На второй день после переезда в Москву со мной произошла одна история. Я встретился в метро со своим старым другом. Кольцевая линия, кто-то встал, мы сели. Проговорили одну станцию, никого не замечая, как вдруг над нами возникла женщина:

— Молодые люди, я корреспондент «Московского комсомольца». Я пишу заметку на тему, почему мужчины перестали уступать места женщинам.

Мы оглянулись: рядом не было пожилых и беременных. У друга же была борода и он сам походил на человека, которому положено сидеть.

— Почему вы, молодой человек, — обратилась она ко мне, — не уступите место женщинам?

Я не думал над ответом, он просто вырвался из меня.

— Потому что я сам женщина.

Мне показалось, что так можно добавить ситуации абсурда, которого она заслуживает.

Услышав ответ, корреспондент ойкнула и выбежала на «Октябрьской».

С тех пор я боюсь сидеть в метро. А заметку в «Московском комсомольце» я так и не нашел…

Когда женщина появляется в общественном транспорте, она сразу находит других женщин. И между ними возникает нейросеть. По дамскому блютузу передается информация, сколько мужчин сидит, какого возраста и кого можно поднять. Глядя на мужчин, женщины начинают уступать места друг другу. Это своеобразная гражданская казнь для «сильного пола». Сидите, мол, соколики, сидите, а мы постоим, постоим…

Молодые мужчины отвечают на это, мол, хотели феминизма — вот и мучайтесь. Но у всех феминизм разный. Девочки скачали его демоверсию, где пока только приобретение новых прав, но еще не обязанностей. Молодые женщины уже отказываются от мужских подачек вроде бесплатной выпивки, но еще не против айфона в подарок. Когда же дойдет до обязанностей, все женщины воспримут их, как пенсионную реформу. И я их хорошо понимаю.

Пока же мужчины разгадывают феминизм, как ребус. Сидеть в метро все еще нельзя, если ты не старик или жлоб. Но за маскулинные подкаты могут высмеять — соцсети завалены скриншотами мужского мур-мура, на который девушки уже не ведутся. А на что ведутся, неясно. Мужчины с трудом, но принимают, что женщина — человек, а не вешалка для платья. И легкое сексуальное насилие, которое казалось игровым ритуалом, оказалось уголовной статьей. И сесть тут можно, только уже не в метро, а в тюрьму. Эх, Москва, Москва…

У нее женский род. Поэтому Москва все время «хорошеет». Все время «преображается» и «украшается», покупает «колечки» эмцэка. Остальным городам мужского рода — от Питера до Тагила — такие глупости в голову не приходят. Для них Москва, как сварливая жена, отбирающая у мужа зарплату, чтобы купить себе шубу. Она же хочет в любовники Берлин. И раз в году пишет ему: «Можем повторить… » А он молчит.

А она плачет, хотя и не верит собственным слезам.