Между станциями «Новохохловская» и «Нижегородская» поезд МЦК едет между безнадежных промзон. Справа глазу вообще не за что зацепиться. Только стены из силикатного кирпича, трубы, бетонные заборы и гаражи.

Слева вдалеке видны какие-то жилые дома, серые пятиэтажки вперемежку с жизнерадостными цветными новостройками. А перед ними идет строительство одного из московских транспортных мегапроектов — Юго-Восточной хорды. Многополосная магистраль пока пустует: движение по ней запустят еще не скоро. Широкая дорога взбирается на исполинские сваи огромной эстакады, с которых стекают горячие брызги сварки, и на высоте 15 метров над землей упирается в провалившуюся черно-красную крышу кирпичной пятиэтажки, чудом уцелевшей посреди многокилометровой стройки.

В это трудно поверить, но это жилой дом. С двух сторон он охвачен «клещами» строящейся трассы, опоры которой подступают к окнам практически вплотную. На фоне металлоконструкций хорды пятиэтажка выглядит хрупкой, маленькой, шаткой. Дорожное полотно пройдет там, где сейчас крыша, а на месте стен будут стоять еще две опоры, которых как раз и не хватает, чтобы соединить два пролета эстакады и закончить строительство этого участка. Все выглядит как декорации для фильма про нашествие инопланетных завоевателей, которые строят свои циклопические сооружения прямо на домах с живыми людьми. Но это не декорации, это дом 104, корпус 3 по Нижегородской улице. И в нем действительно живет московская семья, которой просто некуда уезжать.

Домик у реки

Лида Назарова живет здесь с детства: «Знаете, как тут хорошо было? Даже парк был, столько зелени! Прямо за домом текла речка Нищенка, уклон берега прямо из окон был виден. Это сейчас ее убрали под землю в коллектор. А в моем детстве в ней еще купались!»

Лидины родители получили две комнаты в коммунальной квартире в доме, принадлежавшем фабрике нетканых материалов им. Сакко и Ванцетти, на которой они работали. Советская власть щедро раздавала имена двух итало-американских анархистов, казненных в Бостоне в 1927-м, предприятиям, пароходам и улицам, чтобы напоминать своим гражданам, каким несправедливым и жестоким может быть «буржуазное правосудие», при котором, как писал Маяковский, «сынки чикагских миллионеров убивают детей из любопытства, но суд сохраняет их драгоценную жизнь,..  а Защитники рабочего класса (дело Ванцетти и других товарищей) приговариваются к смерти — и целые комитеты, организованные для их спасения, пока не в силах заставить губернатора штата отменить приговор».

Дом стоял немного на отшибе, с трех сторон окруженный деревьями и промышленными зданиями. Дети играли во дворе, а на плитах фабричного забора папа Лиды рисовал смешные картинки для детей — своих и соседских. «Когда строители стали крушить этих зайчиков, тигров и цветочки, меня аж трясло, — вспоминает Лида. — Я ведь люблю этот дом». Она рассказывает, что в детстве, сидя на коммунальной кухне, часто мечтала, чтобы вся квартира принадлежала только ей одной: «А я бы приходила как хозяйка туда». И грустно добавляет: «И мечта сбылась».

Повзрослев, Лида собирала квартиру своей мечты как конструктор Lego. Десять лет назад ее мама наконец получила квартиру, отстояв больше 25 лет в очереди. Съехали и третьи соседи. Лида с мужем выкупили оставшуюся от них комнату в собственность по цене, установленной департаментом городского имущества. И решили: «Теперь заживем!» Собственная трехкомнатная квартира; работа в пешей доступности; а главное — рядом школа, нужная ребенку с нарушением речевого развития. Не всем же так везет в нашем городе?

Счастье, конечно, продолжалось недолго. Домик у реки попал сразу в две городские программы: реновации и отчуждения для нужд государства. Буквально через детскую Лиды должна была пройти трасса Юго-Восточной хорды. Семья, впрочем, не горевала. Жалко, конечно, детских воспоминаний, но ведь все меняется. Власти обещали, что все, кто попадает в программу расселения, получат равнозначную или лучшую жилплощадь. Совсем недавно мэр Сергей Собянин вновь говорил об этом в интервью: «Я не встретил ни одного человека, который бы с сожалением говорил о покинутой пятиэтажке». С Лидой и ее мужем градоначальник явно не встречался.

Жители дома 104 много лет знали, что однажды их расселят: планы строительства магистрали на этом месте существуют еще с 1990-х. Но в реальность они стали претворяться только в 2019-м. В феврале этого года во дворе бывшего общежития фабрики им. Сакко и Ванцетти состоялся сход. Явилось начальство — глава управы района и люди из департамента городского имущества. Официально объявили о том, что дом будут расселять в ближайшее время. Вокруг чиновников суетилась женщина, бывшая в их доме «старшей по подъезду». Чиновники обещали, что учтут интересы каждого жителя. «За каждую комнату дадим однокомнатную квартиру, — вспоминает обещания чиновников Лида. — А у нас ведь по бумагам не единая квартира, а именно три комнаты в трехкомнатной квартире. Муж даже обрадовался. Сказал, мы их продадим и купим хорошую квартиру в своем районе. Мы ведь тогда наивные были. Думали, что раз государственная программа, то должно как-то по-человечески быть. Что дадут равнозначное что-то или лучше».

Расселение

Большинство соседей действительно стали быстро разъезжаться. Квартиры им давали в реновационных домах. Качество строительства хромало, нареканий было немало, но после коммунальной тесноты люди радовались отдельному жилью. Во всем доме только у двух семей были выкуплены целые квартиры — у Лиды и еще одной женщины. Та вторая в конце концов получила вполне приличный вариант: четырехкомнатную квартиру в хорошем доме, где жилая и общая площадь значительно превосходили оставленную жилплощадь на Нижегородской. Лида с мужем смотрели на это и постепенно готовились к переезду. Первую квартиру им предложили сразу, в начале 2019-го. Это была трехкомнатная квартира, но жилая площадь в ней была на 12 метров меньше, чем в их сталинской пятиэтажке. Семья отказалась. Через полгода позвонили вновь.

— По телефону нам размеры квартиры не сказали, только адрес. Приезжаем, а там убитое помещение. Его четыре года никто не брал. На полу была видна тропинка от входивших сюда людей. Померили, а там всего 46 кв. м вместо наших 54, — рассказывает муж Лиды Павел Дылевский.

Они снова отказались. Департамент городского имущества замер. Полтора года от них больше не было ни звука. Лида с Павлом ходили к чиновникам сами, но те лишь разводили руками: «Пока вариантов для вас нет».

Тем временем дом пустел и превращался в декорацию для фильма-катастрофы. Деревья во дворе спилили. Детскую площадку снесли. Вырыли котлован — его склон начинался в метре от подъезда. Уличное освещение пропало. Воздух наполнился запахами стройки. Рабочие то варили гудрон, то пилили бетон, то резали металлоконструкции. Самая жуть началась, когда стали забивать сваи будущей эстакады. Грохот стоял невыносимый. Павел показывает мне видео, снятое на телефон из окна их квартиры. Работает буровая машина, а сам Павел держит в руке шумометр. Стрелка колеблется между 75 и 80 децибелами. «Иногда до ста доходило и выше», — говорит он. Предельный уровень допустимого шума, согласно санитарным нормам, в жилых домах не должен превышать 55 дБ днем и 45 дБ ночью. Видео, которое показывает Павел, было снято в 3 часа ночи. Стаканы в буфете зримо дрожат, хотя их звон тонет в реве машины.

Когда сваи и конструкции эстакады уперлись в окна дома, стало совсем трудно. Целый день у тебя рабочие перед окнами. Сварка, огонь, запахи, шум. «На кухню в трусах за сосиской не выйдешь, — иронически объясняет Павел. — Прямо у окна десять человек в касках».

— Я больше всего боялась за наше психическое здоровье, — говорит Лида. — Постоянный стресс. Постоянно вибрация полов, трясутся стены. И эти два года я живу только благодаря ново-пасситу и берушам. Это мой личный рецепт. Соседи, у кого маленькие дети, уставали и засыпали сами.

«Спасла» пандемия. Лиду перевели на удаленку, и большую часть 2020-го семья прожила на даче у родителей.

В феврале 2021-го наконец раздался долгожданный звонок из департамента городского имущества: «У нас есть для вас отличный вариант, прямо в вашем районе». Но когда Павел с Лидой пришли в департамент, делопроизводитель за стойкой была уже не так приветлива:

— У вас не сталинка, а хрущевка, — отрезала она. — Еще спасибо скажите, что хоть что-то дают вам, нищебродам!

Давали им на этот раз трехкомнатную квартиру, общей площадью почти равную той, которую город изымал для своих нужд — всего на 10 кв. см меньше. Но из этой общей площади 5 кв. м приходилось на балкон, еще часть — на второй санузел. Жилая площадь сильно уступала. Потолки были почти на метр ниже, чем в старом доме. Планировка неудобная. Но, главное, сама новостройка находилась на шоссе Фрезер, прямо у 19-полосного полотна МЦК. Из-за окна рефреном звучал голос оператора, руководящего парковкой тепловозов. Никаких коммуникаций вокруг дома не было. До школы ребенку приходилось бы идти час пешком или ехать на машине.

Павел с Лидой заказали независимую экспертизу. Она показала, что квартира, которую им предлагают, «не равнозначна» старой. Ее рыночная цена была миллиона на три-четыре ниже. Семья вновь отказалась. И тут начался ад.

Ад

— Я гуляла с собакой, и мне строитель сказал, что им начальство велело шуметь как можно сильнее, чтобы выжить несговорчивых жильцов. — рассказывает Лида.

Сотрудники ГБУ «Жилищник» спилили батареи в подъезде. Стояла зима, и в доме стало невыносимо холодно. Городские службы перестали убирать снег у подъезда. Наоборот, теперь снегоуборочная техника сгребала снег к их дому, так что приходилось карабкаться по настоящим ледяным горам. Шум достиг пиковых значений, а полиция перестала даже выезжать по вызову, даже ночью. А департамент подал в суд на принудительное выселение.

Суды проходили один за другим. В один из дней суд не успел рассмотреть дело семьи Лиды и Павла до конца рабочего дня. Судья вышла в коридор и предложила перенести заседание на две-три недели. «И тут выскакивает представитель департамента, как Конек-Горбунок, и просто начинает кричать на судью: “Вы что?! Никаких недель! Завтра их рассматривайте!” Судья встала по стойке смирно и с каменным лицом говорит: “Завтра в 10 утра я вас жду”», — рассказывает Павел.

Заседания проходили по одной и той же схеме. Суд отклонял любые ходатайства, требования и заявления ответчика и все время занимал сторону департамента. Независимую экспертизу, заказанную Дылевским, к делу привлекать отказались. Заказывать новую экспертизу — тоже. Когда суд первой инстанции принял решение о принудительном выселении, сторону семьи Павла и Лиды приняла прокуратура. Прокурор наложил запрет на исполнительный лист судебных приставов вплоть до апелляционной инстанции. Но впоследствии по неясным причинам свою позицию прокурор отозвал — соответствующую бумагу в деле Павел нашел спустя несколько месяцев.

И все же семья Павла упорно отказывалась переезжать. Суды проходили с формальными нарушениями, поэтому процесс затягивался и мешал исполинской стройке. В августе из дома 104, корпус 3 по Нижегородской съехали последние соседи. Павел, Лида и их сын остались в доме одни.

4 сентября Лида была дома с ребенком. Муж был на работе. Вечером она услышала в подъезде хлопок, залаяли собаки. «Но мы уже привыкли, что по подъезду ходят какие-то люди из “Жилищника”, — объясняет Лида. — Снимают в квартирах батареи, выносят оставшуюся технику на металлолом. Мародерствуют». Потом появился сильный запах гари. Но когда у тебя полтора года стройка прямо под окном, к такому привыкаешь. Наконец она выглянула в окно и увидела пожарную машину и людей в касках, которые махали руками и кричали: «Выходи!»

— Мы до этого гуляли с сыном с собаками, — говорит Лида. — В окнах горел свет. Вокруг сотни людей, строители, охранники. Все знали, что мы дома. И никто даже не предупредил нас, что горит крыша! А ведь в доме был ребенок.

Когда пожар потушили, от крыши остались лишь обгорелые каркасы. Только каким-то чудом, благодаря сильному ветру, сохранился маленький фрагмент прямо над квартирой Назаровой и Дылевского. Дело еще расследуется, но даже полиция склоняется к версии поджога. Пожарные отключили в доме все коммуникации — газ, свет, воду, отопление и канализацию. И с тех пор их так и не подключили обратно. Семья осталась жить в обгоревших руинах посреди котлована без электричества и тепла.

— На третий день после пожара приходили какие-то ребята из департамента. Уговаривали переехать на Фрезер, в квартиру, от которой мы отказались. Говорят, других вариантов для нас нет, — рассказывает Лида. — Мы снова отказались, потому что это означает согласиться с их грабительским вариантом и лишиться прав на равное жилье навсегда. Так и живем здесь при свечах и на туристическом газе. А если надо по-большому — «Макдоналдс», Burger King…

Даже снять квартиру на время семья с двумя собаками, двумя кошками и двумя шиншиллами, не считая аквариума с улитками, не смогла. С таким зоопарком непросто найти съемное жилье, особенно если несколько месяцев тратить семейный бюджет на адвокатов.

— Животные у нас, потому что мы дураки, наверное, — застенчиво смеется Лида. — Подбираем брошенных. Из-за этой доброты получили обузу на долгие годы. Мы попали к ним в рабство. Ну куда их денешь? Жалко же. Но я не Cat Lady, как в «Симпсонах», — машет Лида руками, видя мое удивление, — мы нормальные. Я учительница по образованию. Правда, работаю в продажах в последние годы. Муж — инженер, строитель. Ну просто любим животных, наверное.

Сына они все-таки отправили к бабушке. Жить в ледяной квартире без света и канализации ребенку слишком опасно. А сами вместе с собаками и шиншиллами по очереди дежурят в своей квартире в доме у исчезнувшей реки, под эстакадой будущей трассы.

Румынский паспорт

В конце сентября в квартиру пришел полицейский с ордером на обыск. Оказывается, глава управы пожаловалась в полицию, что Павел может оказать вооруженное сопротивление при выселении, и попросила полицейских проверить наличие оружия в квартире. Сотрудник походил, заглянул в шкафы, оружия не нашел.

— Мне иногда хочется бросить все. Взять эту квартиру, продать ее, купить румынский паспорт и уехать отсюда, забыть все как страшный сон, — зло говорит Павел. — Вот просто забирают у нас хорошую квартиру и дают абы что. А в суде на полном серьезе судья спрашивает: «А зачем вам вообще трехкомнатная квартира, раз вас всего трое?» Почему мой ребенок должен спрашивать, почему нас так гнобят в нашей собственной стране? И если он вырастет очередным русофобом, что мне с этим сделать? Хоть в Литву уезжай! Зачем жить здесь, платить налоги, мило улыбаться и низко нагибаться, если меня здесь не считают человеком? А только цифрой в статистике!

— А мне сон приснился, — перебивает мужа Лида. — Что мы в доме, а под окна приехала вся техника. И мы стоим, смотрим в окна. А строители вдруг нас заметили, заулыбались и кричат: «Не сносить! В доме люди!» Представляешь, такой сон приснился?

***

Мы с Лидой заходим в пустой темный подъезд. Двери в квартиры здесь заварены, но в некоторых сварка выломана, и дверные проемы зияют темнотой. Оттуда выносили оставшиеся вещи. Мы подходим к квартире Назаровых. На полу перед дверью лежит официальное письмо на бланке. Это извещение от службы судебных приставов, что 6 октября будет производиться принудительное выселение. Голос этой семьи так никто и не услышал.

Фото: Владимир Зуев