Кунцевское кладбище на западной окраине Москвы — одно из старейших в городе. Появилось оно еще в конце XVII века в селе Спасское-Манухино. Сельский погост при церкви Спаса Нерукотворного Образа, построенной в 1673–1676 годах, сначала звался Сетуньским — по имени протекающей поблизости реки Сетунь.

В 1925 году он оказался на территории подмосковного города Кунцево, и в честь него переименовали и кладбище. В 1960-м Кунцево вошло в состав Москвы, и кладбище стало городским. Переименовывать его не стали, но сделали филиалом Новодевичьего. Такая история филиала главного кладбища страны с областной судьбой определила и его структуру: в старой части в основном находятся могилы обитателей Кунцево первой половины XX века и их родственников, в новой с 1960 года хоронят исключительно «заслуженных» и выдающихся москвичей, а самые древние захоронения находятся на церковном погосте у входа на кладбище. Чтобы попасть на него, надо обойти храм с правой стороны.

На этом крохотном кладбище в три ряда есть чудом уцелевшее с XIX века семейное захоронение купцов Сабашниковых: Василия Никитича, занимавшегося добычей золота, производством сахара и продажей чая, и его жены Серафимы Савватьевны. Рядом похоронен их сын, книгоиздатель Сергей Сабашников. На его могиле когда-то стоял памятник работы Николая Андреева, автора Островского у Малого театра и Гоголя на Никитском бульваре, но он, к сожалению, утрачен. В наше время на погосте около церкви Спаса Нерукотворного Образа хоронят представителей московского духовенства. Самое популярное среди этих захоронений, судя по количеству цветов и поставленной рядом скамейке, могила священника Даниила Сысоева, застреленного в 2009 году в храме Апостола Формы на «Кантемировской». Всякий раз, когда я здесь бываю, на скамейке кто-то сидит, причем часто это совсем молодые люди.

Выхожу за церковную ограду и иду на кладбище — в старой его части, подальше от заслуженных москвичей и поближе к церкви, похоронен писатель Варлам Шаламов, автор «Колымских рассказов» и «Колымских тетрадей» — от входа до его могилы идти пару минут. Сначала здесь стоял простой железный крест, но после первых публикаций «Колымских рассказов» в конце 1980-х душеприказчица Шаламова Ирина Сиротинская заказала его другу, скульптору Федоту Сучкову, памятник: на сером гранитном постаменте была установлена голова писателя, отлитая из бронзы. В 2000-м вандалы ее украли — скорей всего, чтобы сдать в пункт приемки цветных металлов, их в окрестностях Кунцевского было целых четыре штуки. Примерно в это же время пострадал и памятник великому хоккеисту и футболисту Всеволоду Боброву: утащили сначала бронзовую клюшку, потом шайбу, а через несколько месяцев и десятикилограммовый бронзовый мяч. Только за один 2000 год на кладбище было зарегистрировано около 700 случаев вандализма и хищений, то есть уносили отсюда что-то в среднем два раза в сутки. Что касается Шаламова, то его памятник, слава богу, восстановили — правда, на этот раз изготовили его на всякий случай не из бронзы, а из чугуна.

Я решаю двигаться вдоль стены, огораживающей старую часть кладбища с севера — где-то там, на краю восьмого участка, похоронена великая русская актриса Нонна Мордюкова. По пути натыкаюсь на могилу легендарного инженера Льва Термена — того самого, который изобрел терменвокс и научил людей превращать электричество в музыку. В России нужно жить долго — это как раз про Термена. Только представьте: человек родился в XIX веке и застал развал СССР! 97 лет жизни инженера вместили многое: он видел Ленина, который восхищался терменвоксом и даже пытался сыграть на нем «Жаворонка» Глинки, десять лет прожил в Нью-Йорке, женился там на чернокожей танцовщице, потом вернулся в СССР, где его, конечно, сразу посадили. В лагере Лев Сергеевич изобрел тележку на монорельсе и попал в туполевскую «шарашку», где придумал какое-то гениальное подслушивающее устройство: его вмонтировали в декоративное панно и преподнесли послу США в подарок от пионеров Страны Советов — американцы обнаружили «жучка» только через семь лет. Во всем мире Термена считали родоначальником электронной музыки, терменвокс использовали в своих записях Pink Floyd и The Beach Boys, Джимми Пейдж играл на нем на концертах, а автор этого уникального инструмента работал монтажником на физфаке Московского университета. Правда, за изобретение того самого «жучка» Термену дали Сталинскую премию (конечно же, секретно).

Вообще надо сказать, что Кунцевское кладбище, которое часто называют творческим из-за обилия могил актеров, режиссеров, музыкантов и писателей, с тем же успехом можно назвать шпионским. Здесь похоронены член «кембриджской пятерки» Ким Филби, супруги Лона и Моррис Коэны, бывшие связными Рудольфа Абеля, и, наконец, убийца Троцкого Рамон Меркадер, он же Рамон Иванович Лопес. Тихо доживавшие свой век под чужими именами разведчики-нелегалы и после смерти не могли рассчитывать на особую экстравагантность, а потому их неброские надгробные памятники с фотографиями в пиджаках и галстуках похожи один на другой, разве что на лацкане вдруг мелькнет звезда Героя. Впрочем, и она не всегда помогает отличить разведчика от предателя: вот, например, на девятом участке стоит надгробие с портретом немолодого бровастого мужчины, слегка напоминающего Брежнева, и надписью «Герой Советского Союза Кулак Алексей Исидорович». Через год после смерти разведчика выяснилось, что все 15 лет работы в нью-йоркской резидентуре Кулак был двойным агентом и сливал секретные сведения американцам. Званий и наград посмертно его лишили, но надпись на памятнике решили не менять.

Продолжая движение вдоль стены, дохожу до могилы Мордюковой. Похоронена она рядом с сыном Владимиром Тихоновым (его отец — актер Вячеслав Тихонов, первый муж актрисы). На памятнике изображены ржаные колосья — возможно, это намек на фильм «Русское поле», драму из колхозной жизни, где героиня Мордюковой хоронит сына — и играет его как раз Тихонов-младший. Трагический сюжет повторился в жизни — актриса пережила сына на 18 лет. На восьмом участке Кунцевского лежат еще два известных актера: Виктор Павлов, Левченко из «Место встречи изменить нельзя», и Наталья Кустинская, красотка-блондинка из «Три плюс два» и любовница Якина, ради которой тот «бросил свою кикимору», из «Ивана Васильевича». Кстати, режиссер этого фильма, король народной комедии Леонид Гайдай, у которого снимались и Мордюкова, и Павлов, тоже похоронен на Кунцевском — как и положено, в новой, «заслуженной» части, рядом с центральной аллеей.

В старой части кладбища я очень хотел найти еще одну могилу — Надежды Яковлевны Мандельштам. Насколько я смог выяснить, она похоронена на четвертом участке. Я дважды исходил его целиком, продираясь боком между высокими оградами могил, то и дело попадая в тупики и поворачивая назад, но все тщетно. Отчаявшись, решил спросить у попавшейся мне на пути пожилой тетеньки в маске-респираторе с клапаном, приводившей в порядок одну из могил, не знает ли она, где искать Надежду Яковлевну. Женщина вздрогнула, подняла на меня глаза и тихо спросила: «Простите, у вас нет подозрения на ковид?» Я замотал головой. Нет, говорю, что вы, у меня и справка есть. Тетенька отступила еще на шаг и сказала: «Понимаете, мне в больницу ложиться, поэтому я очень опасаюсь. Завтра пойду тест сдавать. Вот решила тут прибраться на всякий случай… » Я еще раз извинился и повторил свой вопрос. Женщина рассеянно посмотрела на меня, пожала плечами и сказала, что нет, не знает. Я побродил еще полчаса, опросил еще пару встретившихся мне людей и, пройдя четвертый участок насквозь, выбрался на центральную аллею кладбища, отделяющую старую часть от новой.

Новую часть Кунцевского иногда называют Новокунцевским кладбищем, а старую — Старым Кунцевским. На самом деле кладбище тут одно (хотя у новой части есть свой вход, который теперь считается главным), но две его части действительно отличаются разительно: если старая похожа на тихий тенистый парк с узкими тропинками между могилами и едва различимыми границами участков, то новая скорее — на регулярный сад: здесь меньше деревьев, у могил нет оградок, между участками проложены широкие дорожки, почти нет крестов, зато полно бюстов, часто орденоносных, на гранитных постаментах. Когда попадаешь сюда из старой части, то будто выбираешься из сумрачного леса личных и семейных историй на лужайку официальной истории (прежде всего советской), полной заслуженных и выдающихся личностей всех мастей. И то и другое для кладбищ в порядке вещей, но уникальность Кунцевского в том, что тут два этих мира существуют рядом — по разные стороны центральной аллеи.

Новая часть кладбища представляет собой почти равносторонний треугольник, разделенный на 19 участков. Их нумерация — 13 десятых участков, 4 девятых, 1 двенадцатый и 1 одиннадцатый — кажется абсурдной, но определенная логика тут все же есть. В центре треугольника находится одетый в гранит мемориал погибшим в Великой Отечественной войне, сооруженный к 30-летию Победы. Вокруг него расположены четыре девятых участка, которые в свою очередь опоясаны по внешнему периметру десятыми. В «первом круге» — на девятых — похоронены в основном военачальники: маршалы, генералы, адмиралы и командующие армиями, корпусами и флотами. На многочисленных десятых же — все остальные: чрезвычайные и полномочные послы, заслуженные деятели науки, культуры и Коммунистической партии, лауреаты Государственной, Ленинской и Сталинской премий, талантливые организаторы производства и, конечно, выдающиеся представители творческой интеллигенции. В повести Юрия Трифонова «Другая жизнь» главная героиня, биолог Ольга Васильевна, скептически относящаяся к гуманитарным наукам, несколько снисходительно рассуждает о том, что задача историка — это «нечто похожее на задачу милиционера, который в дни премьер приходит в кассу кинотеатра “Прогресс” и наблюдает за порядком — следит за тем, чтобы великие люди не забегали вперед, не ссорились и не норовили получить билет в бессмертие без очереди». Устроители «официальных» советских погребений с их строгой иерархией церемоний, кладбищ и участков, похоже, понимали свою задачу примерно так же.

Самому Трифонову, чьи похороны в 1981 году были организованы «по второму разряду» в этой иерархии, досталось место на одном из «дальних» десятых участков на Кунцевском кладбище. По пути туда встречаю две интересные могилы. Первая похожа на невысокую и длинную бревенчатую избу с огромным деревянным крестом на крыше — тут покоится архитектор и реставратор, создатель уникального музея на острове Кижи Александр Ополовников, много сделавший для сохранения отечественного деревянного зодчества: под его руководством и по его проектам в 1950–1970-е годы было отреставрировано около 60 памятников на Русском Севере и в Сибири.

Вторая могила видела, пожалуй, самые многочисленные похороны на Кунцевском: попрощаться с легендарным хоккеистом Валерием Харламовым, погибшим в автокатастрофе в 1981-м, пришли несколько тысяч человек. Между двумя частями колумбария захожу на один из десятых участков и сразу нахожу Трифонова, причем в прекрасной компании: в первом ряду — писатель Анатолий Рыбаков, автор «Кортика» и «Бронзовой птицы», которыми я зачитывался в детстве, рядом — замечательный артист Зиновий Гердт, на его могиле лежит серый валун с маленькой дырочкой. Во втором ряду стоит разделенный на две части — черную и белую — лаконичный монумент блестящему режиссеру Анатолию Эфросу и его жене, театроведу Наталье Крымовой. А вот за ними — маленький камень на могиле Юрия Трифонова. Ни на одной из этих могил, что редкость для новой части Кунцевского, нет ни званий, ни наград, ни рода занятий покойных — только имена и годы жизни. Sapienti sat.

Неподалеку нахожу строгую прямоугольную черную плиту с изображением меча и розы и надписью «Боец Чапаевской дивизии Мария Попова». Именно эта женщина стала прототипом Анки-пулеметчицы из фильма братьев Васильевых, хотя на самом деле Попова сначала была «помощницей лекаря», то есть медсестрой, а потом служила в конной разведке. Кстати, актер Леонид Кмит, сыгравший в «Чапаеве» Петьку, тоже похоронен на Кунцевском. А еще здесь похоронены три замечательных детских писателя: Александр Волков (под его портретом выгравированы Элли, Страшила, Железный Дровосек и Трусливый Лев), Николай Носов (у могилы автора «Незнайки» кто-то оставил маленькую деревянную елку с нарисованными огоньками и пачку печенья) и Лазарь Лагин (вместо портрета над датами жизни нарисован бородатый Хоттабыч).

Мимо могил поэта Михаила Матусовского, автора текста «Подмосковных вечеров» и незабвенного хита моего детства «Что тебе снится, крейсер “Аврора”?», и оператора Павла Лебешева, снявшего лучшие фильмы Никиты Михалкова, дохожу до самого дальнего от центральной аллеи угла кладбища и поворачиваю налево. Тут у восточной стены находятся просторные захоронения «для солидных господ»: могилы не теснятся друг к другу, как на других участках, каждая огорожена гранитным бордюром. Первое, что бросается в глаза, — полтора десятка венков в человеческий рост, выстроившихся по линеечке на специальных подставках у свежей могилы. Надписи на венках — «От Президента Российской Федерации», «От правительства», «От Совета Федерации». Рядом стоит роскошный пурпурный шатер с подставкой для гроба — то ли не успели убрать, то ли его вообще не убирают, благо место тут позволяет. Погуглив написанное на могильном кресте имя «Александр Голублев», выясняю, что это руководитель канцелярии президента России, скончавшийся 1 октября. Буквально в десяти метрах — еще одна свежая могила, заваленная цветами, только венки на ней без триколорных лент и надписи на них другие: «От кубанских и сибирских соратников», «От маленьких любителей экстремизма», «Быть воином — значит жить вечно». Оказывается, это могила неонациста Максима Марцинкевича по прозвищу Тесак, умершего недавно в челябинском СИЗО при странных обстоятельствах. Метрах в десяти от меня несколько молодых людей спортивного вида в бейсболках и худи пьют что-то из бутылки, завернутой в пластиковый пакет, и тихо переговариваются между собой. Еще один парень в куртке и футболке с надписью про силу и правду молча стоит в отдалении от них и буквально сверлит могилу Тесака взглядом. Похоже, на Кунцевском появился новый контингент постоянных посетителей.

Я сворачиваю вглубь очередного десятого участка и иду по направлению к центральной аллее. По дороге попадается необычная скульптура на могиле Бориса Хмельницкого: центральная часть фигуры отсутствует, и кажется, что голова, плечи и руки актера парят в воздухе. Очень напоминает «дырявый» памятник Ван Гогу в Сен-Поль-де-Вансе — не знаю, какой из них появился раньше. Неподалеку от Хмельницкого (чуть ближе к выходу и центральной аллее) похоронен писатель Венедикт Ерофеев. Если бы автор великой поэмы «Москва — Петушки» узнал, что после смерти будет лежать в окружении генералов, заслуженных деятелей и лауреатов премий, то наверняка бы придумал на этот счет едкую шутку и немедленно выпил. Напоследок прохожу по центральной аллее, вдоль которой знаменитости лежат на каждом шагу: тут и гениальный «сталкер» Александр Кайдановский, и оператор этого фильма Александр Княжинский, и Юрий Визбор, и режиссер «Неуловимых» Эдмонд Кеосаян, и два Дуремара из разных киноверсий «Золотого ключика»: актер и режиссер Владимир Басов и выдающийся комик Сергей Мартинсон.

Справа от выхода с новой части есть участок без номера — такие престижные места с солидными надгробиями в 1990-х появились на многих московских кладбищах. Преобладающий цвет здесь — респектабельный черный, так что из общей массы выделяется элегантный памятник на могиле основателя «Веселых ребят» Павла Слободкина — стопка нотных листов из белого мрамора. А на могиле поэта Андрея Дементьева и вовсе установлена стопка толстых позолоченных книг, на одной из которых стоит, натурально, золотое перо в золотой чернильнице. Рядом похоронены актер Евгений Моргунов, певец Женя Белоусов, актер и режиссер Валерий Приемыхов, но у меня тут есть свой герой — футбольный тренер Павел Федорович Садырин. Это единственный человек из всех знаменитых обитателей Кунцевского, которого я встречал в жизни. Было это в Питере, в середине 1990-х. Садырин тренировал мою любимую команду и перед началом сезона пообещал обыграть тогда практически непобедимый «Спартак».Но Павел Федорович слово сдержал, и это было настоящее чудо. Через несколько дней я случайно встретил его около станции «Фрунзенская». Он выходил из метро, и я бросился навстречу и сказал: «Большое спасибо вам за “Спартак”!» Потом он переехал в Москву, тренировал другую команду, но я до сих пор ему благодарен, потому что если человек делает тебя счастливым, особенно в юности, это остается с тобой на всю жизнь. «Спасибо, Павел Федорович», — тихо повторяю я, выхожу с кладбища и иду на автобус.

Фото: Игорь Стомахин