Лет двадцать назад прототип сегодняшнего консерватора начал выходить из маргинального поля, расположенного где-то между членами общества «Память» и городскими сумасшедшими, называющими себя потомками белых офицеров.

Вид у новоиспеченного консерватора тогда был соответствующий — немытые волосы, не знавшая расчески борода, клетчатая рубашка и очки с примотанной скотчем дужкой. Таких до сих пор можно встретить за пределами Москвы, чем дальше, тем больше. В Петербурге уже редко, но замшелые консерваторы-интеллигенты еще встречаются.

А вот в столице типаж претерпел значительные изменения. Вместе с наступлением эпохи гламура огламурился и консерватор. Сначала, как и в любой эволюционной цепочке, встречались пограничные и смешанные типы. Например, бороду они уже стригли в «Персоне», но при всей неоднозначности взглядов были как минимум эрудированными. Но вид оказался не очень жизнеспособным и быстро выродился, на смену ему пришли консерваторы не эрудированные, но хваткие.

К тому же бывших бандитов во власти и бизнесе становилось все меньше, а объединяющая субкультура была нужна. Чтобы можно было вместе со «своими» ездить на Афон, ходить на ярмарку к Герману Стерлигову, рассуждать о «ценностях» и иметь возможность собрать по кускам собственную идентичность при исходном отсутствии таковой. И теперь он не просто чиновник среднего звена, работающий на износ как пилорама для бюджетных средств, а чиновник с афонскими четками. И он не просто так не читал ничего после «Дубровского» и слушает русские романсы, а «признает только настоящее, классическое искусство». Феминизм — от лукавого, женщина, конечно, человек, но пусть лучше дома сидит и «демографию восстанавливает».

Живи он в маленьком, «скромном» городе, огламурившийся консерватор, скорее всего, смотрелся бы просто фриком, а в Москве, ну, подумаешь, с тросточкой. В большом городе новые консерваторы любят подчеркивать свою «консервативность» странными нарядами. Смотришь на человека, вроде все с ним понятно — чиновник, бизнесмен или вообще пиар-менеджер, но что-то при этом не так. И тут понимаешь, что он, например, в камзоле. Или не в камзоле, но говорит про важность традиционных ценностей. Или просто в 2021 году использует в разговоре слово «ценности» — эффект покруче, чем от камзола.

Москва действительно сглаживает внешние и внутренние особенности, которые во многих других местах резали бы глаз. Например, вычурную одежду и аксессуары, будь то камзол, косоворотка, пенсне, бабочка, детали в виде подкрученных вверх усов. Надо отдать консерватору должное, он не использует перечисленное разом, а обычно носит какой-то один элемент. Или не носит вовсе, если приходится следовать дресс-коду. Тогда его можно опознать только по афонским четкам, которые расположились между манжетом рубашки и браслетом часов. Паломничества на Афон — досуг, простите за оксюморон, многих консерваторов. Поездка на монастырский остров больше напоминает ВИП-тур, в который входит удобный трансфер до места назначения, обход самых значимых старцев, прогулки по горам и купания в экзотических местах («в этой бухте купались женщины, которые проникли на Афон специально, чтобы соблазнять монахов, но их съели акулы»). И, конечно, в программе обязательное приобретение четок, приложенных к максимальному количеству святынь и благословленных всеми встреченными на пути духовными лицами.

Слышала от религиозных знакомых, что афонские монахи с облегчением вздохнули после введения локдауна — наконец-то они оказались избавлены от шествующей к ним вереницы чиновников, депутатов, адвокатов, топ-менеджеров и прочих «паломников», которые требовали благословить четки, а заодно бутылку «Метаксы» и оливковое масло.

Вряд ли консерватор хоть раз в жизни использовал четки для того, чтобы совершить восточнохристианскую практику с перебиранием узелков и чтением молитвы, но исправно носит их на одной руке с массивным хронометром. В дорогих часах и машинах, как завещал Виктор Пелевин, он разбирается хорошо.

Впрочем, одежда в Москве в последнее время отошла на второй план, у нас даже работница эскорта снимает шпильки с мини, переобувается в белые кроссовки, пиджак «с папиного плеча» и чувствует себя человеком. Поэтому и консерваторы перестают закручивать усы, а вместо косоворотки носят джинсы с рубашкой, правда, нет-нет, да и повяжут шейный платок.

Если попытаться разобрать взгляды консерватора, сразу упрешься в очевидные противоречия. Он испытывает ностальгию по Российской империи, в которой никогда не жил, сокрушается о падении монархии и с осуждением смотрит в советское прошлое, хотя «было много хорошего, заложенного еще в царские времена». При этом консерватор упускает из вида тот момент, что в Российской империи он бы в лучшем случае пахал поле, как прадед из Воронежской области, ведь с его умственными способностями он бы вряд ли на обозе доехал до МГУ, а к небольшому проценту российского дворянства его предки не относились. Хотя консерватору часто свойствен «бред благородного происхождения» и в родословной он непременно находит и дворян с собственным поместьем, и доблестных офицеров, стоявших плечом к плечу с императором. И если какой-то благородный родственник у него все же был, консерватор уверен, что обязательно был бы наследником линии дворянской прапрапрабабушки, а матрос, за которого она от нищеты вышла замуж, как-нибудь бы устранился и не мозолил родословную.

Если посмотреть на представителей типажа «новый консерватор» среди известных людей, например, на того же Германа Стерлигова, то, согласно его официальному сайту, он ведет свой род от московских дворян. Правда, «исследователей» славной родословной предпринимателя немного заносит. Оказывается, дворянский род основали англичане, переселившиеся на московские земли 500 лет назад. Почему англичане? Ну как же, «стерлинг» — «стерлиг», одна буква выпала для удобства произношения.

Консерватору свойственно быть противоречивым и алогичным не только во взглядах, но и в поведении. Так, один мой знакомый запрещал жене краситься, но при этом ежемесячно выделял сумму, равную средней московской зарплате, на косметику для любовницы. А другой на полном серьезе, иллюстрируя известный анекдот, снимал нательный крест перед пьянкой. Новый консерватор сам скоро станет анекдотом; за то, чтобы остров для туристов никогда не открыли, молятся все афонские монахи; камзолы не носит даже Сергей Зверев; тросточки бессовестно застревают между щелями плитки и даже в официальной повестке слово «ценности» уже плавно заменили на «креатив» и прочие «инновации».