Был только что в Лондоне. Там любезно согласились приютить знакомые, пока сами уехали на несколько дней. Знакомые из России, конечно. Но в Англии живут очень давно. Отличный район Белсайз-парк, тихий и респектабельный. Краснокирпичные домики с эркерами, благодать.

И вот я захожу в квартиру. Я тут впервые. Но боже мой, словно не уезжал из Москвы. Все дело в запахе. У старых московских квартир совершенно особый запах. Даже не запах — аромат. Я даже прикрыл глаза.

Я бывал в квартирах Вены, Нью-Йорка, Амстердама, Хайфы и прочих городов мира. Однажды жил в Болонье, в палаццо XV века. Нигде не было такого запаха, как в старой московской квартире. Он густой, тягучий, его словно можно пощупать.

Это запах тяжелых книг, где меж страниц томятся забытые листья древних кленов и краткие записки, чьи адресаты, возможно, давно исчезли с поверхности земли. Это запах бабушкиной деревянной мебели, купленной по случаю еще при нэпе, и ножки стульев изгрызены поколениями свирепых щенков, овчарок и колли. Это запах матерчатой диванной обивки, на которой творились страшные грехи и почти святые зачатия. Это запах черного кожаного портфеля, с которым прадедушка ходил на службу в наркомат путей сообщения, пока ночью 1937 года служба внезапно не прекратилась, только портфель и остался от прадедушки. Это запах бутылок армянского коньяка, давно опорожненных в честь защиты кандидатской (блин, кто помнит ее тему?) и в честь рождения Шурочки, которой на днях могло бы исполниться 57, если бы не проклятый инфаркт. Это запах папирос и сигарет всех «родов войск», от строгого «Беломора», который любил дядя Володя, друг семьи, у него еще была жена-балерина, до обаятельного Marlboro, который впервые здесь оказался с залетным сыном дипломата, по совместительству успешным фарцовщиком. Это запах духов «Пиковая дама», которые маме подарил неведомый поклонник и которыми она ни разу не воспользовалась, зато Николай Николаевич, будучи тут в гостях, как-то наутро в состоянии тяжелого похмелья ухитрился весь флакончик мигом залить в себя. Это запах кофе…  Боже, вы помните, как он тогда нервировал соседку, которая говорила, что у нее аллергия и вообще она пожалуется в домоуправление; но стоило пригласить ее на чашечку, как соседка тут же выздоровела и стала наведываться под любым предлогом каждый вечер, так что приходилось делать вид, будто никого нет в доме, кроме сумерек и толстого кота, но он не мог открыть соседке, потому что как раз в это время увлеченно раздирал когтями обивку того самого дивана. Это запах герани, томительный и усыпляющий, — откуда здесь герань, кто-то помнит? — она стояла на треснутом подоконнике всегда, и хотя ее забывали поливать в течение десятилетий, почему-то герань жива до сих пор. Это запах легкой сырости на известке в туалете — о да, том самом туалете, где были изучены тома русской классики и все постановления советского правительства в газете «Известия». Это запах корицы, хмели-сунели, чайного гриба, валидола, детских акварельных рисунков, пыльных керамических чашек, забытых в глубине вон того буфета навечно.

… Все это я вспомнил, пока несколько секунд, закрыв глаза, стоял в лондонской квартире. И вдыхал запах квартиры московской, чудом перенесенный сюда, и сердце билось чуть тревожно, и где-то пел Окуджава на шершавой пластинке, хотя нет, это мне уже померещилось.

Я обожаю запах старых московских квартир. Он быстро выветривается из нашей жизни, вытесняется новыми, которые производят в китайских объемах все эти зарыхоум. Был бы я парфюмером, я бы сделал такой аромат — «Старая квартира». В маленьком черном флакончике. Изредка доставать, открывать крышечку, нюхать и убирать подальше, чтоб не разбили. Хотя даже самый гениальный парфюмер вряд ли сумеет его воссоздать. В нашей жизни бывают такие химические реакции, которые потом нельзя повторить.

Фото: vse-krugom.ru