Около года назад, за три недели до начала масштабного противостояния между Россией и Западом, ООН признала Москву лучшим городом мира по качеству жизни. К этому моменту Сергей Собянин находился на посту мэра 11 лет, за которые город преобразился радикально. О переменах рассказывают ведущие специалисты в своих областях, а также сами непосредственные участники процесса.

Транспорт

Все хорошо помнят лужковскую эру с ее грязными советскими троллейбусами, обклеенными пестрой рекламой, и небезопасными маршрутками, где приходилось стоять в час пик и передавать монетки скандалисту-водителю. Теперь все иначе — чище, быстрее и доступнее (ну и местами намного дороже). О шагах, которые привели к таким переменам, рассказывает директор Института экономики транспорта и транспортной политики НИУ ВШЭ Михаил Блинкин:

«По моим расчетам тех лет, если бы тенденции, сложившиеся к началу нулевых, продолжились, Москву ждала бы дефрагментация на отдельные районы. На практике это выглядело бы так: добраться из, например, Теплого Стана до, скажем, Медведково было бы как в командировку в другой город. Такое расщепление столицы было на тот момент абсолютно реальным сценарием. Поэтому основная заслуга команды Собянина в том, что этой дефрагментации не произошло. Это очень мощный результат. Теперь немного о технических подробностях — что же именно было сделано. Мощнейшее развитие метрополитена и создание городской железной дороги. Вот эта вторая перемена — введение новой железной дороги в тело города, установленное внутригородское кольцевое сообщение (МЦК), а также между городом и пригородом (МЦД) — это было, конечно, грандиозным проектом. Мода на такую инфраструктуру пришла к нам из континентальной Европы — Франции, Германии…  И, на мой взгляд, Москва очень хорошо, мощно вписалась в этот тренд.

Добавлю еще один пункт — трамвай. За срок правления покойного Юрия Лужкова буквально треть столичных трамвайных маршрутов была закатана в асфальт. При новой администрации трамвайное хозяйство было в значительной степени восстановлено.

Далее, были сделаны серьезные преобразования в развитии столичной дорожной сети. Москва за весь период Собянина ежегодно вводила от полутора до двух миллионов квадратных метров асфальта общего пользования. Одним словом, каждый год строились дороги, общей протяженностью соразмерные с третью или половиной МКАД. Это колоссальный объем строительства, уступающий разве что Китаю. Я бы еще добавил успешную цифровизацию общественного транспорта. Да и сам парк общественного транспорта был серьезно обновлен. Были отдельные мелочи, которые могли бы быть сделаны лучше. Например, внезапное переименование всем знакомых маршрутов — такого в нормальных странах никто не делает. Но это частности. Сама реформа была толковой».

О реформе парковки

«В Европе свободная парковка исчезла еще в середине ХХ века. В Москве же бесплатная, неупорядоченная парковка сохранялась до недавнего времени. Несколько лет назад была произведена очень толковая реформа по этому вопросу, причем в высокотехнологичной цифровой оболочке.

Стоимость парковки во всем мире определяется не доходами населения или другими причинами, а простым соотношением спроса и предложения. И, несмотря на народные протесты, я должен сказать вот что: у нас парковка все еще слишком дешевая, в Москве чрезмерно низкий тариф. Мне неприятно это говорить, тем более что я уж точно не являюсь особо богатым человеком, я обычный преподаватель, и у меня нет нефтяной вышки. Но такова реальность расчетов: если не хватает парковочных мест, значит, стоянка недостаточно дорогая. Ничего другого не придумано. Понятно, что как обыватель, если я еду в центр Москвы и мне негде встать, то мне хочется ругать власти города. Но как профессионал в своей области я могу сделать только один малоприятный вывод — тарифы нужно повышать».

О непростом будущем

«В ближайшее время Москве предстоит решать две основные транспортные проблемы. Во-первых, не был решен вопрос о ночлеге машин, или, выражаясь профессионально, о резидентном размещении автомобилей. Это не совсем парковка (с ней-то у нас разобрались). Когда ты едешь в магазин — это парковка. А ночлег — это совсем другое. Это тяжелый вопрос, требующий политического мужества, поскольку чреват куда большими всплесками народного возмущения, чем было при введении платных стоянок. Нужно признать: некоторые типы застройки Москвы изначально непригодны для владения автомобилем. Это не прописано в законах у нас, но это так. Предстоит рано или поздно жесткая реформа, и мы от этого никуда не денемся.

Вторая проблема, ожидающая нас в ближайшее время, не зависит ни от нас с вами, ни даже от мэра. В связи с происходящими в стране событиями впереди нас ждет экономное пользование автомобилем. Раньше как было? Все жили как “цивилизованные люди” — купили машину, ездим, сколько хотим, износилась — купили новую. Теперь — все. Новую машину уже так просто не купишь в ближайшие годы. И вот это приведет нас к экономному использованию автомобиля, что в свою очередь приведет к очень большим последствиям, в частности к резкому увеличению нагрузки на общественный транспорт. А с общественным транспортом тоже будет непросто — вся начинка наших автобусов и трамваев покупная, импортная. И теперь она станет недоступна из-за санкций. Но если вот эта, вторая проблема глобальная, не только столичная, то первая — сугубо московская».

О такси, велосипедах и самокатах

«“Цифровая упаковка” поменяла рынок такси по всему миру. В Москве это произошло одновременно со всеми. Другое дело, что если в других странах самые разные компании извоза конкурируют между собой, то у нас есть очевидный монополист — Яндекс, и это не очень хорошо. Но сами по себе перемены были очень позитивными — в том, что можешь вызвать машину с телефона в любое время дня и ночи. В столице все это работает очень эффективно. Помню, я и мой коллега выходим с деловой встречи. Я вызываю себе Яндекс, а он — личного водителя. Так вот, мое такси приехало раньше.

За последние годы велосипед также стал серьезным фактором в транспортной системе Москвы — он стал средством доставки. И это тоже имеет за собой ряд последствий и непростых решений. Потому что в современном мире велосипеды в основном существуют в целях передвижения, а не доставки продуктов, как и электросамокаты. Поэтому сейчас эта система в Москве перегружена, и это совсем не безобидно.

Многие ездят по тротуарам — и это очень опасно. Часть мер проводилась в Москве совершенно формально. Ну начертили где-то велодорожки…  К тому же за счет этих велодорожек у нас сильно ухудшилось автомобильное движение в некоторых местах. Оставим за скобками то, что во многих местах, например на Бульварном кольце, велосипедиста можно встретить едва ли раз в сутки, в то время как в других районах — слишком часто».

Здравоохранение

За прошедшие три года мне пришлось не раз вызывать родным скорую (в том числе госпитализировать маму с ковидом в специально сооруженный временный госпиталь, а спустя месяц отправить туда же и свою девушку). Приходилось пользоваться и услугами районной поликлиники, хоть и по мелочи. Наша бесплатная медицина уж точно не идеальна, но пока что почти во всех случаях я имел дело с добросовестными профессионалами, а мои близкие получили относительно достойные (по российским меркам) условия. Совать врачам конверты с наличными уже не приходилось, а от конфет в ординаторской тоже стали отказываться.

Мне удалось поговорить о развитии здравоохранения Москвы с человеком, во многом ответственным за строительство того грандиозного, сооруженного за считаные недели госпиталя, где, собственно, однажды и спасли мою маму, — начальником отдела перспективного развития ГБУЗ ГКБ им. В. П. Демихова департамента здравоохранения Москвы Анной Авлаховой:

«Если мы говорим о развитии здравоохранения и медицинской инфраструктуры в Москве за последние три года, то начало этому положило строительство Московского клинического центра инфекционных болезней “Вороновское” в 2020 году. Он был построен всего за 30 дней и уже через месяц принял первого пациента. Перед угрозой пандемии Москва бросила все силы на то, чтобы остановить распространение вируса, и построила ультрасовременный центр, который прослужит еще несколько десятилетий благодаря не только качеству строительства, но и правильному проектированию. И как доказательство — центру через пару месяцев исполнится три года. COVID-19 отступил, но МКЦИБ продолжает работать, принимая пациентов с инфекционными заболеваниями, доказав тем самым свою нужность и востребованность.

Правительство Москвы делает очень много для того, чтобы программа развития медицинской инфраструктуры набрала огромные обороты. Проводится обновление поликлиник в рамках программы “Моя поликлиника”, создается целая сеть из шести скоропомощных комплексов. Строятся новые объекты первичного и стационарного звеньев. Все это должно максимально улучшить жизнь москвичей в сфере здравоохранения. Для понимания: только 2022 году в столице отремонтирован 51 медицинский объект, а с нуля построено 28.

В рамках развития первичного звена в столице в 2020-м было возведено пять новых поликлиник и планируется еще 30 в районах, где есть трудности с получением амбулаторной медицинской помощи. 2022 год стал знаковым для многопрофильного клинического центра “Коммунарка”. Его строительство ведется с 2016 года. В 2020-м объекты первой очереди были перепрофилированы под пациентов с коронавирусом, но по мере стабилизации эпидемиологической ситуации комплекс в 2022 году заработал по своему основному назначению. Также этот год ознаменовался строительством нового корпуса травматологии и ортопедии при ГКБ №31. Добавлю, что сейчас впервые в истории города проводится крупнейшая модернизация амбулаторного комплекса. В программу вошли более 200 поликлиник, 72 из них уже отремонтированы и начали принимать пациентов. Активно продолжают обновлять городские стационары.

Также хочется сказать о реализации нескольких масштабных проектов. Первый — это лечебно-диагностический комплекс при МКНЦ им. Логинова. Второй — инфекционный лечебно-диагностический комплекс на территории инфекционной клинической больницы №1, третий — это многопрофильный лечебный комплекс в ДГКБ св. Владимира».

Революция благоустройства

Из преобразований, произошедших в Москве с 2013 по 2022 год, самыми заметными стали скорее не дома, но то, что между ними — дворы, улицы, парки, площади и скверы. Я называю эти меры, произошедшие с Москвой за последние десять лет, не иначе как революцией благоустройства. Применяю я такой радикальный термин, потому что до этого городское пространство само по себе, без привязки к важным зданиям, мало кого интересовало в России. Подробнее о нем рассказывает один из основателей архитектурного бюро Wowhaus Олег Шапиро:

«Многие ошибочно считают, что переворот в благоустройстве — это якобы чисто московское явление. Это не так. В эти же годы весь мир занимался благоустройством, и сейчас этим занимается. Просто Москва после долгого перерыва оказалась там же, где и весь мир. Весь мир не сошел с ума, что вдруг стал тратить деньги на это. Люди должны быть на улице, если у них появляется свободное время. Другое дело, что в Москве эти перемены произошли очень организованно, масштабно и поэтому очень успешно.

Благоустройство сегодня стало отдельной индустрией, сложившейся за десять лет. Но когда все только начиналось, никто не понимал, откуда брать какие материалы. Например, когда мы делали Крымскую набережную, а одновременно в Москве приводили в порядок еще и Большую Дмитровку, в какой-то момент стало не хватать камня. Люди, которые поставляли его с Урала, просто не могли справиться с таким темпом, хотя сделано было совсем немного. Было непонятно, кто это все будет делать и как. На тот момент не было в нужном масштабе ни обученных людей, ни технологий, ни производства.

Начались эти процессы с парка Горького, который совершенно неожиданно выстрелил, и такого эффекта не ожидал никто, в том числе те, кто строил. Его реконструкция москвичам понравилась, а главное — изменила самих посетителей парка, где еще недавно гулял полукриминальный контингент. А тут совершенно новый подход, замечательная коммуникация властей с жителями, повесили таблички, что можно лежать на траве. И все были просто в восторге. Самой травы даже еще не было, но лежать уже было можно. Кстати, я считаю, что большой просчет мэрии в дальнейшем — это отсутствие такой же хорошей коммуникации с москвичами, какая была при реконструкции этого парка. Следующей на очереди стала Крымская набережная, которая когда-то была просто проезжей дорогой. Когда мы ее только сделали, еще не было этой озелененной артерии, соединявшей ее с центром, с тем же “Красным Октябрем”. Это была транзитная улица, которая вела в никуда в тот момент. Но все равно москвичи рванули туда гулять. Это был такой романтический первый этап, все были счастливы и поняли, что это сделано для них, для людей.

А вот после Крымской благоустройство превратилось в городскую программу, что было хорошо и вовремя, но привело к перекрытию всей столицы. Проблема в том, что когда программа стала городской, ее масштаб резко вырос, что вызвало раздражение у многих жителей. Многие москвичи решили, что все эти меры по благоустройству сделаны не для их удобства, а что это какая-то самостоятельная, оторванная от населения программа. Возможно, это могли бы сделать чуть более поэтапно, мягче. Этот уже масштабный период благоустройства после Крымской стал вторым, во многом связанным с подготовкой к чемпионату мира 2018 года. А к самому чемпионату стало понятно, что Москва изменилась, просто стала другим городом. И все это благодаря тем масштабным программам.

Третьим этапом стало разрастание благоустройства за пределы центра Москвы. Город осознал, что центр — это, конечно, замечательно, мы все любим там бывать, но 80% москвичей проводят 80% времени за пределами Третьего кольца. Поэтому было очевидно, что эти грандиозные программы вроде “Моей улицы” должны были развить и те районы тоже. И стали уже думать о том, как с этим связано метро, как метро связано с жилыми районами, где пути доставки, где дворы, а где главные общественные центры. Можно было, наверное, это проработать более углубленно, но сделано было очень много. Сейчас трудно кого-то упрекнуть, что детские площадки, спортивные, молодежные комплексы вне центра развиты хуже или меньше, чем в пределах центра.

В ходе этих преобразований были привлечены разные подрядчики — и хорошие, и нет. Поэтому была заметна разница в качестве работ. Многих москвичей эта разница в качестве раздражает (особенно тех, кто натерпелся от перекопанного города). Но те, кто приехал из регионов или давно не был в Москве, в полном восторге».

Строительство

На сегодняшний день едва ли не каждый десятый житель России живет в Москве. А последние десять лет город захлестнул настоящий строительный бум, который, несмотря на сложные времена, лишь набирает силу. Например, на исходе 2022 года Москва поставила очередной рекорд по количеству нового жилья: с января по середину декабря было введено в эксплуатацию больше 11,5 млн кв. м недвижимости. Это на 35% больше, чем первоначально запланировано.

Параллельно с этим полным ходом продолжается программа реновации, которую, как мне кажется, уже перестали панически бояться москвичи. На сегодняшний день, согласно статистике, переселены (или переселяются) около 87 тыс. человек, а в рамках программы возведено 192 стартовых дома площадью 2,5 млн кв. м. На сегодняшний день лидером по переселению стал ЗАО. О том, как развивается современное жилье, рассказывает основатель архитектурного бюро IND Амир Идиатулин:

«После прихода Сергея Собянина на должность мэра начали решаться многие городские проблемы, наличие которых все осознавали, но не говорили о них на официальном уровне. Да, для наведения порядка порой использовались не самые популярные методы, но при этом на решение поставленных задач выделялись крупные бюджеты. В эти же годы в Москве очень сильно вырос банковский сектор, что сказалось и на доходах города. Поэтому деньги потекли, например, в транспортную инфраструктуру, развитие которой требовало значительных инвестиций.

За последние десять лет Москва заметно увеличилась, приросла новыми территориями. Можно спорить о том, хорошо это или плохо. Наверное, прежде чем расширять границы города, стоило продумать стратегию этого расширения. Столица также начала осваивать так называемый ржавый пояс — промзоны по периметру города. Как правило, это были заводы, переставшие функционировать. Самый яркий пример редевелопмента подобных территорий — новый жилой район “ЗИЛАрт”. Впрочем, в свете нынешней ситуации в геополитике и экономике ход событий может поменяться. До весны прошлого года Москва верным шагом двигалась в сторону постиндустриального города. Теперь же мы, наоборот, можем прийти к тому, что в Москве начнут, к примеру, конструировать самолеты.

Еще одно масштабное явление при Собянине — реновация ветхого жилого фонда. О ней много шумели и спорили несколько лет назад, были даже протестные митинги, поскольку программа реновации ощутимо вторгалась в жизнь москвичей, меняла их привычный уклад. А люди не любят внезапные перемены. Тем не менее программа успешно реализуется, многие опасения по ее поводу оказались беспочвенными. Наше бюро тоже проектировало предложения по проектам в рамках реновации, позже вошедшие в шорт-лист.

И тем не менее у меня к ней есть несколько вопросов как у архитектора. Жилье в рамках реновации слишком уж экономичное — это буквально такое социальное жилье. Обычные ЖК экономкласса у застройщиков часто и интереснее, и качественнее в исполнении. И тем не менее дома, строящиеся по программе реновации, во всех отношениях превосходят устаревшие хрущевки.

Мой второй вопрос к авторам программы: почему при переселении не меняется состав жильцов? Жителей старых домов расселяют чуть ли не в том же составе, и в итоге совершенно не меняется их круг общения. Мне кажется, что нужно стараться в том числе архитектурными методами побуждать соседей к общению друг с другом.

Еще до запуска программы реновации у нас начал складываться новый формат типового жилья — спасибо постановлению 305-ПП. Его отличительными признаками являются переменная этажность и разноцветные фасады, будто бы собранные из ярких кубиков. Наиболее выразительным примером этого нового поколения типовых жилых зданий служит продукция ГК “ПИК”, вызывающая в памяти известную игру “Тетрис”.

Я не считаю эту застройку чем-то особо инновационным, хотя, само собой, планировки стали удобнее. Проблема этих новых ЖК не в самой архитектуре, но в их градостроительной сути обычных спальных кварталов. Эти комплексы не многофункциональны. Это замкнутые системы, почти не привязанные к городу, к улицам, они, как правило, лишены детских или молодежных учреждений в отличие от советского периода, кстати. В то время строительство тех же домов культуры или домов пионеров в новых жилых районах было обычным делом. Сегодня мы часто получаем среду, где нет никакой другой функции, кроме жилой, и это плохо. Есть, например, интересные западные аналоги, где в многофункциональных пространствах имеются и коворкинги, и кафе, и детские центры — и все это включено в состав жилых районов.

Сейчас же функциональное разнообразие в наших жилых кварталах ограничивается магазинами, кафе и парикмахерскими на первых этажах. А ведь надо думать еще и о центрах притяжения. Современные жилые кварталы должны строиться не “лоскутами”, точечно, как сейчас, а согласно продуманному мастер-плану.

Резюмируя, скажу, что качество московской архитектуры за последние годы кратно выросло, не в последнюю очередь благодаря тому, что у мэра относительно молодая команда. Поначалу важные объекты приглашали строить модных иностранцев, что привело к росту конкуренции, и это очень хорошо. А потом уже вырос не только уровень проектировщика, но и уровень заказчика. Для меня и моего бюро IND architects это стало прекрасным подспорьем: наконец-то заказчик разговаривает с нами на одном языке».

Мода на сдержанные дома

Со времен диковатого провинциального шика лужковских зданий в столичном проектировании произошли большие сдвиги. Помимо того, что новая архитектура приобрела общеевропейский международный облик, изменилась и ее градостроительная роль. Здания, обращающие на себя слишком много внимания, в Москве больше строить не принято. Поэтому, особенно в центре города, среди новых построек сегодня преобладают дорогие, утонченные, но внешне неприметные дома, легко сливающиеся с окружением. Комментирует руководитель архитектурного бюро WALL Рубен Аракелян:

«Вопрос о том, как выглядят современные столичные здания, лежит не совсем в области зданий, но совсем в другой плоскости, а именно в смене оценок. При Лужкове город занимался зданиями, а при Собянине — общественными пространствами. Когда пришла новая команда мэра, в частности новая молодая команда МКА во главе с Сергеем Кузнецовым, изменился сам подход к формированию городской среды, и впервые начались дискуссии о городской среде. К этому моменту многие осознали, что город — это не только дома, но и улицы, дворы, бульвары и парки. В администрации поняли, что в городе первостепенны те места, где люди проводят свое время, а сами здания — второстепенны. А значит, их эстетика является дополнением и частью общего ландшафта города. Эстетикой стала “простая пустота”. Все усилия проектировщиков сегодня направлены на то, чтобы делать пространство между домами все более насыщенным и разнообразным. Город — он как текст. Текст не может состоять из одних только букв и восклицательных знаков. Он состоит еще и из пробелов и пауз. И сегодня пришло понимание того, что пробелам и паузам нужно уделить не меньше внимания, чем восклицательным знакам. Теперь все поменялось наоборот: восклицательными знаками стали пространства между домами, а сами дома — пробелами. Но если мы говорим собственно о современных зданиях Москвы, то сегодня преобладает жилье, которое выглядит сдержанно, и большинство отдельных очень ярких зданий, которые являются жемчужинами города, относится к общественным. Например, комплекс “Зарядье”, особенно здание филармонии. “Зарядье” стоит все-таки воспринимать не как просто парк, а именно как комплекс сооружений. Или, например, недавно завершенный ГЭС-2. А основной “текст” из новых московских зданий проектируется элегантно, тонко, с красивыми пропорциями, но эстетически довольно сдержанными. Зато таким образом достигается цельность города, как, например, цельны Париж или Петербург.

Особенностью современной столичной архитектуры стало проникновение города в первые этажи зданий, где чаще всего располагаются магазины или кафе. Как правило, первые этажи домов сегодня строят чуть более высокими и с прозрачными стеклянными фасадами. Опять же градостроительная часть здесь превалирует над фасадами, которые делают преднамеренно неприметными. Здание не обязательно должно кричать, оно должно быть некритичным, спокойным, удобным, встраиваться в город — хорошо сочетаться с соседними постройками. И если эти условия соблюдены, если здание уместно, то фасад сам по себе не важен. А уж какими именно их проектируют — зависит от руки мастера, у разных архитекторов разные предпочтения. Мне, например, нравятся сдержанные, уместные решения, которые можно встретить в Швейцарии, Скандинавии и Японии. Мы особенно много внимания уделяем именно пропорциям.

За последние годы в Москве совершенно также изменился контроль за качеством проектов будущих зданий. Ситуация изменилась к лучшему. Раньше, лет пятнадцать-двадцать назад, Москомархитектура, утверждающая проекты, была закрытой организацией, к которой было очень трудно подступиться. Теперь же они прозрачны, открыты и ведут себя по отношению к архитекторам как партнеры, помогают нам. С ними можно посоветоваться на любой стадии проекта. С командой города можно теперь обсудить любые решения».

Борьба с наследием и борьба за наследие

Помимо того, как рождается Москва новая, постепенно уходит в небытие часть Москвы старой. Этот процесс неизбежен, но частое пренебрежение значимостью культурного наследия приводит к тому, что столица навсегда теряет то, что стоило бы всеми силами спасать и сохранять. Какие же отношения с историческим наследием складываются у властей в последние годы? Со слов моего собеседника, краеведа, члена Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека Константина Михайлова — противоречивые:

«В подходах каждой эпохи есть свои плюсы и минусы. Сегодняшний период отличается от предыдущего куда более значительным объемом вложений в охрану наследия и вместе с тем куда большей закрытостью официальных структур в плане контактов с общественными организациями и вообще с негосударственным сектором охраны наследия.

В плане обращения с наследием сегодняшний период отличается от лужковского большей системностью и чинностью. Лужков был увлекающимся человеком и относился к закону не как к догме, а как к поводу пофилософствовать. Он вел себя скорее как удельный князь феодальной эпохи, в дела которого верховная власть старалась не вмешиваться. Известны эпизоды, когда бывший градоначальник буквально рисовал на салфетке свои идеи, указывая архитекторам, как строить или оформлять интерьер. Я сам такую салфетку видел однажды. Поэтому при Лужкове в сфере охраны наследия было гораздо больше импровизации, как и в других областях городской жизни.

Ничего подобного при правлении Собянина я представить не могу. Стиль управления теперь совершенно иной — никакой феодальной вольницы. Дела обставляются по всей строгости закона. Если нужно что-то снести, построить что-нибудь в охранной зоне или сократить ее, то приглашаются специальные “эксперты”, способные решить задачу с заранее известным нужным результатом. Обладая огромными способностями в словесной и логической эквилибристике, они могут без труда доказать вам, что 2х2 — это 4,5 или 8. Людей, способных на это, хватает. Получив такие экспертные заключения, государственные органы официально соглашаются, формально не имея возможности вмешиваться в дела специалистов. Таким образом становятся возможны подобные решения, как снос флигеля XVIII века усадьбы на Большой Никитской, где когда-то был так называемый наполеоновский театр, строительство семиэтажного дома в охранной зоне Кремля на Софийской набережной или обрезание существующих памятников уже не только по кромке здания, но и по самому телу объектов, как на Бадаевском пивзаводе.

В современном городе, таким образом, не осталось места для импровизации. Сейчас у нас этакая эпоха застегнутых на все пуговицы мундиров — тщательного и, особо это подчеркну, сугубо формального соблюдения законов и правил. И при Лужкове, и при Собянине возможно в принципе все, но если раньше власть не стеснялась произвола, то теперь она его стесняется и заботится об его оформлении как сугубо законного деяния.

Еще одно ключевое различие между лужковским периодом и нынешним — в отсутствии сегодня диалога между администрацией и общественными организациями, защитниками наследия. При Лужкове этот диалог был, причем мэр сам активно в нем участвовал, стараясь обосновать свою личную точку зрения. Сейчас никакого диалога практически нет, все решения принимают за закрытыми дверями.

При этом следует подчеркнуть, что сам масштаб работы с наследием демонстрирует сегодня огромный прогресс в сравнении с предыдущими эпохами. Закончились времена, когда количество аварийных памятников в Москве исчислялось сотнями. Ежегодно мэрия рапортует о тысячах отреставрированных объектов. Качество этой реставрации иногда вызывает вопросы, но мы говорим о ситуации в целом.

В восстановление культурного наследия вкладываются огромные деньги, тем более в сравнении с другими регионами страны. И результат налицо — город действительно преобразился».

В 2008-м я уехал из Москвы, чтобы провести следующие десять лет в Вене, Нью-Йорке и Лондоне. Наш город начала нулевых запомнился мне все еще хаотичным, местами опасным и унылым местом. Я вернулся в 2018-м и до сих пор остаюсь ошеломлен случившимися переменами. В сравнении с сырым Лондоном и ржавым, замусоренным Бруклином обновленная Москва и поныне кажется мне чуть ли не раем на земле. И, несмотря на все несовершенства, судя по выводам ООН о качестве жизни в нашем городе, показалось мне так не случайно.

Фото: shutterstock.com, пресс-служба департамента транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры города Москвы, пресс-служба мэра и правительства Москвы, Евгений Самарин/mos.ru