Когда-то у меня было интервью с сомнологом, и он объяснял, что в случае бессонницы надо срочно переместиться из кровати в другое место (можно в другую горизонталь), чтобы кровать не перестала ассоциироваться со сном и отдыхом. Пару лет назад Москва перестала ассоциироваться у меня с жизнью.

Раньше мне казалось, что я с городом в очень тесных и близких отношениях: часто ходила на свидания с Москвой, когда третий был не нужен — могла рвануть на любимую Шаболовку и гулять по тому кусочку Ленинского. И вообще вот это времяпрепровождение один на один с городом было очень важным — я так отдыхала.

Где-то год назад я начала ловить себя на мысли, что хоть еще не успела выйти из дома, а только посмотрела в окно, но уже устала — полная апатия. А уж прокатившись пару станций на метро, выгребала совсем выжатая. И мне совсем перестало быть интересно — да, любимые места были, периодически менялись, но все настолько затаскано, что сколько бы Москва ни расширялась и ни становилась Новой, это не спасало.

Начались вечная мигрень и бессонница. К тому же мой петербургский приятель-алкоголик чуть не умер наутро от хвори и тремора после распитой фляжки коньяка в Москве. Вот уже полгода я на этих северных выселках и ответственно могу заявить, что пьется в Петербурге намного легче, тем более финская водка еще под боком. И ни один настоящий петербуржец за тридцать не выйдет на зимнюю улицу без фляжки коньяка — вот так можно считывать коренных.

На Питер я много лет смотрела со скепсисом, хотя дедушкиным офицерским прошлым корнями ухожу в Ленинград, который первый раз показал мне именно он. Меня раздражало в Петербурге все: от того, что дорогу переходят не наискось, а квадратом через весь квартал, до того, что тетки совершенно чураются современной моды и ходят как попало, точнее так, как одевались десять лет назад.

А еще меня всегда отворачивал от Питера пиар города. В какой-то момент маркетологи книжных и так далее начали тиражировать открытки и магнитики с надписями типа «Уехать в Петербург и влюбиться», «Питер лучше Москвы» и всякую другую сувенирную дребедень, где батон подписан булкой, а водолазка — бадлоном. Толпы моих подружек поперлись в Питер, откуда выкладывали сторис с подписями «Наконец-то я в любимом городе на Неве» и падали от восторга в обморок.

Такая попсовость бесила. Городу снова достанется: новый сезон «Содержанок» снят в Петербурге, и очарованные барышни уже едут путешествовать по местам сериала — недавно в поезде я наткнулась на толпу губастых, которые включили перепетый Сабиной Ахмедовой в сериале хит «Ты не верь слезам» и, подвывая, мечтали о той жизни содержанок в Петербурге.

Но летом, совсем устав от Москвы, я совершила тренировочный бросок и свалила на весь июль в Петербург, оказавшись в квартире на Кронверке прямо с видом на Петропавловку и мечеть — на так обожаемой приезжими Петроградской стороне. Изначально снимала эту слепленную из коммуналки квартиру с террасой моя подружка — такая же московская дура, которая с легкостью отдавала за 30 метров 65 тысяч и оттирала с балкона голубиное дерьмо или убирала оттуда снег в зависимости от времени года. Тут так не принято — это необоснованно дорого.

Сам этот месяц был прекрасный: я наконец выспалась, хоть до глубокой ночи под окнами ходили трамваи, а на моей террасе периодически оказывались руферы и приветливо махали ручкой. Не спускалась в метро — везде ходила пешком. И мое неспальное «везде» было очень красивым — исторический центр. Ходила в клубы, где в отличие от Москвы не пафосно жрут за столиками, а тусуются и общаются. А к концу месяца, в день отъезда, поняла, что на карте еще треть зарплаты (хотя в Москве к этому времени я судорожно экономлю и влезаю в долги, чтобы дотянуть до дня выплаты), и пошла за дорогущим шелковым платьем.

Две последние недели в Москве, готовясь к отъезду и ставя свою новую жизнь на рельсы, я просто мучилась — уже скорее бы окунуться в нормальную жизнь. И наконец уехала в прекрасный доходный дом на Васильевском острове.

В Петербурге я уже полгода и, несмотря на серую питерскую зиму, живу здесь без хандры и депрессии. Вкусно ем: в Москве я в какой-то момент столкнулась с тем, что, открывая меню в кафе, мне резко переставало хотеться что-то заказать, и дело даже не в ценах (но и в них тоже), а в однообразии блюд, в Москве все как по команде едят одно и то же. А в Питере хороший общепит: куча булочных, тошниловок-чуфален. А как многообразна восточная кухня: в любой чайхане упоительный плов и лагман, а под домом у меня заведение, открытое турком. Недавно приехав в Москву по работе, в середнячковом баре отказалась от чайника чая, который предлагали за 800 рублей, а кофе за 400 рублей в другом месте чуть не встал поперек горла.

Мне никогда не было близко сравнение москвичей и петербуржцев, мол, вторые все из себя интеллигентные. Но я увидела, что люди здесь намного вменяемее и еще не возомнили о себе непонятно что. Хоть в рамках личной жизни, хоть в рамках журналистской работы — в Москве ты постоянно до кого-то дотягиваешься и допрыгиваешь, пробираясь сквозь кучу менеджеров, а этот человек, смотря в ежедневник, до тебя снисходит. Один петербургский знакомый, оказываясь в Москве, ходит по городу и повторяет: «Что у них у всех с лицами — говна объелись?» В Петербурге же достаточно протянуть к кому-то руку, и тебе тут же ее пожмут. Да и понятия звезды нет. Например, Антон Белянкин из группы «2ва самолета» в 2000-х открыл концертную площадку-бар «Белград» и запросто, отыграв концерт, сам вставал за стойку.

Публицист Горчев когда-то написал: «И вот таких людей в городе Петербурге целые вагоны в метро ездят. Один со скрипочкой, другой с контрабасом, третий — вообще ясно, что полностью е**нутый, но тоже пьяный…  Зато если человек приезжает из другого города, в основном из Москвы, такое положение вещей вызывает в нем страшное раздражение».

Близость к Финляндии тоже сказывается, в том числе и продуктово. Почему-то в отличие от Москвы здесь совершенно не умерла культура букинистических. И нет помешанности на торговых центрах — куча безымянных магазинчиков, где запросто можно оторвать настоящие Levi’s и Lee. И рынки хороши.

Кажется, в Петербурге у меня выправился развращенный Москвой вкус — мне больше не хочется модничать. Легко быть собой, не похожей на всех — ведь в этих магазинах, наполненных уловами челноков, которые привезли шмотье из Турции и Италии, проще найти что-то отличающееся. Мой приятель-антрополог, коренной еще ленинградец, про моду здесь сказал так: одеваются либо серо, либо серо, но вычурно (как он сам: черная байкерская косуха, потертые джинсы, берцы и ковбойская шляпа), либо в оранжевое пальто. В Петербурге проще выглядеть хорошо.

Иногда я нахожу здесь Москву: какая-нибудь хипстерская кафешка с кислым кофе по 300 рублей или очередное лофт-пространство — и бегу оттуда прочь, не оглядываясь. Я не хочу в Москву, хоть и живу на два города.

При здешних ценах постоянные разъезды на «Сапсане» и полеты на самолете не встают в копеечку — все равно хватает на интересную центровую жизнь. Но иногда уехать сложновато, особенно на выходные все билеты выкуплены уже на неделю. В какой-то момент мне настолько не хотелось быть в Москве, что я уезжала ночным поездом, оказывалась на Ленинградском вокзале в 8 утра, а уже в обед мчала в Петербург на «Сапсане», чтобы провести вечер дома.

В Москве и правда сухой воздух, особенно после здешнего, морского. Выходя на вокзале, я тут же бегу в аптеку за каплями для носа — дышать в городе нечем, голова адски болит. Да и вообще я брожу по центру Москвы и вижу, что он умер: в нем есть показушная жизнь, но настоящей нет — не выходят тут в тапках и ночнушке выгуливать собаку. И в домах этих на Тверской практически не живут. В петербургском центре жизнь есть — знакомая семья снимала роскошную двушку на Итальянской улице (около Невского проспекта и площади Искусств) всего за 40 тысяч.

Со временем я поняла, что в Москве скучала по некоторой лужковской провинциальности. В Москве нет места для маневра — везде камеры, технократия. Тут же жизнь столичного масштаба, но провинциального (в том смысле, что не ставшего окончательно современным) толка.

При этом у моих питерских знакомых нет навязанного скепсиса к Москве. Для них Москва такой же способ проветриться, как для москвичей — Петербург: «Все одно и то же — сменить картинку. Раньше я любил приехать утренним поездом, выйти на площади трех вокзалов, оттуда — на Сахарова, как-то догрести до Кремля и обратно на вокзал. Мне хватало нескольких часов — отпускало».

Знакомая концертный менеджер вообще переехала в Питер случайно: продала хрущевку в Королеве, понимала, что на Москву не хватит, а менять Королев на Балашиху нет смысла, и случайно вложилась в строительство нового ЖК на Петроградке (вообще-то в очень дорогом районе). И помимо того, что Питер сам хорош, она теперь близка с ним, потому что вновь обрела ощущение своего несъемного дома. Хотя у этой подруги не зародилось такого отторжения к Москве, как у меня, и она тоже катается туда-сюда, живя в Петербурге на хорошие московские деньги. К северу притиралась и привыкала, было это еще шесть лет назад: «Накануне переезда отношения с Петербургом были любовные, город я любила, как человека. Но когда я переехала, началась странная история: с одной стороны, я была заворожена, с другой — это как отношения на расстоянии, когда вы были влюблены, а потом съехались и не разобрались, какие вы люди. Я ходила по Петербургу, где мне все нравилось, но понимала, что теперь это мой дом, а я о нем ничего не знаю — я здесь не росла. Такой восхищенный дурачок. И влюбленность превратилась в быт». Но Оля обжилась и снова влюбилась: сначала мучилась — из десяти дней в Питере только половину времени проводила счастливо, а вторую часть времени ждала отъезда. Постепенно поняла, в чем прелесть Петербурга: когда выстраиваешь свою жизнь здесь, то становишься своим — тебя ждут в кофейне, помнят в «Озоне», а где-то не берут деньги, записывая на счет: «Отдашь в следующий раз». В Москве же из-за того, что все на поток, такое невозможно, общая усталость от жизни накладывает отпечаток безразличия на людей.

От петербургской жизни Оля облагородилась: все московские приятели говорят, что от нее исходят флюиды спокойствия. Правда, есть в Москве этот надуманный культ заведенности и занятости. И меня тоже периодически одергивают, мол, выдохни уже, здесь не Москва. И Горчев снова не промах, московскую воображаемую важность понял правильно: «День и ночь к тебе идут пароходы и поезда с провиантом, со всех сторон мчатся фургоны, набитые миллиардами тонн всего того, что только бывает на свете и чего не бывает, и уезжают прочь опустевшие — все-все проглатывают бездонные твои глубины». А главное, Москва расщепляет человека, даже того, кто ее любит.

Тем временем я боюсь, что когда-нибудь устану от Петербурга, понимая, что на этом глобально моя жизнь в больших городах в этой стране закончится. Группа «Високосный год» когда-то пела: «Москва, Москва, позови меня домой». Я думаю об этом робко, предполагая в конце вопросительный знак и надеясь, что не позовет.