Три взрыва, прозвучавшие в Москве 8 января 1977 года, называют первым в новейшей истории случаем открытого террора. Предыдущий подобный, мол, произошел за полвека до этого и в Ленинграде, где 6 июля 1927-го террористы бросили две бомбы в помещение Партийного клуба.

Но и в Москве, к несчастью, взрывали и погибали. Правда, целью были не простые горожане, а забальзамированное тело вождя.

Первое покушение состоялось уже спустя десять лет после строительства Мавзолея. 19 марта 1934 года Митрофан Никитин, работник подмосковного совхоза «Прогресс», попытался выстрелить в мумию из револьвера системы Нагана. Но на деле выстрелил в себя. У Никитина нашли письмо со словами: «Я с радостью умираю за народ. Опомнитесь, что вы делаете? Куда страну завели? Ведь все катится по наклонной плоскости в бездну… »

В июле 1960 года житель города Фрунзе «прыгнул на барьер и ударом ноги разбил стекло саркофага». В апреле 1962 года в саркофаг бросил булыжник бухгалтер-пенсионер из подмосковного Павловского Посада по фамилии Лютиков. Через пять лет произошло менее невинное нападение. 1 сентября 1967-го у Мавзолея совершил взрыв «житель Каунаса, некий Крысанов», были жертвы. А 1 сентября 1973-го бомбу привели в действие в самом траурном зале. Тогда погибла семейная пара из Астрахани, было ранено четверо детей, которых традиционно привели в Мавзолей в первый школьный день. От террориста остались лишь рука, часть головы и обрывки справки об освобождении из тюрьмы. Он так и остался неопознанным.

К несчастью, случившееся в 1977-м не сопоставимо по числу жертв. 19 декабря 1976-го страна помпезно отмечала семидесятилетие Генерального секретаря, в столицу съехались правительственные делегации, соответственно, были усилены меры безопасности. После правоохранительные службы выдохнули.

Но уже 8 января, в субботу, в 17.33 в третьем вагоне поезда метро на открытом перегоне между «Измайловской» и «Первомайской» раздался взрыв. Состав дотянули до «Первомайской», ее тут же закрыли, но пассажиры поездов, которые прогнали через станцию без остановки, увидели и развороченный вагон, и окровавленных пострадавших. Среди них было много детей, у которых еще продолжались каникулы. Специалисты сразу сказали: раздайся взрыв в тоннеле, жертв было бы в разы больше.

10 января ТАСС сообщил, что взрыв был небольшой силы, «пострадавшим оказана медицинская помощь, ведется расследование». Позднее на партийных активах рассказывали, что в тот же день произошло еще два взрыва. Через 32 минуты после метро, в 18.05, бомба взорвалась в гастрономе №15 на улице Дзержинского (рядом с нынешней «Азбукой вкуса» на Большой Лубянке). Устройство было задвинуто под массивный прилавок-холодильник, он выдержал взрывную волну и никто не пострадал, даже продавца только контузило. Третью бомбу заложили в чугунную урну на улице 25 Октября (сейчас — вновь Никольская). Она взорвалась еще через пять минут, и тут тоже обошлось. По некоторым сведениям, такие урны изготовляли на одном из оборонных заводов — они больше напоминали средневековые мортиры, чем обычные мусорки. Москве повезло больше, чем Парижу, где во время студенческих волнений 1968-го все урны было решено убрать от греха (то же случилось и после 11 сентября в Нью-Йорке). Наша выдержала, взрывная волна ушла в воздух, а осколки попали на крышу Историко-архивного института.

Взрыв в торговом зале продуктового магазина №15

По городу поползли слухи один страшнее другого, но первое сведение о жертвах в официальной прессе появилось уже после того, как террористы были осуждены и приговор приведен в исполнение, 8 февраля 1979-го — 44 раненых и 7 убитых. Сегодняшняя официальная статистика говорит, что раненых было 37.

Уже в воскресенье и в КГБ, и в МВД СССР прошли экстренные совещания. Операция получила кодовое название «Взрывники», материалы дела до сих пор засекречены. Согласно официальной версии — а есть и альтернативная, о которой ниже — опросили больше 500 свидетелей, но безрезультатно. Оставалась надежда на вещественные доказательства. С вагона метро сняли всю обшивку, но наиболее существенный вещдок был обнаружен при вскрытии одного из погибших. Им оказался осколок синей чугунной ручки, как удалось установить, от обычной утятницы. Она была использована в качестве корпуса взрывного устройства. Харьковский завод поставлял такие утятницы в 45 городов СССР. По кусочкам собрали сумку из кожзама бежевого цвета, в которой предположительно находилась бомба. Материал выпустил завод в Горьковской области, но и его продукция отправлялась в 40 городов. Наконец, утятница была соединена с крышкой шпильками (Ивановская область, поставка в 12 городов) и начинена кусочками руды с примесью мышьяка — из рудника в районе Керчи (поставка в Жданов — с 1988-го вновь Мариуполь — и в Закавказье).

Оперативники послойно сняли снег с крыши Истарха и аккуратно его растопили. Так удалось найти часовую стрелку от будильника, который был использован при производстве бомбы. Исследование обломков самодельных часовых механизмов дало основание считать, что их изготовил человек, разбирающийся в электромеханике. Специалисты, занимавшиеся сваркой, утверждали: эти работы были произведены специальным электродом, который используется только в оборонной промышленности.

МВД работало по своим каналам. Так, тамбовская милиция задержала сторожа лесоводческого хозяйства и народного умельца, который при помощи похожей самодельной бомбы порешил жену и дочерей соседа-лесника. Сосед, дескать, его, инвалида, оскорблял и постоянно вымогал взятки за ловлю рыбы. Столичные чекисты месяц разбирались на месте, прежде чем доказать, что это самооговор и признание выбили резвые тамбовские милиционеры. Самодельные бомбы были обнаружены в Орловской области, на Урале, много где еще. В старом русле Оки нашлась даже утятница с приваренной к ней шпилькой, но она принадлежала местным рыбакам-браконьерам.

Бомба в утятнице

С самого начала было решено, что речь идет о теракте, поэтому расследование возглавил КГБ, руководил группой опытный контрразведчик Вадим Удилов, генерал-майор. Учитывая мировой опыт, комитет в первую очередь шерстил районы, где, по его данным, «процветали националистические тенденции». То есть действовали оуновцы, бандеровцы, последователи грузинских меньшевиков или, например, армянской партии «Дашнакцутюн». В конце концов список городов сократился до трех — Ростова-на-Дону, Харькова и Еревана.

Долго не могли понять, где была сшита хозяйственная сумка. Только осенью в Ташкентском аэропорту чекист-стажер обратил внимание на похожую в руках одной из пассажирок: ее предполагаемую фотографию показывали в то время всем, даже дружинникам. Женщину вытащили из самолета на Бухару, сумку отобрали (взамен дали другую!), увидели, что, судя по бирке, она произведена на кожгалантерейной фабрике Еревана. В октябре оперативно-следственная группа вылетела в Армению на персональном самолете председателя КГБ СССР. Следовало начать подготовку к негласному прочесыванию районов города.

Впоследствии оказалось, что в тот же самый день из Еревана в Москву прибыли двое мужчин с несколькими бомбами. Однако приближалось 60-летие революции, всюду были умножены меры безопасности: на улицах и вокзалах появились усиленные наряды милиции и КГБ, дружинники, в вагонах метро постоянно курсировали патрули. И взрывы было решено устроить прямо на Курском вокзале, откуда преступники возвращались в Ереван.

Сведения о том, что происходило в дальнейшем, несколько разнятся. Остановлюсь на версии генерала Удилова. Террористы ждали поезда в зале ожидания. Тумблер включения на бомбах был двусторонним: при повороте вправо электрическая цепь замыкалась на лампочку, при повороте влево — на детонатор. Все было продумано: террористы «забывают» сумку на скамейке, чтобы, когда ее нашли и увидели механизм с включенной лампочкой, его сразу попробовали отключить. Тут-то и должен был произойти взрыв. Поставив часы так, чтобы через 20 минут ток пошел на лампочку, террористы поспешили на посадку.

На той же скамье, где была оставлена сумка, куковали в ожидании поезда две семьи дагестанцев с кучей детей. Увидев бесхозную, но явно не пустую сумку, они просто придвинули ее к своим вещам и прикрыли чем-то до поры до времени. Заглянули в сумку только следующим утром. Увидев железки и провода с лампочками, компания страшно перепугалась — так, что набралась смелости отнести сумку в милицию только к полудню. Дежурный по отделению террористов не подвел: первое, что он сделал, это переключил тумблер. Но за прошедшее с включения лампочки время батарея подсела и ничего не произошло.

Помимо трех бомб в белой хозяйственной сумке оказались шапка-ушанка 56-го размера, к которой прилипло несколько черных полукурчавых волос, и куртка от синего спортивного костюма 52-го размера. Видимо, одному из преступников стало жарко, а другого багажа у него не было. Террористов вспугнул наряд, пришедший в зал ожидания для проверки документов, в спешке они и забыли забрать вещи.

В срочном порядке перекрыли оба московских аэропорта, вокзалы, а также шоссе Тбилиси—Ереван и Баку—Ереван. Была разослана ориентировка: задержать черноволосого мужчину без багажа, без шапки, предположительно в штанах от спортивного костюма. В Москве тогда было минус два, логично предположить, что он поддел их как кальсоны, для тепла.

Поезд, шедший в Ереван, оперативники догнали на границе Грузии и Армении. В третьем вагоне обратили внимание на лежащего на голой верхней полке молодого человека, который делал вид, что спит. Из-под брюк торчали штрипки синих треников. Ни багажа, ни документов при нем не оказалось. Зато, по словам соседей, в том же поезде ехал его приятель. Незнакомцев задержали. Это были родственники — сварщик Акоп Степанян 1949 года рождения и 23-летний художник Завен Багдасарян.

Обоих этапировали в Ереван, привезли в КГБ Армянской ССР и сразу взяли в обработку. Особенно стараться не пришлось. На вопрос, куда он дел сумку, Степанян сразу ответил, что она не его. То есть понял, о чем речь. Багдасаряну сказали, что Акопа перевезли в милицию, и он мерзнет в камере. Попросили показать его куртку и шапку, Багдасарян уверенно выбрал вещи (их прислали из Москвы) из нескольких похожих. Наконец, вызванная на допрос мать Степаняна опознала сумку, с которой он несколько дней назад уехал из дома якобы кататься на лыжах.

Было очевидно, что дома фигурантов следует обыскать. Но этому резко воспротивился Первый секретарь ЦК партии Армянской ССР Карен Демирчян. Он счел действия москвичей грубым вмешательством в его епархию и потребовал прекратить «беззаконие и произвол», то есть все следственные мероприятия, до его возвращения с московских революционных празднований. В противном случае грозился нажаловаться Брежневу. Однако всеми правдами и неправдами ордера на обыски были получены. В квартире Степаняна обнаружили 17 аналогов деталей найденных бомб: заглушки, корпуса, шпильки и т. д. Из них можно было собрать новую бомбу. А из его записок и некоторых свидетельских показаний оперативникам стало понятно, что руководителем всей группы был 32-летний Степан Затикян.

Затикян уже давно жил под колпаком спецслужб. Окончив школу с золотой медалью, он поступил в Ереванский политехнический институт. В 1966-м стал одним из основателей Национальной объединительной партии Армении (НОП), которая видела своей задачей «добиться независимости Армении в ее исторических границах мирными средствами, в том числе путем проведения референдума». Молодые люди печатали листовки, выпустили первый номер газеты «Парос» («Маяк»). Но на пятом курсе Затикян был осужден за «антисоветскую агитацию и пропаганду» на четыре года лагерей строгого режима. Срок отбывал сначала в Дубровлаге, затем за протесты против тамошнего произвола был переведен во Владимирскую тюрьму. Выйдя на свободу, он устроился на Ереванский электромеханический завод сборщиком трансформаторов. Женился на сестре возглавившего НОП Паруйра Айрикяна, родились дети. НОП действовала до 1987 года, когда была переименована в партию «Национальное самоопределение», которая считается первой демократической партией в СССР. А вот взгляды Затикяна изменились: обзаведясь семьей, самым разумным выходом для себя он считал эмиграцию. Действовать решил отчаянно и в 1975 году послал свой паспорт в Верховный Совет вместе с заявлением, в котором отказывался от советского гражданства. Ответа он не получил. Паспорт был передан в КГБ, затем в милицию, откуда его забрала жена Затикяна.

При обыске у него помимо различных деталей-аналогов от бомб обнаружили под клеенкой на кухне схему взрывного устройства, использованного в московском метро. Позднейшая экспертиза установила, что схема начерчена его рукой. Кроме того, нашлись свидетели, видевшие испытания бомб в Армении и подтвердившие пребывание Степаняна и Багдасаряна в Москве в день взрывов в январе 1977 года.

Вернувшись из столицы в Ереван, Демирчян вызвал к себе Удилова в два часа ночи. Но собранные при обысках доказательства вины подозреваемых его убедили. Однако если верить воспоминаниям Филиппа Бобкова, бывшего главы 5-го управления КГБ СССР, отвечавшего за борьбу с «идеологическими диверсиями», на армянском языке о происшедшем не сообщалось. Бобков предполагает: оттого, что к взрывам имела отношение международная Секретная армия освобождения Армении (АСАЛА), которая действовала в республике, но информацию об этом национальное руководство скрывало. Среди методов, которые признавала АСАЛА, был и террор.

С 16 по 20 января 1979-го в Москве состоялся суд. В интернете можно найти снятые на нем короткие видео (по всей видимости, отрывки из документального фильма, снятого то ли для служебного пользования, то ли по каким-то причинам не показанного широкой публике). На одном Степанян говорит: «Если кто-нибудь из нас останется в живых, снова будут взрывы». На другом — последнее слово Затикяна: «Я уже неоднократно заявлял, что я отказываюсь от вашего судилища и ни в каких защитниках не нуждаюсь. Я сам есть обвинитель, а не подсудимый. Вы не подвластны меня судить, поскольку жидороссийская империя не есть правовое государство!» Финалом его выступления стал призыв на армянском: «Передайте другим, что нам остается месть, месть и еще раз месть!» 24 января все трое были приговорены к исключительной мере наказания, и уже 30-го их расстреляли.

Степан Затикян	Акоп Степанян	Завен Багдасарян

Тут можно было бы поставить точку, но существует и другая версия развития событий. Ее сторонники исходят из того, что власть часто использует теракты для решения текущих политических задач, от усиления спецслужб до расправы с инакомыслящими. И сравнивают московские взрывы с поджогом Рейхстага, в котором обвинили коммунистов, что стало поводом для репрессий и всяческих ограничений. Другими словами, все доказательства вины армян были подтасованы, они стали козлами отпущения и пострадали почем зря. При этом люди это совсем разные, от видных советских диссидентов до полковника КГБ, перебежчика Олега Гордиевского.

Что позволяет так думать? Прежде всего странное сообщение в «Известиях» от 31 января 1979-го: «Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР рассмотрела в открытом заседании уголовное дело по обвинению особо опасного рецидивиста Затикяна С. С. и двух его сообщников в совершении в январе 1977 г. в вагоне Московского метрополитена взрыва, повлекшего за собой человеческие жертвы. В ходе судебного разбирательства вина подсудимых полностью доказана показаниями свидетелей, заключением экспертизы и другими материалами дела. Затикян и его сообщники приговорены к исключительной мере наказания — смертной казни. Приговор приведен в исполнение». Почему была названа только фамилия Затикяна, который в Москву даже не приезжал? Где имена двух других фигурантов?

И вообще, почему суд проходил в полузакрытом режиме, без широкого освещения в прессе? По некоторым данным, еще с весны 1978-го на инструктажах в сети политпросвещения рассказывали, что совершившие взрыв в метро арестованы. Показывали фотографии, называли имена. Но распространять эту информацию не разрешали, так как процесс по делу террористов должен был пройти открыто. Почему этого не произошло?

Осужденных расстреляли через несколько дней после приговора, а это для советской власти «беспрецедентно быстро», обычно казни дожидаются месяцами и даже годами. Тут можно возразить, что капитана 3-го ранга Валерия Саблина, который поднял восстание на боевом противолодочном корабле «Сторожевой» в 1975-м, расстреляли через 14 дней. Остальные сомнения тоже выглядят не очень убедительными. Например, когда слова Затикяна «Я не виновен ни в чем, кроме того, что оставил своих детей сиротами» считывались как доказательство его невиновности. Равно как утверждения, что террор противоречил его принципам. Принципы могут и поменяться, особенно если ты «невыездной» и чувствуешь себя загнанным в угол. Известно, например, что в сентябре 1977 года Затикяна вызвали в КГБ, где 12 часов допрашивали.

Но самый важный вопрос возвращает к началу: почему еще до появления армянского следа чекисты занялись именно диссидентами? Многих из них, кстати, допрашивали по этому делу, и единственное, что интересовало людей в погонах: «Где вы были 8 января?» Так, освободившемуся 22 января из Владимирской тюрьмы Крониду Любарскому в милиции прямо сказали: выйди он раньше, пришлось бы доказывать свое алиби. В вопросниках, составленных следствием и направленных осужденным диссидентам, просматривалась попытка связать НОП с Московской Хельсинкской группой. Но главное, уже через день после московских взрывов в английской газете London Evening News была напечатана заметка штатного корреспондента и советского гражданина Виктора Луи, известного своей близостью к КГБ. Говоря сегодняшним языком, просто «сливного бочка», через которого на Запад вбрасывалась нужная Советам информация. Среди прочего Луи сообщал, что организаторы взрыва — диссиденты. Виновники, напомним, были схвачены только спустя десять месяцев. Эта публикация слишком походила на пробный шар, прощупывание реакции. Неудивительно, что многие решили: при отсутствии отпора мог последовать удар по диссидентам.

11 января о статье Луи услышал по радио Андрей Дмитриевич Сахаров. Уже на следующий день он обнародовал «Обращение к мировой общественности», где говорилось: «Я не могу избавиться от ощущения, что взрыв в московском метро и трагическая гибель людей — это новая и самая опасная за последние годы провокация репрессивных органов. Я призываю мировую общественность потребовать гласного расследования причин взрыва в московском метро». 24 января академика вызвали в Прокуратуру СССР для официального предупреждения (ТАСС сообщил об этом под заголовком «Клеветник предупрежден»). В ответ Сахаров собрал пресс-конференцию, и уже 28-го Госдепартамент США выразил озабоченность в связи с угрозами нобелевскому лауреату. Существует предположение, что именно выступления Сахарова остановили сценарий, предусматривавший расправу с московскими диссидентами под предлогом их причастности к взрыву — побоялись испортить отношения с Западом.

Через два года, уже после суда, тот же Сахаров написал Брежневу. О том, что есть веские основания опасаться: в этом деле имеет место судебная ошибка или умышленная фальсификация. Ответа он не получил, если не считать опубликованное в «Известиях» 8 февраля письмо, подписанное «москвичом Д. В. Тюжиным». Оно называлось «Позор защитникам убийц» и было, как сказано в редакционном примечании, «одним из многих, поступивших в “Известия”». Именно в этом материале впервые названо число жертв: 7 погибших, 44 пострадавших. Тюжин утверждал, что присутствовал на суде, и осуждал «клеветническую информацию», распространенную академиком Сахаровым. Вскоре начались демонстративные выходки против Андрея Дмитриевича, учиняемые якобы родственниками погибших. Против этого тоже было отправлено открытое письмо — председателю КГБ Юрию Андропову и министру МВД Николаю Щелокову. Подписали его, среди прочих, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Лидия Чуковская. Они писали: «Академик Сахаров никогда не защищал убийц, а только ходатайствовал о гласности и справедливости суда».

Александр Некрич и Михаил Геллер писали в своей книге «История России. 1917–1995», что произошедшее — первая казнь в политическом процессе в послесталинское время. И о том, что у подсудимых было алиби, подтвержденное множеством свидетелей. Председатель правозащитного фонда «Гласность» Сергей Григорьянц более конкретен: он ссылается на некий документальный фильм, авторы которого узнали, что в день московских взрывов Багдасарян был на свадьбе брата. И, мол, именно поэтому Демирчян не мог разрешить публикаций в Армении статей о столь грубо сфабрикованном деле, выполненном, возможно, силами группы «Альфа».

У Григорьянца довольно стройная теория. По его мнению, московские взрывы были провокацией, осуществленной Юрием Андроповым и Филиппом Бобковым и направленной против двух наиболее заметных в СССР движений — диссидентского и еврейского. Луи в статье, утверждает Григорьянц, написал еще и о том, что уцелевшие свидетели видели в вагоне метро каких-то черноволосых и чуть ли не горбоносых людей. Просто в передачу радио «Свобода», которую услышал Сахаров, фрагмент о черноволосых людях не попал.

Но Андропов и Бобков просчитались. Европейцы в первую очередь ухватились именно за этот намек. На Западе у СССР и так была репутация антисемитской страны, а тут в иностранной прессе начались ее прямые сопоставления с фашистской Германией. СССР мог оказаться в полной изоляции, вот и пришлось срочно искать новых террористов. Остановились на черноволосых армянах: в мире хорошо известно, что существуют террористические армянские организации, преследующие турок — виновников их геноцида. Затикян был выбран на заклание по причине судимости за НОП и потому что был убежденным антисемитом. Теперь можно было сказать, что борьба идет не с евреями, а с антисемитами.

Версия настолько экстравагантная, что сошлюсь, пожалуй, на авторитет. В своих воспоминаниях академик Андрей Сахаров писал: «Некоторые убеждены, что все дело — сплошная фальсификация КГБ: первоначально — с целью расправы над всеми инакомыслящими или с какой-то иной провокационной целью; потом, когда вышла осечка, — с целью расправы над НОП. Сторонники этой теории считают, что все вещественные доказательства сфабрикованы КГБ, что Багдасарян и Степанян сотрудничали с КГБ либо только на стадии следствия, либо даже на стадии осуществления преступления, что им было обещано сохранить жизнь и именно поэтому их фамилии не упоминаются в печати. Возможно, что потом договоренность была нарушена той или иной стороной. Другие мои друзья считают, что Затикян и его товарищи — типичные националисты, подобно баскам, ИРА и т. п., и что нет ничего неожиданного в том, что кто-то в СССР стал террористом. Вина обвиняемых неопровержимо доказана, отсутствие гласности — в традиции политических процессов в СССР, а в данном случае КГБ мог опасаться вызвать цепную реакцию терроризма. Что касается меня, то я вижу слабые места в обеих крайних позициях».

Что тут еще сказать? За прошедшие сорок с лишним лет Москве пришлось пережить не один теракт. И при всей современной гласности, за что спасибо интернету, название книжки «ФСБ взрывает Россию» превратилось чуть ли не в мем.