Не успел я порадоваться, что в архитектуре метро появилось что-то интересное, как был жестоко обломан. Станции, замкнувшие Большую кольцевую, меня практически ничем не удивили.

От новой очереди ощущение, как будто собрали признаки метро — в метро, мол, много гранита, в метро есть мозаики всякие, еще там туристы фотографируются, отмерили по норме — и пожалуйста, получите-распишитесь: вот вам станция с мозаикой, вот вам станция-фотозона, вот вам станция просто так. Местами интересно, но чего-то не хватает.

Переход на «Рижскую» БКЛ оставляет очень странное впечатление. Во-первых, проем, туда ведущий, зачем-то затянули наполовину, как паутиной, матовым стеклом. Залезешь в эту пасть со стеклянными зубами — и начинается чехарда. То входишь в киберфутуристичные металлические порталы с туннелями и попадаешь в металлический же туннель, разрезанный белыми рамками ламп — ну просто «Солярис» какой-то, то попадаешь в неряшливый коридор, отделанный грязно-серым гранитом, после которого не хочется даже ругать старомодный желтокаменный аванзал перехода.

«Рижскую», пожалуй, можно назвать главным архитектурным открытием последней очереди Большой кольцевой. Вся она изукрашена модными нынче арками, плотно уснащена металлом, а вдали переливается различными цветами красавец-экран. С пересадки он кажется крохотным (я ожидал панель едва ли не во весь потолок), зато все возле него фотографируются.

Вынужден признать, что получилось не хуже моего личного проекта-фаворита — красных пилонов студии Лебедева. Динамичные металлические арки со световым ободочком, наводящие мысли о заставке «Санта-Барбары», впрочем, выглядели бы еще лучше, если б сопровождались обрамлением поинтересней, чем серый гранит. Да и мебиусовский экран лучше бы отразился в обычном наливном полу, чем в изломах кладбищенского какого-то розового гранита, уложенного на новой «Рижской».

«Сокольники» — станция типовая, сродни «сороконожкам» 1960-х, только выше и шире. В первой очереди мы уже видели такие. На мой вкус, изображения, украшающие стены, напоминают фотообои. Пассажиры, впрочем, довольны, слышу: «Ничего, красиво». Если упрощенной формой колонн архитекторы хотели напомнить о колоннах первой очереди метро, то у них не получилось: слишком уж они бледные и недостаточно квадратные в сечении, хотя, впрочем, даже гармонирующие с цветом архитектурных отмывок, украшающих станцию. Крепкая большая станция, но вау-эффекта, как арочки, рамочки и проемчики с «Рижской», не вызывает.

Еще хуже обстоят дела с плеядой станций, выстроенных по одному проекту, с двумя боковыми платформами вместо привычной островной. «Текстильщики» вызывают ассоциацию не то с евроремонтом в стиле дорого-богато, не то с тюнингованной «семеркой»: впечатления от синей подсветки на уровне плинтуса не отбивает даже двухслойная композиция наверху, которая, как предполагается, должна напоминать ткацкий станок — в данном контексте скорее вспоминаешь о двухуровневых натяжных потолках. В наземном вестибюле ситуация вроде бы получше — там пассажира хотя бы не потчуют синей светодиодной лентой в качестве эстетического идеала.

«Печатники» тоже не шедевр первого ряда, но на фоне «Текстильщиков» эта станция определенно выигрывает, пусть обещанного главным архитектором Москвы Сергеем Кузнецовым необрутализма не наблюдается. Скорее уж можно заподозрить проектировщиков в тактичной постмодернистской игре в дом-утку — в сдержанном матово-кремовом, как бы через лист бумаги проходящем свете предстают перед нами черно-бело-серые, как полиграфические изделия, цвета станции.

Красивы мозаичные рыбы на «Нагатинском Затоне» — сама же станция больше похожа на галерейный уайт-бокс, нейтральный футляр для мозаичных композиций. Из-под серого гранита будто бы подымается запах воблы. Созерцание рыб наводит на размышления. «В Англии выплыла рыба, — вспоминаю я, глядя в пасть четырнадцатиметровой щуке, — которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли».

Апофеоз серого гранита представляет собой «Кленовый бульвар». Стены станции выложены им наполовину, да не просто, а в уродливый ромбик. Вторую половину занимает почему-то зеркальная поверхность.

Хорошая архитектура — это на самом деле волшебство. Потому что все другое — это заборостроение какое-то, а не архитектура. Победа над формой, укрощение материала, неожиданное соположение объемов, новая композиция, или, ясней выражаясь, выдумка — вот что отличает хорошую архитектуру от проходной. А когда всюду, как ни жмурься, упираешься глазом в серый гранит, торчащий как шило из мешка, никак не можешь отделаться от ощущения неряшливости. Когда волшебство распадается на отдельные плиты гранитного пола и стен, все никак не идущие из моды светильники-нимбы, швы и плинтуса — значит, волшебство не получилось.

И дело-то тут не в сером граните, ведь даже с ним можно придумать что-то поинтереснее. Я когда-то ругал большекольцевую «Кунцевскую» — за тесноту, за то, что бетонные колонны там на самом деле покрыты не бетоном, а крашеными металлическими панелями. Серого гранита там немало. Но там архитекторы свою задачу решили с выдумкой, довели серость до апофеоза, сыграли в брутализм, пусть их bétone brut и не настоящая голая поверхность.

Очень жаль, что у архитекторов самого большого метро Европы иссякает выдумка. В банальном бетонном козырьке какой-нибудь пригородной платформы, как кажется, больше выдумки и красоты, чем в некоторых новых станциях. Потому что советский бетонный козырек, растопыренный такой, галочкой — это победа над материалом, это удивительно легкая, летящая конструкция, вылепленная из принципиально тяжелого «теста».

Фото: Сергей Ведяшкин, Сергей Киселев/Агентство «Москва», mos.ru