом планировании, поэтому первым делом поехала в «Икею. Белая дача» покупать мебель, потому что квартира была абсолютно пустой — просто стены. В первую ходку мне не хватило денег ни на что, кроме матраса. Так что сначала я жила с матрасом и с кошкой, которую купила там же — на птичьем рынке возле «Икеи», чтобы разбавить свое одиночество. В следующую зарплату я поехала в ночной «Рамстор» к метро (меня это восхищало: ночное «Эльдорадо», ночной «Рамстор») и докупила дешевую технику и мебель. Где-то через полгода ко мне приехала жить моя питерская подруга — сейчас тоже писательница Радмила Хакова. И мы очень весело провели оставшиеся полгода на «Бабушкинской». У нас была сумасшедшая хозяйка, которая жила в городе Гусь-Хрустальный, но практически каждый день приезжала в Москву и притаскивала с помойки какой-то хлам на балкон. Просто заходила без предупреждения, открывала дверь своим ключом, заносила эти вещи. Но нам было по 22, жить было легко и весело, поэтому мы и не думали сопротивляться. А потом эта квартирная хозяйка решила заработать на нас еще немного и предложила убирать и готовить. Мы с ней не встречались: с утра до вечера были на работе, а потом где-то тусовались, приходили только ночью. Поэтому мы с ней состояли в переписке — она писала нам письма, в которых в манере провинциальной бабушки рассказывала о своей жизни. Я потом все опубликовала. Мне кажется, это прямо документ. Потом, слава богу, мы съехали с этой квартиры: там уже невозможно было находиться — все заполонили вещи. Например, она привозила телегу из магазина и говорила: «Давайте это будет ваша тумбочка!» Приносила старый холодильник: «А сюда вы будете складывать вещи».

С «Бабушкинской» я съехала сразу на Тверскую. Я сменила работу: наш офис на ВДНХ закрылся через год, в кризис 2008-го. И я отправилась работать в Cosmo, что было очень смешно — «Космополитен» и я находились где-то на разных планетах, но я стала там шеф-редактором сайта (так что «это успех»). Офис «Индепа» (Independent Media. — «Москвич Mag») был на «Савеловской», что близко к Новолесной, где я снимала комнату. Потом эта квартира переходила по наследству всем моим друзьям: сначала я снимала ее с какой-то пьющей женщиной, но та вскоре съехала, и у нас организовалось что-то вроде сквота — в этом общем перевалочном пункте все подружились, некоторые даже поженились. Там я прожила год, а потом переехала на Тишинку, там и живу до сих пор.

Я люблю Пресню — с ней связаны воспоминания. И вообще этот треугольник, «Белорусская» — «Новослободская» — «Краснопресненская», родной и очень близкий. Понятно, что по сравнению с какой-нибудь Пятницкой он всегда был рабоче-крестьянским районом. Пафосные Патрики при этом близко от меня, и мы довольно часто туда ходим. Вообще от этого места в любую сторону близко. Поэтому мне не казалось проблемой, что на Пресне до сих пор нет нормальных ресторанов — все это можно найти в пешей доступности. Люблю Хамовники — там сохранилось много прежней Москвы.

Нелюбимые места в городе…

Не люблю, например, «Киевскую»: видимо, я в каком-то неправильном месте гуляла там в неправильное время, встретила каких-то цыган…  В целом районы вокзалов не очень приятные за исключением «Белорусской» — там, видимо, из-за близости к Тверской иначе. Еще не очень люблю ту часть, которую обычно все любят — Замоскворечье. Просто у меня с ним ничего особо не связано. Не люблю жуткие районы новостроек, которые при этом близко к центру, типа «Беговой», где сплошные дома, развязки, дороги. Кстати, там у меня была смешная история. Открывался новый гей-клуб «69 попугаев» — мы пришли с друзьями (некоторые даже совершенно не были гомосексуалами), потому что обещали бесплатные суши в день открытия. Вход в заведение прятался среди гаражей и соседствовал со входом в шашлычку — вообще идеальное место для гей-клуба. Выглядело так, будто мы сняли этот клуб — больше никого не было. Мы прекрасно провели там время, вышли, а на выходе нас встретили пацаны с битыми бутылками — было не очень приятно.

О москвичах и петербуржцах…

Любой город оставляет след, даже если ты куда-то уезжаешь из него. От этой идентичности никуда не деться. И мне кажется, что она для меня важна. Я никогда не скрывала, что я из Питера. Даже наоборот: мне кажется, это важная часть репрезентации — характеристика, которая сразу тебя объясняет. В чем она заключается, сложно сказать. Наверное, в потребности рефлексировать и сложной исторической памяти. Опять же то, что я выросла на окраине, тоже накладывает какой-то отпечаток. Я знала центровых питерских — у этих, конечно, был совершенно другой образ жизни. Очень важно, где ты вырос. Но я не отказываюсь от себя. При этом, когда я переехала в Москву, мне никогда не хотелось объединяться по принципу региональных сообществ, «покоряющих Москву». Хотя я была на паре встреч «Питерцы в Москве» — смешные вечеринки в тогда еще пивных Тинькова, такая чисто питерская история.

Но все равно так получилось, что в Москве я в основном дружила с людьми, которые приехали из Питера: или родом оттуда, или долго там жили. Это получалось как-то само, не специально. Поэтому да — я считаю себя достаточно сильно питерским человеком, но с бэкграундом уже московским.

А кто такой москвич? Мне кажется, москвичи очень добрые и принимающие. В этом смысле в них нет питерского снобизма, который есть, например, у меня. Они всегда очень доброжелательно ко мне относились: видимо, когда ты растешь в таком многонациональном многокультурном центре, учишься принятию гораздо быстрее. Помню, в Питере в последних классах школы у нас был прямо культ, что все питерское круче, чем московское. Я уверена, что в Москве такого не было. У москвича нет комплекса — он и так москвич, а у всех остальных есть потребность себя как-то описать и вставить в рамки.

Ничего не хочу менять в городе, но…

Мне не нравится жуткая застройка в центре Москвы — то, что сейчас происходит, когда сносят старые дома и строят всякие ужасные башни. На той же самой Пресне сейчас идет активная застройка. Не нравятся ночные ремонты дорог и стройки. Это все очень громко. Не нравится, что город очень быстро растет и смещает границы области — во многих дачных районах, которые близко к городу, огромные дома стоят уже за калитками. В остальном я не знаю. Честно говоря, не на что в Москве жаловаться, кроме того, что она в России. И в последнее время я, наверное, стала уставать от Москвы, потому что так много людей, так много лишних движений, наверное, это возраст. Устаю от того, что мне в юности так нравилось: от скорости, шума, расстояний. Мне хочется, чтобы было тихо.

Сейчас мне очень нравится проводить время на даче в Переделкино. И вообще я скучаю по Питеру. Сейчас я наконец доросла до возраста, когда я готова туда вернуться, правда, в центр.

Я считаю, что Москва — один из самых комфортных городов для жизни, и мне ужасно жаль, что сейчас многим пришлось уехать — не исключаю, что и мне тоже придется. И вообще, поскольку я уже уезжала и возвращалась конкретно в Москву (не в Россию), для меня, конечно, это вдвойне сложно: я понимаю, что такого уровня жизни в смысле бытового комфорта не будет нигде. Такой инфраструктуры, сервиса, размаха. Очень неприятно, что этот город не находится где-нибудь в Европе. Куда можно переехать из Москвы с точки зрения комфорта жизни, честно говоря, совсем не знаю. Все иностранцы, экспаты признают, что здесь все ужасно удобно.

Уезжали мы в 2014 году — вопрос из серии «Что вы делали восемь лет назад?» — уезжали, потому что хотели для детей другого опыта и жизни. Выбрали Францию — я на этом настояла: сказала, что мы поедем туда, потому что я говорю по-французски, точнее, окончила французскую школу. Когда мы приехали, выяснилось, что я не очень-то и говорю. Во-первых, я не говорила на нем к тому моменту уже лет пятнадцать. А во-вторых, бытовой французский не «Франс е ситюэ а люэст де лероп». Мы оказались сначала в маленьком городе Экс-ан-Прованс, потому что там была школа, которую мы выбрали из России. Мы жили прямо в лесу — деревня в три дома. Абсолютно прованская деревня в соснах — все как на картинках. Но жить там постоянно, конечно, было катастрофой. Там ничего не было. Ближайший магазин — в пяти километрах. Ездить по выходным в супермаркет было нашим единственным досугом. Четыре года, как я вернулась в Москву, а в супермаркетах была от силы раз пять — все заказываю онлайн. Когда мы вдруг туда попадаем по пути на дачу, я чувствую себя как во Франции: у меня больше ни с чем не ассоциируется супермаркет — чисто заграничное развлечение. В Эксе мы жили год, а потом переехали в Марсель — оказывается, после Москвы невозможно жить в деревне. Марсель тоже город, в котором ничего не происходит. Но зато там есть море и пара странноватых театров, откуда мы обычно сразу после первого действия уходили в бар.

Мы иногда ездили в Париж на премьеры, конечно, могли бы — переехали туда. Но Париж очень дорогой: школа, квартира — все стоило в два раза больше, чем в Марселе. Просто потому, что евро в тот момент вырос в два раза, а у нас были российские рублевые зарплаты: что могли себе позволить, то и позволили.

Когда я уехала, поняла, что мне сложно вне моего культурного кода. Но все-таки это было другое время: в тот момент в Москве была надежда. Все эти капковские инициативы, театральные премьеры, казалось, что еще немного — и все остальное подтянется и изменится, а мы вот как бы это все пропускаем. Конечно, тогда вопрос не стоял так, как сейчас. И я ужасно страдала и хотела вернуться в мою идеальную Москву: читала все московские паблики, рассматривала фотографии и даже успела в тот момент поработать копирайтером «Московского транспорта», написать приложение «Привет, Москва!» — это как-то примиряло меня с действительностью, хотелось, чтобы оставалась какая-то связь.

Вернулась, потому что поняла: мне там невозможно — я ведь работаю с языком. Эмиграция в этом смысле была абсолютно бессмысленной — я никак не интегрировалась, более того, всячески сопротивлялась. Меня все бесило и ужасно раздражало. И если сейчас по ряду причин у меня может появиться мотивация с этим мириться, то тогда ее просто не было. Тогда у меня все было классно и комфортно в Москве — и вдруг я попала во враждебную неприятную среду. А вернулась я, потому что Яндекс предложил работу — это было классным шансом вновь оказаться в Москве.

Моя новая книга «Пути сообщения» совсем скоро выйдет в издательстве Inspiria…

Это не очень традиционный для меня роман: там нет привычной мне истории любви с заламываниями рук — всей той психологии и местами психиатрии, которую я люблю. В нем, кстати, очень много всего про Москву — она стала фоном. Я пишу про два временных отрезка: первая часть происходит в 1936 году, вторая — в 2045-м. Это одновременно исторический роман и антиутопия про будущее. Обе эти части происходят в одном месте — доме Обрабстроя. Это дом-коммуна на «Курской». Мы в Марселе жили в жилой единице Ле Корбюзье — это дом такого же типа. Я выбрала его, потому что мне очень нравится сама идея таких домов, смысловая нагрузка и атмосфера.

Первый временной отрезок, понятно, «большой террор». Второй: то, что может случиться в недалеком будущем после сегодня. В первой части — обычная история семьи. Я взяла прототипом свою двоюродную прабабушку — она тот человек, который жил в Балашихе, и тот реальный дом я тоже оставила в романе. В общем, у героев все нарочито прекрасно, но все меняется, когда вдруг приходят за одним из них. Во второй части все то же самое, только главная героиня в будущем — искусственный интеллект. Она попадает в переделку и вдруг понимает, что вокруг происходит что-то страшное и она как-то может на это влиять.

Для этого романа я изучила Москву 1930-х: ходила с гидом, смотрела исторические воспоминания — многое сохранилось. Я старалась упоминать только то, что еще существует, так что можно пройти маршрутом из книги и увидеть все своими глазами. Почти ничего не изменилось, если не считать фоновую застройку. А в будущем скорее внутренняя история, которая происходит в этих людях и даже не совсем людях.

Фото: Соня Пугачева