В издательстве «Рипол Классик» вышла книга Артемия Леонтьева «Москва, Адонай!».

Это продолжение авторской трилогии «Рай, Ад и Чистилище» (первая часть — дебютный роман Артемия Леонтьева «Варшава, Элохим!» вошел в шорт- и лонг-листы премий «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна», Братьев Стругацких). «Москва, Адонай!» — эксперимент над самой реальностью и художественной литературой. «Москвич Mag» публикует фрагмент — самое начало романа.

Действие первое

 Явление I

Прямоугольная, чуть округлившаяся отточенность застеклённых высоток отражается в пытливом зрачке, ломается в нём торопливыми разводами, захлопывается сонным веком с длинными ресницами, снова распахивается: в окне поезда мелькают вывески торговых центров, обвислые провода, пыльные деревья и трубы. Сизиф считал до ста, иногда зевал и потирал переносицу: уставшие от монитора глаза равнодушно скользили по пролетающим мимо вагона МЦК контурам столичных окраин. Он откинул голову назад, упёрся затылком в упругое кресло с высокой спинкой, иногда зажмуривался. Город окольцован дорогами, повязан путами объездных путей и переулков, сдавлен теснотой и унижен вездесущим присмотром — ублюдочными глазками камер, многотысячным племенем электронных соглядатаев, которое таращится изо всех щелей, как из замочных скважин, таращится на вспотевшую от давки мягкую человечинку.

Сизиф кружится, как в зазеркалье, недоверчиво смотрит в окно поезда наземной линии, иногда его равнодушие рассеивается, он хмурится, резко цепляется взглядом, как будто  решил выгравировать глазами своё имя в этой припорошенной пылью текучей реальности — всматривается, словно хочет загипнотизировать себя длинными  фигурами рафинированных высоток с благополучными двориками, статными аллейками, стройными улочками, вымытыми-взмыленными поутру оранжевыми тракторишками, начисто выметенными  руками киргизов и узбеков в пёстрых жилетах, детскими площадками, похожими на разбросанные кубики, нескончаемыми торговыми центрами, которые, кажется, способны уместить в своих бездонных пространствах всю Москву с её многочисленным жителями и разложить людей по полкам, как товары в магазине: всё покупается, всё продаётся, и прежде всего ты сам: СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, СПЕШИТЕ! ТОЛЬКО СЕГОДНЯ И ТОЛЬКО ДЛЯ ВАС!

Сизиф всё смотрит-смотрит, как загипнотизированный кролик в глаза удава, вколачивается взглядом в эти горестные полуприкрытые заводики, фабрики, тюрьмы, министерства, церкви, суды, сортиры, рынки, аптеки, парковки, рестораны, салоны — смотрит на эту многоликую обслугу цивилизации, заглядывает в обнажённое чрево пылающей топки финансового парохода: смазанные шестерни, как утробная мякоть огромной белуги обволакивает и кутает, залитая нефтяными соками, сдобренная бензином, как рассолом, а Сизиф всё смотрит-смотрит, катится по кольцу, шурупом впивается в сиплые совдеповские грязнульки-десятиэтажки — серые панельные потаскушки на окраинах. Вот промелькнула пара пришибленных, полинялых пятиэтажек: потрёпанные, выцветшие стены, тяжёлые от голубиного помёта подоконники, пыльные окна — было в них что-то кашляющее, по-лагерному обесцвеченное, прокуренное. Сизиф всё смотрит-смотрит, как будто боится забыть все эти плоды великих строек — соц.заказы, вольеры, террариумы, аквариумные соты — жилищная матрица, стройные коммуны светлого социалистического будущего.

Спальные каталажки и чешуйчатые скамейки со вдавышами от бычков, с присевшими на уставшие доски хануриками отсылали в небытие — в глубинку страны — туда, где всё вне пространства и времени (законсервировано и отпечатано вовеки веков). Кирпичи, провода, застенки, мосты и стальные перекладины проносились в прямоугольнике вагонного окна — рабочие зоны с бетонными ограждениями, массивными трубами и неисчислимая придорожная машинерия: костлявые подъёмные краны раздавали воздуху пощёчины, размахивая рукавами-коромыслами, а толстяки-экскаваторы нещадно бороздили носом землю, напоминая диких кабанов. Будки, мастерские, жилые вагончики для строителей, кабеля, сложенные в стопки плиты — скомканное и брошенное вдоль рельс барахло города, его нестиранное исподнее, развешенное на бельевых верёвках вдоль линии МЦК, вдоль шоссе и рельсовых путей электричек. Пары и выхлопы поднимались над истомлённым городом, отравляя воздух — сукровичный, пахучий, кислый.

Вязкая, болотистая столица — тряслась, как желе, вздрагивала, не отпускала. Сизиф покачивался в вагоне и всё смотрел в заляпанное окно. Подъезжали. Кажется, моя станция. Пока стоял у поручня возле вагонных дверей, ждал остановки, зачем-то оглянулся на пассажиров: его внимание привлекли два  приятеля, которые очень увлеченно, почти истерически обсуждали что-то — жались друг к другу, как налимы — сопели, жестикулировали — один толстячок кругляш с бомбошкой и обручальным кольцом всё почёсывал-почёсывал между ног, а второй — тоненький — тоже женатый, всё потрёпывал-потрёпывал себя за нижнюю губу (доверительно так беседовали, один всё почёсывает, другой всё потрёпывает, смотрят какие-то видяшки на телефоне).

С противоположной стороны сидели три сноба: громко и с большим самолюбием разговаривали, напоминали просоляренных бодибилдеров перед зеркалом, их пышные шарфы надменно свисали, как анаконды, а застеклённые очками глаза брезгливо скользили по ничем не примечательному лицу и слишком простой, незамысловатой одежде Сизифа. Двигали руками, будто дирижировали оркестром. Сизиф всегда неприятно поёживался, когда встречал тех, кто много читает, не потому что любит читать или ищет знания, а потому что самоутверждается, хочет соответствовать или заткнуть за пояс. До слуха доносилось:

— Вопрос о существовании формального понятия бессмыслен. Потому что ни одно предложение не может ответить на такой вопрос. Логические формы нечисленны…

Подле снобов сидела уставшая женщина с маленькой дочкой: девочка ерзала на материнских коленях, размахивала лохматой куклой, потом резко оборвала её полёт, положила на сиденье и заглянула матери в лицо:

— Мама, я какать хочу!

Вагон дёрнулся, остановился, подмигнул зелёной кнопочкой. Сизиф нажал цветной кругляш, дверь раскрылась; хотел было выйти, но навстречу пёр нервный пешеход, которому приспичило стать пассажиром, — шёл напролом, штурмовал вагон, как Ноев ковчег, буйно работал локтями, торопился войти первым так лихо, так самозабвенно, точно от этого зависела его драгоценнейшая жизнь.

Сизиф пропустил нервного толстячка. Шагнул было на платформу, но в последний момент понял, что это не его станция и вернулся обратно в вагон. За толстяком вошёл парень, похожий на гопника, пробасил в телефонную трубку во всеуслышание:

— Я те отвечаю, штукарика токо не хватает. После пятнадцатого верну, вот сукой буду…  Да она не даёт на халяву, не тупи, ты типа не знаешь, первый день живё-о-ошь, ага такой…

— Выражение формального свойства есть черта определённого символа…

Гопник развалился, заняв два кресла, и выставил ноги в общий проход. Продолжал что-то доказывать мобильному телефону. Тут же с потоком новых пассажиров появилась приземистая студентка, резвая как перекати-поле — типичная такая смазливость, косуха из кожзаменителя, тёртые джинсы, зимние уги с пошлыми блёстками и следами клея. Девица плюхнулась в кресло, достала зеркальце и помаду. Подвела губы. В ушах торчат белые наушники-затычки. Судя по выражению лица, студентка с кем-то созвонилась, долго слушала, а потом наконец ответила:

— Женечка, я тебя очень люблю. Больше жизни. Ты соскучился?

Сизиф всё ехал по кольцу, всё смотрел в окно.

Он был очень озабочен. Лицо его выражало напряжение.

— … Предложение есть образ действительности. Свойством утверждения является то, что оно может пониматься как двойное отрицание…

Сизиф понимал: нужно торопиться, в сутках только двадцать четыре часа, а столько ещё нужно успеть за сегодня. И смену отработать в дурацком офисе: пялиться в монитор до головной боли, до рези в глазах, штудировать списки и названивать-названивать по телефону, предлагать до тошноты, до помешательства — дистанционную программу образования для сотрудников строительных фирм: прорабы, инженеры, электрики, монтажники-высотники, пьяные каменщики и совершенно ужратые плотники-беспилотники. Квалификация-переквалификация, аттестация, обучение, стандартизация и сертификация ISO, вступление в СРО…  страшные слова: СамоРегулируемаяОрганизация — СРО. Допуски-херопуски. Стандартизация. Лицензирование. И снова СРО.

Если часто произносить это слово вслух, вот так вот:

«СРО, СРО, СРО, СРО, СРО, СРО, СРО, СРО, СРО» — то по звучанию получится, то ли «рос», то ли «обосраться», то ли ещё что-то непонятное.

Если всю эту формалистскую дребедень, которую плодит его фирма — и сотни, тысячи похожих московских фирм — собрать вдруг воедино, сложить всю эту бумажную чепуху в стопку, то можно подняться на её вершину и — нет, не сигануть даже вниз и не покончить с собой — там, там на вершине этой барахольной стопочки наступит кислородное голодание, понос, нервное расстройство, перенасыщение ультрафиолетом и чёрт его знает, что ещё такое наступит из-за сквозняка озоновых дыр и разных прочих космических процессов.

— Субъект не принадлежит миру, он есть граница мира…

Сизиф всё ехал по кольцу, всё смотрел в окно. Он был очень озабочен. Лицо выражало напряжение. Сизиф понимал: нужно торопиться, в сутках только двадцать четыре часа.

— Денисочка, я тебя очень люблю. Больше жизни. Ты соскучился?

Так, потом забрать пиджак из химчистки, купить продукты, зубную пасту — в аптеку зайти — порошок стиральный тоже закончился, салфетки, так…  мизинчиковые батарейки в пульт от телевизора и в мышку, ботинки забрать из мастерской — опять развалились…  что за скоты? Делают дерьмо на год, потом всё в труху разлетается, как будто я паломником в Мекку хожу пешком раз в две недели….

— Я те отвечаю, штукарика токо не хватает. После пятнадцатого верну, вот сукой буду…

Сизиф тяжело вздохнул и подпёр рукой щёку. Вот в прямоугольнике окна промелькнул Измайловский кремль, высоколобые гостиницы: «АЛЬФА», «БЕТА», «ВЕГА», «ГАММА». Утро чуть прояснилось, отпустило, небо стало прозрачнее. Высотки гостиниц напомнили почему-то Сизифу надгробные плиты. На «Измайлово» в вагон вошли новые пассажиры: где-то с десяток — такие же сонные и обесцвеченные, как сам Сизиф. Так же непримечательно одеты, серо, среднестатистически. Пассажиры зевали широко, скулили при этом с отчаянным скрипом: так задыхаются рыбы, так раскрывают рты застреленные животные.

Ещё купить билеты в театр — сто лет не был нигде, всё только в транспорте, да магазинах…  Через интернет покупать не люблю — мне нравится прийти в фойе, хлопок деревянной двери, высокие окна, рядом какое-нибудь уютное кафе…  постоять, посмотреть на цветные афиши, выбрать то, что понравилось, просунуть деньги в маленькое окошко, заглянуть в глаза интеллигентному кассиру…  хотя курицы тоже в кассах попадаются иногда…  да и хочется понаблюдать за лицами тех, кто пришёл на сегодняшний спектакль — кто, чем живёт, кто, чего думает: всегда встречаются по-своему интересные…  Осточертела офисная возня…  Ублюдочные рожи коллег-имбецилов…  Хоть иногда оторваться от этого свинарника…  Начальник — белобрысый придурок, похож на подростка — брюки смешно так носит, высоко задирает — белые носки видны всё время…  А иногда — в брачный период, наверное — красные надевает, под цвет трусов, может быть, не знаю. Словом, оригинал. Всё бегает, как полоумный, скачет, как недотраханный, вечно врывается к нам в менеджерский офис, пытается поймать с поличным — застукать за нерабочими разговорами, увидеть тех, кто трубку телефонную не держит возле уха или в монитор не смотрит…  умудряется сцапать даже тех, кто в наушниках сидит с микрофоном…  Юркий такой, вездесущий: на маленький пёсий член похож…  Нет, однозначно надо сходить в театр…  просто определённо.

Тут Сизиф откинулся на спинку сиденья, ударил ладонью по колену и нервно шаркнул ногой: вспомнил — нужно зайти в банк, взять выписку по последним операциям с картой — на днях хотел вернуть долг приятелю, но вместо того, чтобы перевести сумму на карту, отправил их на баланс его телефона. И вот сейчас надо деньги оттуда выскребать, писать заявление в банк, потом идти в телефонную компанию, обивать пороги там.

Ещё сегодня за квартиру нужно заплатить…  вылетело из головы, всё-таки придётся покупать билет по интернету, обойдёмся без чашки кофе в уютном ресторанчике напротив, без случайного знакомства с какой-нибудь задумавшейся у афиши театралкой, без случайного разговора, нарастающего накала-напора, без выпитого тут рядом, по случаю, бокала, без игры глазами, недосказанности и перекрещенных пальцев, без истомы закипающей страсти, без вдохновения, без помешательства на красивых бёдрах, коленях, руках, плечах, изгибе спины…  короче говоря, интернет — великая вещь! Интернет — это очень удобно…  интернет — это двадцать первый век, это множество новых возможностей и информационных горизонтов, интернет — это прекрасно: быстро взял и купил билет, просто замечательно, или захотел послушать нового исполнителя — тык-мык, и на тебе, послушал, фильм, там, я не знаю, пиццу можно заказать или роллы, кухонный комбайн, свитер, фарфоровый чайник или проститутку, потом венеролога на дом тоже можно анонимно (с чемоданчиком, как у Айболита)…  скоро, наверное, священники быстрого реагирования появятся — тоже по интернету — отпеть там, если срочно кого, или венчать, крестить, допустим, я не знаю, исповедаться и причаститься по скайпу…  или после шлюхи пройти обряд конфирмации — это первое дело вообще…  образование даже вот получаем дистанционно, по скайпу репетиторы и вообще всё на свете…  могу из дома не выходить, по интернету всю информацию получать и даже работать, не выходя из-за кухонного стола, да что там, можно на толчке сидеть с утра и объявить войну Соединённым Штатам Америки, я не знаю, или на том же самом толчке в процессе, по ходу, спасать мир от какой-нибудь экологической катастрофы, защищать китайских тигров — их там штук двадцать осталось уже, по-моему, ну или хотя бы обнародовать свои политические убеждения через пост в соцсетях…  Красота же, ну. 

Сизиф шмыгнул носом и почесал бровь. В прямоугольном окне всё знай себе мельтешили дома, столбы, магазины, какие-то понурые кирпичные будки и внушительные высотки с подсветкой.

На очередной станции в вагон завалилось особенно много народу. Запахло свежеиспечёнными булочками.

«Ростокино», наверное, проезжаем, тут вечно что-то выпекают.

Сизиф часто отключал внимание и не слушал, как объявляют остановки. Достал из кармана сотовый телефон, зашёл на сайты Школы драматического искусства, Практики, Театра.doc, Мастерской Петра Фоменко и Студии театрального искусства — перебирал глазами репертуары. Наконец, нашёл заинтересовавший его спектакль и купил билет. Когда операция прошла, на минуту взгрустнулось от того, что в очередной раз покупает только один билет — от этого беспощадного постоянства веяло чем-то крайне нездоровым: поначалу Сизиф не обращал на это внимания — всё-таки студенческая пора, обилие разных интрижек и флирта давали о себе знать, но даже тогда ходил по театрам всегда один. В семнадцать лет одинокие билеты казались естественными, в двадцать пять — уже настораживали, а к тридцати шести и того вовсе набили оскомину, всё навязчивее превращаясь в тревожный звоночек. Не то, чтобы он слишком устал от этой свободы и маминых тирад-упрёков, связанных с отсутствием внуков — нет — просто Сизифу самому уже захотелось узнать — каково это стать отцом, взять дитя на руки и такое всё прочее.

Как говорится: плоть от плоти, кровь от крови…  Да, радость отцовства, обволакивающее тепло семейного очага, уверенность в завтрашнем дне: семья — это определённая форма бессмертия, потому что…

Электронный голос чревовещательно оборвал сокровенные мысли, объявив, что поезд прибыл на станцию «Владыкино». Сизиф особенно пристально вгляделся в окно: ему вспомнилось, как месяц назад на «Владыкино» какой-то нехристь со спущенными штанами облевал всю платформу, а когда подоспела охрана — умудрился измазать говнами двух рослых мужчин в сине-красной форме. Несколько ошмётков долетело даже до стенок вагона и окон, так что обескураженные пассажиры косились взглядом на жидкие червоточинки испражнений, прилипших к их застеклённому личному пространству, резко вставали и спешно переходили в другой конец поезда с видом оскорблённых парламентёров.

Да, радость отцовства…  определённая форма бессмертия, потому что, — продолжил было Сизиф, но тут в вагон вошла высокая симпатичная девушка, на которую он сразу же обратил внимание. Сизифу понравились её вдумчивые глаза, сосредоточенные на чём-то в себе самой — Сизиф любил такие лица — лица людей, которые страдали — лица людей, которым есть что рассказать. Особенно выразительно эта печать сочеталась с природной красотой, будь то мужская или женская. Статная девочка с длинными волосами села на противоположной стороне вагона, так что Сизиф мог видеть её не только в пол-оборота, но и боковым зрением. Незнакомка потирала красные руки: было видно, что замёрзла. Помимо необычной красоты — чуть с горчинкой — она выделялась из массы пассажиров подчёркнуто стильной одеждой (какой-то размашистой, как бы крылатой курткой, да и редкой, скорее всего, на заказ пошитой обувью) — крайне непривычной для общего потока МЦК, но всё это он заметил уже между прочим, постольку-поскольку: даже если бы эта особа сидела в задрипанной куртке с рынка и безвкусных кроссовках, Сизиф всё равно зацепился бы за неё взглядом. Впрочем, он был уверен: красивые люди обладают врождённым чутьём прекрасного — обострённым эстетическим восприятием, какой-то прочно засевшей в их нутро неотделимой гармонией, поэтому достаточно редко он встречал плохо одетого, но красивого человека. Сам Сизиф очень комплексовал из-за своей внешности: он весь был какой-то покатый и приплюснутый, почти бесформенный. Обесцвеченное, слишком стандартное и ничем не примечательное лицо, невысокий рост и пивное брюшко, подпитываемое сидячим образом жизни офисного работника, — собственный вид очень раздражал его, а на спортзал и пробежки элементарно не оставалось ни сил, ни времени. Сизифа настолько загнал его осатаневший график, что иногда попросту казалось — единственное место, где он может прислушаться к собственным мыслям и заглянуть в себя — это МЦК, его убежище на то время, пока едет на работу или с работы. Наверное, именно поэтому его восприятие красоты было особенно обострённым, как из зарешёченного подвала пальцы — к солнцу.

Несколько минут Сизиф думал о том, какой найти предлог для знакомства, пока наконец не догадался. Он встал, сделал несколько шагов и сел рядом с вопросительно посмотревшей на него девушкой.

— У вас замёрзли руки, вот, возьмите…

Сизиф протянул ей свои перчатки из оленьей кожи. Незнакомка испытующе прощупала взглядом протянутую руку, перчатки, перевела глаза в глаза, затем улыбнулась — так резко, как будто что-то разглядела в зрачках Сизифа и успокоилась: так улыбаются миловидным животным или родственникам.

Взяла перчатки, натянула: выставила руки ладонями вверх, развела пальцы, уютно скрипнув кожей, по-домашнему, как тёплым диваном.

— Я тоже люблю кожу, сегодня просто забыла свои…  Благодарю за внимательность…  хотя это выглядит как попытка найти благовидный предлог для знакомства.

— А даже если это так? У вас и руки теперь в тепле, а на двоих нам повод присмотреться друг к другу…

Красивое лицо с горчинкой потеплело. Сизиф поднял на это красивое лицо взгляд:

— Вы на работу?

— Мама, я какать хочу!

— Нет, к счастью, у меня сегодня выходной. Просто давно хотела прокатиться по кольцу.

— Нарезаете круги?

— Да нет, думаю, одного хватит, просто хочется посмотреть на виды из окна. У «Москва-сити», думаю, красиво. Особенно вечером. А вы?

— Я отвечаю, штукарика токо не хватает. Прям жесть прижало, палку кинуть хочу срочно.После пятнадцатого верну, вот сукой буду…

— Я на работу. К несчастью…  Иногда мне кажется, что я всё время еду на работу — всю жизнь, то есть. Просто не выходя из вагона: все еду-еду, как в страшном сне…  как какой-нибудь землемер в романе Кафки…  ощущение, что по спирали бреду впотьмах, понимаете? И не выбраться никак.

— Я думаю, в Москве многие с похожим чувством живут. Просто кто-то осознаёт это, а кто-то прячется, глаза закрывает.

— Вы правы. Именно поэтому ни за какие деньги не сунулся бы на МЦК в свой выходной — так мне здесь каждый вид осточертел…  Не жалко своего воздуха на эту сутолоку?

— Нет, нисколько. Хотя бы потому, что я первый раз на МЦК. Для меня сейчас здесь нет сутолоки — у меня мини-экскурсия, в определённом смысле…  я даже какие-то впечатления черпаю…  Просто вы каждый день ездите здесь, ещё бы…  а меня метро измотало — надоело до колик…  Эту дорогу давно открыли, а я всё никак не попадала на неё…  Так что мне здесь даже нравится…  И панорамы, и сам факт круговращения вокруг столицы, сознание процесса этого движения по орбите столицы — в нём есть что-то завораживающее, как в символе бесконечности…   Видите, как я улыбаюсь?

— Я надеялся, что это моё присутствие на вас так повлияло…

— Ишь чего, ага, перчатками растрогали, да?.. Шучу, конечно. Вы крайне недооцениваете эти виды из окна. Красота простых вещей, понимаете? Это же очень важно. Так что при умелом подходе даже общественный транспорт может доставлять удовольствие.

— Надеюсь, вы не каждый свой выходной так разнообразите с общественным транспортом?

— Что вы, сплюньте…  не дай Божечки! Я ищу прекрасное в разных местах.

— Как насчёт того, чтобы в следующий ваш выходной сходить куда-нибудь вместе это прекрасное искать? Кто знает, может ваши руки не случайно сегодня замёрзли, да и я тут с перчатками тоже навроде…  гуманитарного груза.

— Кондратий, я тебя очень люблю. Больше жизни. Ты соскучился?

— Вы не похожи на груз. Тем более, гуманитарный…  Давайте для начала хоть познакомимся, что ли…  Меня Лена зовут, а тебя?

— Меня Сизиф.

— Да ладно! Ну тогда меня Жанна д’Арк.

— Да нет, я без шуток говорю, серьёзно, Сизифом родители назвали. Я знаю, что это странно…  если хочешь могу паспорт показать.

— Брось, не нужно…  Я не патрульно-постовая служба и не таможенник.

Сизиф почесал бровь. В прямоугольном окне всё знай себе мельтешили дома, столбы, магазины, какие-то понурые кирпичные будки и внушительные высотки с подсветкой. На станции «Панфиловская» Сизифу вдруг вспомнилось: в один погожий весенний вечер, в очередной раз возвращаясь с работы, он увидел, как на этой самой платформе три сотрудника правоохранительных органов молотят дубинками какого-то зарвавшегося маргинала, а на следующее утро, когда Сизиф вновь мчался на смену в свой опостылевший офис, проезжая эту остановку, пытался разглядеть следы вчерашней потасовки, но ничего не было — разве что на одной из скамеек совокуплялись коты.

— Ну так что, когда у тебя там следующий свободный полёт намечается?

— Давай телефонами обменяемся, спишемся проще. У меня может график переиграться в любой момент. Я сама на себя работаю — клиенты часто сдвигаются по времени.

— Можно в океанариум пойти, любишь рыб, тюленей там, я не знаю, дельфины, касатки и всё такое…

— Я уж думала, ты в кино предложишь…  по мне, нет ничего глупее, чем на первую встречу, когда совсем ещё человека не знаешь, идти на фильм какой-нибудь, сидеть молча, как идиоты. А океанариум — это интересно, да, давай…  А чем ты занимаешься, кстати?

— Ой лучше не спрашивай. Тоска зелёная. Туши свет. Я решил на днях, что заявление подам, буду уходить. Тупею просто там. Нашёл когда-то времянку, знаешь, и застрял, блин. Опомниться не успел, уже год пролетел. А так я долго в торговле мотался, а учился вообще на юриста. Спрашивается, на кой мне диплом этот?

— Ну да, юристов и экономистов много, да и вообще в Москве давно уже вышка ничего не значит.

— Вот-вот, на дядю вкалывать, хуже нет. Доят-доят, как корову, всю жизнь. Пыжился-пыжился, туда-сюда съездил, шмотки, влюблённости, друзья-не друзья, интернетная белиберда, тусовки, магазины, оглянулся — БАЦ — тебе уже тридцать шесть стукнуло — ещё немного такой возни и всё: поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны. И вспомнить толком нечего…

— Ну да, старая истина, как белки в колесе носимся. Крутится-вертится шар голубой. Чехарда какая-то, а не жизнь.

— Каждый сам выбирает…  Если мозгов нет, пусть мотаются…  Людям не хватает осознанности просто — большая часть пустышки, ещё и ленивы, как пачка пельменей.

— …Границы моего языка означают границы моего мира. Числовой ряд упорядочен не внешним, а внутренним отношением…

— Да, есть такое…  Ты телефон записала мой, Лен? Дай проверю. Последняя цифра семь, а не восемь, исправь.

— Теперь правильно?

— Аристарх, я тебя очень люблю. Больше жизни. Ты соскучился?

— Ага, теперь правильно…  Ты не представляешь, как в лом на работу тащиться, но надо, а то у меня и так с начальством напряжённо всё…  Я опаздываю постоянно, плюс два пропуска без уважительной причины…  сказали, что ещё раз и уволят. Пока новое место не нашёл, надо держаться в их паршивых рамках.

— Платят-то хоть нормально?

— В зависимости от продаж, в хороший месяц может пятьдесят выйти, но это редко, обычно в районе сорока пяти, а иногда вообще на тридцать скатываешься, и туши свет, приходится перезанимать. Лет десять назад, когда такие фирмы, как наша, только появляться начали, топовые манагеры вообще по двести-триста косарей поднимали, а сейчас конкуренция большая — таких шарашек, по-моему, уже больше, чем строительных фирм. Поэтому, когда звонишь, тебя обычно сразу на мужскую анатомию посылают, и понимаешь, что за сегодняшний день ты уже десятый или сотый, кто им звонит и то же самое предлагает …  Вот и чувствуешь себя, как в проруби…   Нет, завтра же вакансии начну новые искать.

— Дак ты значит на телефоне что ли сидишь? Call-центр типа?

— Но, предлагаю услуги нашей шарашки разным предприятиям — дистанционное образование, разные сертификаты, переквалификацию, стандарты международные, чтобы клиенты могли козырять на своих сайтах красивыми бумажками…  По факту, мы продаём картинки для интернет-ресурсов или упаковок продукции…  Пакеты макулатуры, короче, продаем — что-то навроде рекламы, какие-то фантики, которые требует закон от предприятий…  В общем, это своя кухня. Голимая формальность, аж тошно, как подумаю, сколько своей жизни слил, сколько сил и времени ухлопал на всё это.

— Да, не густо выходит, конечно, что там ловить…  А куда нацелен? В какой сфере себя видишь?

— Не даёт она на халяву, не тупи, ты типа не знаешь…

— Да куда угодно, только подальше от всех этих телефонных продаж…

— Понимаю тебя. Несколько лет тоже моталась по офисам — кроме корпоративов и приколов в курилке даже вспомнить нечего, всё остальное серой краской залито, как в бетономешалке. Кружишься, кружишься, кружишься — и вся морда в цементе.

— Вот, вот, я себя часто именно в бетономешалке и ощущаю…

Электронный голос объявил станцию: «Площадь Гагарина». Сизифу вспомнилось, что как-то летом здесь к нему привязалась совершенно безумная дама бальзаковского возраста, конского телосложения, с довольно густой бородкой. Сначала задавала обескураживающие вопросы — лишь бы просто спросить и так завязать разговор, но натыкаясь на одни только односложные ответы, стала в открытую клянчить номер телефона, предлагая нежную переписку и оральный секс.

— Нужно заниматься любимым делом. Или по крайней мере тем, что интересно. Ты молодец, что начал думать об уходе. Надо быть просто убогим, чтобы всю свою жизнь так слить. Чисто зомби…  Я сейчас пытаюсь бизнес сделать — интернет-магазин стильной детской одежды. Когда по детской нишу пробью нормально, попробую на взрослый рынок пробиться, дизайнеров у меня много девочек знакомых, кто шьёт интересные шмотки. Только распиарить всё это, и в путь.

— Интересная идея. Опыт есть уже в этой сфере?

— Опыта не особо, но тут же главное хорошая идея и готовность вкалывать, так что не вижу причин для робости…  Магазин свой сделать сложно — аренда, налоги и так далее. А с интернетом всё проще. Проблема только в клиентах. Но есть специальные форумы, совместные покупки, союзы покупателей и прочая белиберда. Там, правда, бизнесменов вроде меня — как собак нерезаных, но почему бы не попробовать, особенно, если учесть, что начальные вложения копеечные. Руку никто не откусит, я думаю.

— Да, ты права, поддерживаю тебя…  Лена — великий бизнесмен.

— Ха-ха, но, не говори вообще.

— У тебя губы очень чувственные, ты знаешь? А ещё, когда улыбаешься, ямочки такие милые, как у школьницы. Мне нравится в тебе сочетание чего-то девического и порочного. Демоническое что-то в тебе есть.

— Ой, ну всё, засмущал…  Сам ты демонический. Заканчивай со своими пикаперскими подкатами…  «Чувственные губы» — это же жесть…

— Ничего пикаперского тут нет, просто ты мне понравилась. Серьёзно.

— Ты тоже обаятельный. Буду ждать океанариум твой этот с обезьянами, то есть с дельфинами…

— А потом ко мне поедем вино пить…

— Ишь чё-ишь чё, ха, хитрый жук. Сразу вино-домино, ага, ему. Закатай губу.

— Библиотеку тебе свою покажу…

— Ха-а-а! Теперь это так называется? Библиотеку показать? Оригинально.

— Вот не надо, не издевайся, я без намёков…  просто ты такая роскошная, что, видимо, голову теряю. Аппетит приходит во время еды, не зря же говорят. Твоя красота на меня развращающе действует, наверное.

— Да, ты пошёл по наклонной, Сизиф!

— Не, я просто езжу по кругу.

— Это то же самое.

— …Философия ограничивает спорную область естествознания. Она должна ставить границу мыслимому и тем самым немыслимому. Она означает то, что не может быть сказано, ясно показывая то, что может быть сказано…

— А можно я тебя в щёчку поцелую?

— Конечно, нет…  Тем, кто спрашивает разрешения вообще не светит, понял?

— Тогда я без спроса…

— Иннокентий Братиславович, я вас очень люблю. Больше жизни. Вы соскучились?

— Что ты читаешь, Лена? У тебя из сумки книга торчит.

— Да так, мотивационная тема, из разряда «10 заповедей успеха», ну и по созданию своего бизнеса тоже психологическая программа — формирование правильного настроя. Я вообще коуч-тренером работаю уже несколько лет, так что у меня вся квартира завалена подобной литературой.

— И что, многих раскачала на успех и самореализацию?

— Конечно, я получила диплом эриксоновского университета. Международный, на секундочку. И сертификат.

— Сертификат? Я вздрагиваю, когда слышу это слово…  Это мы, наверное, вам лицензию даём. Сертификаты международные, лицензии, ISO — вот этим всем как раз и занимается наша шарашка.  Хоть бабе Нюре, если денежки заплатит, на её самогонный аппарат вышлем лицензию.

— При чем тут твоя шарашка?! У университета, по-моему, с Канадой всё повязано. Это серьёзная организация.

— Да по-любому мы вас снабжаем, или такая же фирма, только за бугром…  ты так говоришь, как будто в Канаде нет проходимцев и мошенников, типа только у нас…  экзотичное говно просто на первый взгляд выигрывает, в сравнении с говном отечественным, ну а дальше дело привычки…  Да ладно, это неважно, ты лучше скажи, чему вас там учили: правильные вопросы-ответы задавать? Искать выходы или, ну я не знаю, советовать наилучшие пути-решения какие-то?

— Нет, ни в коем случае. В эриксоновском коучинге нет понятия «помочь». Я могу быть поддержкой и спутником в ходе сессии, но никто из моих клиентов не настолько немощен, чтобы ему что-то разжёвывать или подталкивать куда-то. Моя задача организовать всё так, чтобы клиент помогал себе сам…  И советов коуч тоже не дает. Советы со стороны никогда не работают, поэтому лучшее, что я могу сделать, — просто удалить из жизни своих клиентов тот личный опыт и прежде всего убеждения, которые навязывают ему искажённые интерпретации. То есть я элементарно помогаю людям очиститься, став их отражением, как бы зеркалом. Это самый лучший способ расширить сознание. В общем, я помогаю людям кайфовать от жизни, испытывать к ней страсть, влечение, простое человеческое наслаждение.

— Так я не понял, а нафига тебе интернет-магазин детской одежды?

— Слушай, Сизиф, ты меня пугаешь такими вопросами, с виду вроде адекватный парень…  Денег, по-моему, никогда не бывает много, тебе не кажется так?

— Да, действительно, есть такой момент…  Ну и что, нормальный доход получается со всех этих очищений клиентов, отражений там и удаления убеждений?

— Когда как. Иногда под сотню, иногда тоже скатывается на минимум вообще.

— Когда всех слишком очистишь и уже ничего не отражается?

— Ну ты огрубляешь, конечно…  А вообще, я просто стараюсь всегда держать среди своих клиентов всегда несколько особенно отмороженных неадекватов, ну прям непробиваемых, понимаешь? Они у меня как бы на вечной сессии. Это как свой личный маленький коровник, где я главная доярка джиу-джитсу…

— Почему «джиу-джитсу»?

— Не знаю, просто звучит прикольно: «доярка джиу-джитсу»…  Как-то воинственно и по-восточному…  Само собой, я им скидки делаю — чем больше таких чурочек, тем, понятное дело, стабильнее моя база финансовая. Ну а те, кто поживее мозжечком, они схватывают быстренько главное, и у нас сессии заканчиваются…  В общем, в каждой работе есть свои недостатки, сам понимаешь.

— Слушай, Лен, давай откровенно, всё это попахивает каким-то новомодным коктейлем из оскоплённого буддизма дзен, гедонизма и потребительской морали, повязанной на культе успеха. Только честно, ну?

— Ой, Сизиф, не будь занудой. Тебя понесло куда-то, по-моему…

— Ладно, я не настаиваю. И давно ты в этой теме?

— Да лет пять уже. Поэтому и начала с интернет-магазином сейчас решать. Хочется обновления какого-то. А то поднадоело уже чуток, не люблю застоев в жизни.

— А до этого чем занималась?

— Мы проводили курсы женского раскрепощения. Умение чувствовать своё тело, управлять своей женской энергией, техника глубокого минета и всё такое…

— Вау! Звучит многообещающе…  то есть ты ас на глубине?

— Да ну тебя…

— Этому тоже в эриксоновском университете вас учили? Глубокий минет, имею ввиду.

— Нет, это мы сами. И учились, и организовывали. Всё сами. Своим трудом. Университет потом уже был, говорю же.

— Тяжело самим-то, с чистого листа, получается, на ровном месте…

— Ещё бы не тяжело, конечно, тяжело. Дело, тем более, ответственное…

— А я помню, как-то видел в интернете видеоролик с похожих курсов. Сидят тёлки вокруг стола, перед каждой — резиновый член. Одна главная, харизматичная такая тёлочка, — прям ни дать ни взять, alma mater, которая собаку съела в своём деле, — этаким учительным матриархом восседает с самым большим членом посередине, сначала она сосёт — наглядно и многоопытно, уверенно прихлёбывая — потом другие глотать начинают, повторяют её движения…  чуть ли не синхронно уплетают, во всю насосную завёртку, как Гоголь говорил…  Я ещё тогда подумал, помню, что у вас там по цветам и по размерам, наверное, какая-то иерархия есть…  ну как в каратэ, знаешь, там, десятый дан, чёрный пояс, международный класс или как в слесарном деле и сварке по разрядам градация…  ну и так далее, короче.

— Да нет, что ты, какая иерархия, каждая разрабатывает по своим возможностям и амбициям. Это исключительно дело вкуса…  На самом деле, я иногда с тоской вспоминаю о том периоде своей жизни. Во-первых, было интереснее работать, чем с этим коучингом дурацким. Ну как-то сексуальнее, а, во-вторых, по деньгам больше получалось…  особенно поначалу, когда это в России только всё стало появляться, мы вообще бешеные бабки на этом зарабатывали…

— Да, могу себе представить, как это было выгодно всё…  вы, наверное, только на аренду тратились помещения и на резиновые члены? Ещё бы не выгодно. Ну и печеньки какие-нибудь после курсов…  Какие-то средства послеотсосные для ополаскивания рта, наверное, крем для губ там, я не знаю, лосьончик «Nivea»…

— Да, ещё на буклеты разные, на рекламу и всё…  Но это окупалось быстро. Не говоря уже о том, что некоторые со своими членами приходили. Сам понимаешь, дело деликатное, мало ли кто перед тобой сосал — мы же справки не требовали от своих клиенток, по мне, это было бы слишком бестактным…  В любом случае, резиновый член — вещь интимная, не общественная баня какая-нибудь, сам понимаешь…  И несмотря на то, что они обрабатывались специальным моющим раствором, всё равно неприятно после какой-то левой сосать резину, согласись?

— Конечно, понимаю. Я вот, например, очень брезгливый человек, никогда бы не стал сосать чужой резиновый член…  Это определённо неприятно. Кто бы спорил…

В прямоугольном окне всё знай себе мельтешили дома, столбы, магазины, какие-то понурые кирпичные будки и внушительные высотки с подсветкой.

На «Измайлово» в вагон вошли новые пассажиры: где-то с десяток — такие же сонные и обесцвеченные, как сам Сизиф. Так же непримечательно одеты, серо, среднестатистически. Пассажиры зевали широко, скулили при этом с отчаянным скрипом: так задыхаются рыбы, так раскрывают рты застреленные животные.

— На самом деле, Лен, я не понимаю, что ты вообще во мне нашла? Сидишь, слушаешь мои вопросы и шутки тупые, терпишь мои подкаты…  ты такая продвинутая вся и разносторонняя: коучинг, эриксоновский университет, детская одежда, практики глубокого минета, а я ещё ничего в этой жизни не добился…  сливаю себя в вонючем call-центре…

— Ой, да ладно тебе, не прибедняйся. Во-первых, я же вижу по тебе, что в тебе огонёк есть…  в глазах он, а женщину в этом смысле не проведёшь. Мы особыми точками такие вещи чувствуем. А, во-вторых, ты сам сказал, что завтра начнёшь новое место искать и уволишься из своего клоповника…  ты знаешь, вокруг меня вращается огромное количество ярких, интересных мужчин, но это всё напускное, одна мишура в большинстве случаев. Все такие роскошные, прям не подойдёшь, а начнёшь узнавать…  и понимаешь, что такое дерьмище вообще, одна фикция и показуха…  а в тебе что-то цельное есть. Не знаю, что-то настоящее, непосредственное.

— Ты мне тоже сразу понравилась. Прям приковало к тебе. Бывает же такое…  А может быть это судьба? Ты веришь в любовь с первого взгляда?

— Ну, конечно, верю, дурашка. Я же женщина — а даже если женщина тебе скажет когда-нибудь, что не верит в любовь, знай, что она лукавит, или шифрует болячки свои прошлые, опустошённость…

— Вообще очень сложно найти своего человека — с близкими представлениями, вкусами…  какими-то базисами, не знаю. Я, например, считаю, что счастливой семья может быть лишь в том случае, если оба супруга идут одним общим путём — путём постоянного развития…  а для этого, собственно, в первую очередь нужно найти того, кто ставит себе похожие задачи…  и если муж и жена нацелены только на накопление капитала и рождение детей — то далеко такая семья не уедет.

— Да, ты прав, Сизиф. Хотя финансовая свобода очень важна…

— Ну само собой, я говорю прежде всего об акцентах. Деньги никто не отменял.

— Ну да, тогда я похожим образом думаю…  А что касается моих горизонтов, то лично я хочу прежде всего постоянно находится в гармонии с собой, а это очень сложно, на самом деле…

— В точку вообще, Лен. Однозначно. Ещё к этому очень важно полную самореализованность впридачу…  Каждый в идеале должен найти своё любимое дело, самое близкое себе и сделать себя в нём…  а уж в этом случае — если и своё «Я» нащупал, раскрыл его, и нашёл выражение для этого «Я», обрёл какую-то свободу…  то есть не только радоваться можешь, но и ещё что-то воспроизводить, как бы благодарить мир за возможность этой радости — то это прям идеально.

— Ага, особенно, если эту же самую пропорцию суметь передать своим детям…

— Да, да, да…  это тоже очень важно…

— Слушай, Сизиф, по-моему, мы очень похожим образом смотрим на отношения…

— Мне тоже так кажется.

На очередной станции в вагон завалилось особенно много народу. Запахло свежеиспечёнными булочками.

«Ростокино», наверное, проезжаем, тут вечно что-то выпекают.