В книге о московском царе Иване Васильевиче, написанной уже после его смерти, в 1585 году, лютеранский пастор из Литвы Пауль Одерборн рассказывает ходившую тогда по Европе легенду.

Якобы в декабре 1582 года в предместьях Москвы на землю, в снег, с чистого зимнего неба, сопровождаемая страшным громом и молнией, упала большая каменная глыба. Свидетели падения камня, трое москвичей, упали замертво, а на глыбе той будто бы оказалось начертано «неизвестными и неотчетливыми письменами какое-то изречение».

Спустя несколько дней сам «царь Московитов» приехал в сопровождении митрополита взглянуть на «забрызганный кровью камень» и, увидев на нем загадочные письмена, велел митрополиту растолковать их смысл, на что митрополит «не без великого страха» отвечал, что он того не ведает.

Тогда велел царь призвать двух пленных лютеранских проповедников из Лифляндии, прославившихся своей ученостью даже среди «варваров». Немецкие же пасторы сказали царю: «Ты видишь в этом погибель страны; посему молчи и помышляй об умилостивлении бога. Эти знаки касаются твоих народов и твоего царства». Потрясенный царь велел телохранителям расколоть камень на мелкие куски, а сам уехал в задумчивости.

По утверждению Одерборна, упал тот камень в роще близ подмосковного «города Налио».

Безотносительно достоверности зловещей легенды о метеоритном камне историки идентифицируют подмосковный «город Налио», у которого он якобы упал, как слободу Наливки, располагавшуюся за городской чертой тогдашней Москвы, в Замоскворечье, между нынешними улицами Большая Полянка и Большая Якиманка, в районе 1-го и 2-го Спасоналивковских переулков — первое место компактного проживания иностранцев из Европы в Москве. Со времен Василия III в районе современных Спасоналивковских переулков компактно жили квалифицированные иноземные специалисты: артиллеристы и оружейники, инженеры и архитекторы, рудознатцы, врачи и толмачи. Хотя достоверные сведения о первой подмосковной «немецкой» слободе крайне скудны и туманны, Наливки хотя бы раз упоминаются в дошедших до нас записках почти всех иностранцев, побывавших в Москве в XVI веке или писавших о ней с чужих слов.

Впервые о существовании Наливок упоминает дважды побывавший в России (в 1517 и 1527 годах) посол германского императора Сигизмунд Герберштейн. Флорентийский купец Джованни Тедальди, несколько раз приезжавший в Москву в 1550–1560-х годах, рассказывал папскому легату, иезуиту Антонио Поссевино: «В городе Москве существовало нечто вроде маленького городка, называемого Наливки, где жили католики, но без церкви; они приезжали в этот квартал с правом продажи вина, пива и прочего, что не дозволено самим московитам, ввиду того, что им, как слишком склонным к пьянству, от которого сам государь весьма далек, он вообще не разрешает приготовления и продажи даже пива, исключая восьми дней до и после Рождества, когда пить позволено ради праздника». Итальянский наемник Алессандро Гваньини на польской службе, правда, в Москве никогда не бывавший, но писавший со слов многих очевидцев, отмечал «немалой величины крепость “Налевуки”», прозванную так «от пьянства…  Это крепость…  построенная отцом нынешнего князя (царя. — Прим. автора) Василием для солдат своей гвардии и других иноземных солдат — поляков, немцев, литовцев, которые по природе любят пьянствовать».

Адриан ван Остаде «Сцена в таверне». 1654-56

Государственная монополия на производство и продажу спиртного была установлена в Московии еще великим князем Иваном Васильевичем, дедом царя Ивана Васильевича, ставшего известным под прозвищем Грозного. С тех пор производство и продажа спиртных напитков стали не правом, а особой привилегией. Известно, что в XVI веке отец Ивана Грозного, Василий, и сам царь Иван щедро жаловали эту привилегию приехавшим к ним на службу европейцам.

По наиболее распространенной версии, топоним «Наливки» появился после того, как великий князь пожаловал европейцам завести у себя в слободе кабак (или, по-немецки, шинок) — изготавливать для своих нужд алкогольные напитки: хмельной мед, пиво и брагу, а также торговать импортным вином. Жившие рядом стрельцы из великокняжеской охраны тоже посещали это заведение и, входя туда, обычно говорили: «Налей-ка!» Кроме того, наливкой в Москве XVI–XVII веков называли черпак или ковш.

Известно, что соседство инокультурных Наливок с Москвой вызывало немалое раздражение церковных иерархов, обеспокоенных моральным обликом православных москвичей. Стоглавый собор в 1551 году постановлял: «Чтобы православные хрестьяне в понедельник Петрова поста в рощи не ходили, и в Наливках бы бесовских потех не творили  …  понеже то все еллинское бесование и прелесть бесовская…».

Очень скоро территория расселения европейцев в Москве вышла за пределы этнокультурного и алкогольного гетто Наливок. Настоящий расцвет питейного бизнеса здесь пришелся на 60-е годы XVI века и был связан с началом долгой и изнурительной Ливонской войны в Прибалтике. К тому времени уже почти 350 лет, как современные Латвия и Эстония были завоеваны немецким католическим орденом. За это время в Лифляндии, или Ливонии, как тогда называли Прибалтику, сложилась весьма своеобразная социальная структура: формально обращенные завоевателями в христианство предки латышей и эстонцев существовали на положении крепостных полурабов у немецких дворян. Те в свою очередь были вассалами ставшего анахронизмом Ливонского ордена и католических епископов. Крупнейшие города — Рига, Ревель, Дерпт и Нарва — были населены немецкими бюргерами, управлялись выборными магистратами, цвели и богатели, в том числе за счет транзитной торговли товарами между Россией и Западной Европой. В 1558 году московские войска открыли боевые действия против Ливонского ордена и епископов. Была взята Нарва, а вскоре капитулировал богатый, густонаселенный Дерпт — теперешний эстонский Тарту.

Не уверенный в лояльности новых немецких подданных, царь велел депортировать бюргеров из Нарвы и Дерпта вглубь России. Часть из них была поселена в Москве, в том числе в Наливках, но не только — для проживания иноземцев была отведена другая загородная территория на правом берегу Яузы, в районе современной Басманной улицы. Согласно «Запискам о Московии» Генриха Штадена, авантюриста из Германии, по собственной инициативе поступившего на службу в опричнину к московскому царю в 1564 году и проведшего в России 12 лет, «по другую сторону Яузы на Болванке живут все немецкие воинские люди, которыми великий князь пользуется против крымского царя. В городе у речки Неглинной, бывшей пограничной черты между земщиной и опричниной, живет большая часть немецких торговых людей, которые были вывезены из городов Лифляндии». Однако Наливки продолжали оставаться культурно-религиозным центром европейской диаспоры Москвы — там располагались католический и лютеранский молельные дома, а южнее Наливок существовало кладбище, где хоронили умерших в Москве европейцев.

С. В. Иванов «Немец». 1910

Первоначально благоволивший к немцам царь, желавший заслужить их расположение, предоставил депортированным из Лифляндии право изготавливать спиртные напитки, торговать ими навынос и содержать питейные заведения. Помимо казенного «царева кабака» на Балчуге и питейных домов в Наливках в разных частях Москвы начали открываться кабаки, корчмы и шинки.

Технология и рецептура производства, как бы сейчас сказали, «крафтового» пива для личного потребления была в то время повсеместно распространена в немецких торговых городах, какими были тогда Нарва и Дерпт, не только среди профессиональных пивоваров, но и среди представителей всех профессий, от мясника и башмачника до цирюльника и оружейника. Депортированный в Москву дерптский или нарвский бюргер, по каким-то причинам не имевший возможности или не желавший зарабатывать на жизнь основной профессией, мог довольно быстро переквалифицироваться в пивовара — сырье для производства пива и хмельного меда ему предоставлялось за казенный счет.

Сверхприбыльное содержание кабаков и продажа алкоголя навынос провоцировали жестокую конкуренцию между московскими иностранцами. По словам Штадена, некий немец Ганс Купфершмидт «видел, что корчемство (содержание кабака. — Прим. автора) приносило мне большой доход, то он решил, что мое ремесло выгоднее, чем его. И когда кто-нибудь хотел проехать на мой двор с ведрами, кружками и т. д. с тем, чтобы купить меда, пива или вина, то Купфершмидт, сидя у окна на своем дворе, перезывал к себе всякого. Он их обслуживал лучше, нежели я, и это причиняло мне большой убыток. Тогда я разобрал мой двор и перенес его на другое дворовое место, у речки Неглинной, где у меня было два пустых смежных двора, еще неогороженных. Здесь я опять начал шинковать (schenken. — Прим. автора) пивом, медом и вином».

Москва XVI века была, мягко говоря, не самым безопасным местом. Англичанин Джильс Флетчер в своем сочинении «О государстве Русском» писал: «Бывает здесь множество грабежей и убийств. Жизнь человека считается ни по чем. Часто грабят в городах на улицах, когда кто запоздает вечером, но на крик ни один человек не выйдет из дому подать помощь, хотя бы и слышал вопли». Конечно, появление питейных заведений усугубляло поблизости от них и без того криминогенную атмосферу той Москвы. Штаден упоминает, что его русские соседи, недовольные близостью кабака, жаловались на Земский двор в полицейское управление. Однако состоявший в опричнине Штаден имел влиятельных друзей при царском дворе и сам был представлен царю, поэтому жалобы москвичей остались для него без последствий.

Адриан Браувер «Крестьяне играют в карты в таверне». 1624-25

Вступивший в судебную тяжбу со Штаденом из-за какого-то очень темного дела бывший царский советник по ливонским делам, почтенный лиценциат права из Германии Каспар Эльферфельд, заявил на Судном дворе, обращаясь к управляющему Штадена, немцу Альбрехту: «Твой господин держит корчму и много там бывает убийств», однако в конце концов вынужден был пойти на формальное примирение со Штаденом по настоянию русских судей.

Впоследствии Эльферфельд попал в опалу и в тюрьму, а Штадену удалось присвоить все его сбережения, оставленные Эльферфельдом на хранение в английской торговой конторе на Варварке. В итоге Эльферфельд умер на своем московском дворе во время эпидемии чумы 1570–1571 годов, а Штаден взял на себя хлопоты по его похоронам на иноземном кладбище, располагавшемся южнее Наливок. В 1989 году часть могильной плиты Эльферфельда была случайно найдена в районе московского стадиона «Труд», недалеко от мест, где до этого были обнаружены другие могильные плиты с иноземного кладбища Наливок — единственные материальные свидетельства существования этой слободы.

В 1571-м подмосковные слободы, в том числе Наливки, сжег крымский хан Девлет Гирей во время нападения на Москву, но они были довольно быстро отстроены и заселены заново. Иноземная слобода в Наливках просуществовала всего около пятидесяти или шестидесяти лет. Достоверно неизвестно, сколько в разное время в ней жило человек, как выглядели дома, улицы и переулки, как они назывались. Однако, несомненно, в Наливках какое-то время жили или неоднократно бывали многие известные люди того времени: ливонские авантюристы Иоганн Таубе и Элерт Крузе, на какое-то время втершиеся в доверие к царю Ивану и потом бежавшие в Польшу, младший сын датского короля, номинальный «король Ливонии» и вассал царя Магнус Голштинский, царский лекарь вестфалец Элизеус Бомелиус — легендарный астролог, чернокнижник и эксперт по ядам, а также многие иностранные послы и русские вельможи.

Несмотря на все привилегии, депортированные ливонские бюргеры оставались пленниками царя. В 1577-м царь Иван совершил свой последний опустошительный поход по Ливонии, вернувшись оттуда в большой досаде. Вскоре пришла весть, что «голдовник» — вассал царя, женатый на его племяннице, номинальный «король Ливонии» Магнус Голштинский, окончательно перешел на сторону польского короля. Свою накопившуюся злость на «немцев» царь решил выместить на жителях иноземных слобод Москвы. В 1578-м по его приказу немецкие слободы Москвы были подвергнуты погрому. Английский дипломат, коммерсант и разведчик Джером Горсей писал: «Он послал к ним ночью тысячу стрельцов, чтобы ограбить и разорить их; с них сорвали одежды…  Некоторые из этих людей спаслись, укрывшись на Английском подворье, где им дали одежду и помощь, рискуя обратить на себя царский гнев».

Французский наемник Жак Маржерет, приехавший в Москву в 1600 году, то есть спустя 22 года после разгрома Наливок и других немецких слобод, но, очевидно, писавший со слов предвзятых очевидцев событий, винит в случившемся самих бюргеров: «Ливонцы, которые были взяты в плен, когда сказанный Иван Васильевич захватил большую часть Ливонии и вывел всех жителей Дерпта и Нарвы в Московию, исповедующие лютеранскую веру, отправляли там публичную службу; но в конце концов из-за их гордости и тщеславия их храмы по приказанию Ивана Васильевича были разрушены и все их дома были разорены без внимания к возрасту и к полу. И хотя зимою они были изгнаны нагими, в чем мать родила, они не могли винить в этом никого, кроме самих себя, ибо, не помня о произошедшем несчастии, о том, что они уведены со своей родины, имущество их отнято и они ввергнуты во власть совсем грубого и варварского народа, вдобавок управляемого государем-тираном, вместо того, чтобы смириться перед сказанными бедствиями, они вели себя столь высокомерно, их манеры были столь надменны, а их одежды — столь роскошны, что их всех можно было бы принять за принцев или принцесс…  Основной барыш давало им право продавать водку, мед и иные напитки, на чем они наживают не десять процентов, а сотню; что покажется невероятным, однако же это правда».

Адриан ван Остаде «Крестьяне, пирующие в таверне». Около 1635

Когда в 1585 году, через год после смерти Ивана Грозного, Одерборн записал легенду о метеоритном камне, упавшем с неба близ Наливок, он еще не мог знать, что произойдет с Московским государством через каких-то 10–15 лет. Династия Рюриковичей пресечется со смертью Феодора, бездетного сына Ивана Грозного, на престол взойдет «не природный», то есть ненастоящий, лжецарь Борис Годунов, в Польше объявится Дмитрий, якобы чудом спасшийся сын царя Ивана. В России начнется Смутное время. После череды бунтов и восстаний вся Москва будет разграблена, сожжена, разрушена и на несколько лет покинута ее уцелевшими жителями.

Старая иноземная слобода в Наливках, как и новая, на Яузе, перестали существовать. Уцелевшие в погроме европейцы расселились у Поганых (Чистых) прудов, на Арбате и Тверской. Но топоним «Наливки» сохранился на карте средневековой Москвы. Православная церковь Спаса Преображения в Наливках, построенная в 1642 году, дала название Спасоналивковским переулкам.

В 1652 году по царскому указу всем не принявшим православия служилым и торговым московским иноземцам было предписано переселиться за пределы города, на Яузу, на то же место, где за 90 лет до этого, в начале 1560-х, была устроена новая иноземная слобода для ливонских пленников. А весной 1690 года в ней впервые побывал юный царь Петр I.

Иллюстрация: Сигизмундов план Москвы с посвящением польскому королю Сигизмунду III, составлен 

И. Абелином, гравирован Л. Килианом в 1610 г.