Сейчас в Москве 12 округов и 132 района, но так было далеко не всегда. «Москвич Mag» поговорил с архитектором и градостроителем Евгением Гурвичем и узнал, как маршал авиации Покрышкин спас от застройки Тушинский аэродром, а первый секретарь Гришин не позволил расширить столицу за пределы МКАД.

В галерее Зураба Церетели с 9 по 20 апреля проходит ваша персональная выставка, которая так и называется — «Живопись». Все ваши картины очень яркие, витальные. В архитектуре вы тоже применяете буйство красок?

Серьезно рисовать я начал последние лет десять, когда появилась возможность от всего отрешиться. Для живописи нужно особое состояние души, полное сосредоточение на том, что делаешь, а раньше работа отнимала все свободное время. Хотя в живописи я действительно люблю яркие краски, но в архитектуре цветовые акценты подходят в большей степени для общественных зданий. Для проектов жилья я всегда предпочитал пастельные теплые тона.

Впрочем, хоть я и строил отдельные здания как архитектор, основной моей задачей было разрабатывать города и районы, заниматься планировкой и застройкой территории, — я градостроитель. В 1975-м году, попав по распределению в Государственный институт проектирования городов (ГИПРОГОР), я влюбился в градостроительство. Как же интересно было наблюдать, как бумажный проект перерастает в конкретную жилую среду: буквально в чистом поле на берегу Цимлянского водохранилища вырос Волгодонск, появился центр города Сумы на Украине. Почти каждый год в СССР строился новый город, архитекторы (на конкурсной основе) определяли его силуэты и планировку, высотность и озеленение. У нас были определенные нормы по количеству кустов и деревьев на человека, и советские города были одни из самых зеленых в Европе. И плотность в них была меньше, и этажность небольшой, сомасштабной человеку.

Грамотно сделанный градостроительный проект закладывает огромные возможности для творчества и развития, но для этого нужно видение на десятилетие вперед, нужен перспективный план. Но в сегодняшней Москве нет генерального плана на 10-15 лет, а от этого зависит комфортное и грамотное планирование развития города. Конечно, любой план не идеален, но лучше его иметь и потом вносить изменения, чем вообще никакого не иметь. У нас нет документа, который бы отвечал на вопрос, сколько москвичей будет в 2030 году. А первый секретарь московского горкома Виктор Гришин знал, сколько будет в столице жителей и через пять, и через десять лет, и, пока был жив, не позволял Москве выйти за пределы окружной дороги.

Сейчас многие вопросы строительства отданы в частные руки, а частный бизнес не тянет крупные градостроительные проекты, для масштаба нужна государственная воля. Поэтому в СССР развитие крупных городов без генплана было немыслимо. У нас была мощнейшая градостроительная школа, сформировавшаяся еще с 1930-х годов, со времен Николая Милютина. Советские специалисты участвовали в создании новых городов по всему миру, а сейчас строится столица в Индонезии Нусантара, или в Монголии возводят умный город Мункэ хан на территории Каракорума на месте бывшей столицы Чингисхана, а российских специалистов не зовут. Наши градостроители, которые раньше очень котировались, отстали от мировых трендов лет на двадцать — в России новые города больше не строят. Весь мир возводит новые города, а мы — нет. Обидно.

Какие, на ваш взгляд, были удачные генпланы Москвы?

В 1960-х Москва была поделена на районы в зависимости от количества проживающих там коммунистов. Во всех районах должно было быть примерно одинаковое число членов партии, за этим строго следили райкомы, поэтому территориальные размеры районов сильно отличались. А в 1971 году был принят генплан, пересобравший город совершенно по другому принципу планировочных зон со своими центрами. Появились восемь зон — Юго-Запад, Северо-Запад и пр., — отделенных друг от друга зелеными клиньями, — по ним в Москву до центра должен был доходить свежий прохладный воздух из пригородов. Летом нагретый асфальт останавливает в городе движение воздуха, который может свободно перемещаться по зеленым зонам, своеобразным воздушным коридорам. Тогда же появился план строительства нескольких рокадных, минующих центр, магистралей, они должны были разгрузить Москву от транзитных потоков. Но в 1970-х годах это в полной мере не было реализовано, сейчас — частично.

Помню, что по этому генеральному плану собирались застроить Тушинский аэродром, а территория Строгино должна была остаться нетронутой внутри зеленого клина. Но аэродром тогда возглавлял маршал авиации, трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин, который к тому же руководил ДОСААФ — и он не позволил этого. Сказал: «Только через мой труп». Аэродром не тронули, вместо этого решили застроить Строгино.

Сейчас аэродром все равно застраивается, и как отреагирует на это воздух и климат столицы, пока не очень понятно. Северо-западный зеленый клин уничтожен напрочь — застраивают аэродром, застроен Красногорск, Павшинская пойма…

Расскажите, пожалуйста, о застройке Строгино, Митино и Куркино.

На глобальную планировочную структуру Строгино я не влиял, занимался проектированием и застройкой отдельных микрорайонов и зон. Этому району повезло, так как он оказался внутри клина и по генплану не должен был застраиваться. Все понимали, что надо минимизировать антропогенную нагрузку на территорию, в ближайшее время там не планировалось метро и должно было жить не более 120 тысяч человек.

И действительно, с экологической точки зрения Строгино вышел одним из самых благополучных районов — среднеэтажная застройка, микрорайоны друг от друга отделяют бульвары, а не улицы, парки, большие расстояния от домов до реки, зоны отдыха, пляжи, рядом Серебряноборское лесничество.

Район Митино, который я проектировал с нуля, совсем другой. Там природы и зелени практически не было — один небольшой парк с прудом, село Рождествено да пара деревень. Застраивали Митино, конечно, плотнее, чем Строгино, здесь уже расчет шел на 200 тысяч человек и, чтобы вывести всех этих людей на работу, город форсировал строительство метро — Митинско-Бутовскую линию, которую, потом разделили на две очереди. В Митино в начале 1980-х мы уже работали с микрорайонами, территории которых структурировали — школы и сады собирали в центр микрорайона, организовывали благоустроенные дворы. Впервые в Москве по всему району была сделана сеть пешеходных улиц. Недавно я туда заезжал посмотреть, пользуются ли. Да, народ ходит, дорожки благоустроены, зелень, фонари.

В то время была еще одна проблема — надо было поставить несколько высотных акцентов, но производство высотных многоэтажек было ограничено на стройкомбинатах. И ходишь просишь у руководства, а тебе говорят: не могу, дорогой, все высотки разобраны. То есть у тебя есть план, есть место, а построить не можешь, потому что просто нет мощности. Только заменяешь чем-то другим, тебе наконец дают высотку, а ты уже не знаешь, куда ее деть. В Строгино на въезде в район со Строгинского моста, чтобы было красиво, нужны были две 22-этажные башни. Мы их ждали-ждали и в итоге построили 14-этажные.

В Куркино вы столкнулись с такими же проблемами?

Куркино — совершенно уникальный район, он строился уже после развала СССР, и там действовали совсем другие механизмы. Куркино я начал проектировать в 1992-м году, там был старый проект конца 1980-х с 12-14-этажными панельками, а я предложил попробовать сделать район малоэтажной застройки с частными коттеджами и английскими таунхаусами, которых тогда в Москве вообще не было. А многоквартирные дома сделать невысокими, чтобы получилось максимально комфортное пространство.

Государство уже перестало финансировать стройку, но нашелся инвестор — банк, который был готов в этот проект вложиться. Оставалось договориться с префектурой и мэрией. Власти города, во главе которого тогда были мэр Лужков и его зам Ресин, были заняты масштабным строительством и на эту мою инициативу особого внимания не обратили, а местные чиновники с энтузиазмом отнеслись к тому, чтобы сделать малоэтажный район. Нам утвердили 700 тысяч квадратных метров строительства. Для Москвы — крохи. В течение пяти лет мы вместе с ГУП УЭЗ (Управление экспериментальной застройки) пытались провести коммуникации и построить дорогу — что без участия государства оказалось невозможным. Но в целом все еле-еле двигалось лет пять, пока на очередном совещании Лужков не сказал, что в этом районе не будет муниципального жилья, все пойдет на продажу, и надо строить совместно с бизнесом.

Было еще одно обстоятельство, которое помогло именно такую схему реализовать без создания мощной единой инфраструктуры: в Куркино нет огромных головных инженерных сооружений вроде ТЭЦ, поэтому тут нет главной котельной, а каждый дом или маленькая группа домов имеет собственную, в каждом таунхаусе свой котел. Это значит, что нет теплопотерь, когда трубопровод идет под землей. И ЖКХ поэтому дешевле, и плотность в Куркино в четыре раза меньше, чем в Митино. Не удивительно, что много лет подряд этот район по опросам лидировал по качеству жизни в Москве. Здесь был создан природный заказник «Долина реки Сходни», естественная граница между Москвой и Московской областью. Правда, области было глубоко наплевать, что Москва объявила долину реки природоохранной зоной, со своей стороны там все застроили вплотную.

До каких пределов может разрастаться Москва?

Место еще есть — огромная территория Новой Москвы, там большие перспективы. Да, это затраты, нужно тянуть коммуникации, строить инфраструктуру, дороги. Сейчас не коммуникации тянут к домам, а дома к коммуникациям. Гораздо проще и дешевле воткнуть очередную башню в центре. Но это уже предельная нагрузка на существующую инфраструктуру. Когда нагрузка дойдет до критической точки, застройку все равно придется остановить и развернуть рост в сторону Новой Москвы. Тогда обитатели старой Москвы спокойно вздохнут, перестав жить на стройке, на которой живут начиная с 1960-х годов. И строительные краны перестанут быть привычным «украшением» столичного ландшафта.

Что еще в развитии Москвы вам бы хотелось изменить как профессиональному градостроителю?

Если человеку плохо от какого-то градостроительного решения, значит, плохое решение. В конечном счете города строятся для людей. Я как человек родившийся и выросший в Москве в районе Балчуга, знаю и люблю именно старую Москву и переживаю, что утрачивается ее исторический облик. Когда меняется лицо города, это нормально. Менять лицо можно — терять нельзя.

Конечно, в советское время Москва была закрытым городом, попасть сюда без прописки было нельзя, и только в 1990-е у жителей страны появилась легальная возможность стать москвичами, и многие сюда поехали. Город стал стремительно разрастаться, но без генерального плана развития начал терять свое лицо. Я не понимаю, зачем теребить исторические зоны, когда есть много места, где можно сделать высотную застройку. Вот обсуждают снос СЭВ, но это же здание — знаковое, оно завершало Калининский проспект (сейчас — Новый Арбат). Правда в свое время против строительства Калининского проспекта, из-за которого была разрушена часть старых арбатских переулков и дворов, восстала московская интеллигенция, но власти очень хотели, чтобы в центре столицы была репрезентативная архитектура. Из политических соображений в Кремле был построен Дворец Съездов, хотя архитекторы и старались отстоять древние палаты и церкви. Очевидно, что это были градостроительные ошибки, но ошибки нужны, чтобы на них учиться, а не повторять.

Фото: Даниил Овчинников