Сидели как-то в гостях у друзей. Малая Бронная, большая квартира, на стенах живопись и старые фотографии. Замечательная квартира. Просто завидовать такой квартире. Ах да, еще два туалета.

Мы беседуем о важном — о том, как лучше готовить баранину и чем хорош спектакль «Человек из Подольска Сережа очень тупой». Но в ходе всего нашего диалога я ощущаю некоторый дискомфорт. Будто в комнате нас не четверо, а гораздо больше. Будто кто-то невидимый и мерзкий пытается влезть в беседу интеллектуалов. Я не выдержал, говорю: «Слушайте, а что вот это за шум?» Мне отвечают: «А ты обернись».

И я обернулся. Дело в том, что целый вечер я сидел к большому окну спиной. А теперь я увидел, что творится внизу (квартира на третьем этаже). Там были гулянья. Тусовка без конца и без края.

— И у нас всегда так, — сказали хозяева. — Круглые сутки.

— Но как вы еще не сошли с ума? — вежливо спросил я.

— Может, и сошли, — улыбнулись хозяева.

С наслаждением потом я возвращался домой. В мое уютное Тропарево. Где за окном яблони и благодать. Где только нежный дворник ранним утром может шуршать своей тихой метлой, от чего сон лишь крепче.

Центр Москвы — это место для смерти. Место, где разрушаются нервы и мозг. Где отравляется печень. Где сердце бьется в тахикардическом ритме. Место, которое безжалостно уничтожает того, кто там живет.

Допустим, мне скажут однажды: «Внезапно скончалась твоя дальняя тетя. Наследников не осталось, ты один. У нее квартира на Остоженке. Надо оформить наследство». Поскорбев для видимости пару часов, я немедленно свяжусь со знакомым риелтором и спрошу, за сколько квартиру несчастной тети можно продать? Потому что жить на Остоженке, пусть и в доме стиля модерн, построенном Кекушевым, я не буду ни за что, никогда. Я слишком забочусь о душевном и общем здоровье. На деньги от тети я купил бы большой загородный дом. Да, называйте меня тупым, как того Сережу из пьесы, но жить в центре я не буду, хоть пришлите за мной Росгвардию. Жить там могут только нувориши из провинции и губастые девушки, обслуживающие важных банкиров.

И еще одна категория. Те, кто там вырос. Эти люди физически не способны расстаться с центром, у них в голове своеобразное представление о мире, им кажется, что примерно за Третьим кольцом начинаются степи, тайга и убогие села. Не будем их трогать, пусть доживают.

А нормальные люди в центр не рвутся. На самом деле и те мои друзья с Бронной особо там не живут, тем более летом. Они люди вменяемые, они себе не враги.

Тут мне скажут: далась тебе эта шумная Бронная и эта пышная Остоженка! Есть милые тихие улочки-переулочки — в районе Арбата, Пятницкой, Сретенки. Знаю, есть. Сам их люблю, все эти улочки-переулочки, где столько выпито, столько зацеловано девушек, столько растрачено денег и юности.

Но одно дело тусить, любоваться фасадами и потолками с лепниной, другое — жить. Ведь мы существуем не просто в квартире. У нас есть свой крохотный ареал обитания. Микромир. Аптека, продовольственный магазин, дворик, где можно с собакой. И есть люди, которые ареал населяют. Мы не знаем их по именам, но каждый день встречаем, киваем или просто отмечаем про себя уже как незыблемую часть «пейзажа». Это мир нашей стабильности и комфорта. Мы все консерваторы.

А что в центре проклятом? Там ходят чужие. Мы их не знаем. Мы их не любим. Встанет какой-нибудь залетный дурак и начнет фоткать свою блондинку на фоне старого дома и твоих окон. А пятеро других, на шатких ногах, заорут невпопад Шевчука про осень и небо.

Нет, я знаю, что про осень и небо могут заорать где угодно. Или долго машину заводить — до вони и головокружения. Но когда ты в своем районе, знаешь каждого. Крикнешь с балкона: «Эй, Петя, хватит!» Все эти люди вокруг — они свои и родные. Пусть иногда и докучные. А в центре что? Кто эти люди? Что прячут в огромных карманах? Страшно. Страшно. Страшно.

В центре нет своего микромира. Там не укрыться, там очень злые вибрации.

И кстати, о собаках. Где с ними в центре гулять? Среди трех тополей на Плющихе? Так их спилили давно. Собака в центре — готовый клиент психотерапевта. Ей негде спокойно покакать, ее бесят громкие крики, а в воздухе пахнет тревогой и разлитым вином.

А еще эти — которые зожники. Вы наблюдали зожников в центре? Комические персонажи. Вот бежит девушка, в розовых тайтсах, лицо напряженное, калькулирует сбитых прохожих. Бежит вдоль по улице, по собянинской плитке, стирая в труху суставы и позвоночник. Бежит, и ее расширенные легкие поглощают все адские яды, которые производят машины, курильщики, вентиляция больших ресторанов. К концу маршрута зожница должна падать замертво. И ее тело унесут очень быстро производители шаурмы и блинчиков с мясом.

Нет, товарищи, центр — это гибель. Там жить нельзя. Спальные районы – вот обретенный наш рай. Эпитет «спальные» давно не актуален и даже смешон. Окраина — это счастье. У людей теперь там встречи, рестораны, кино, там у них вся любовь, там жизнь и слезы. Большинству центр даже не нужен. Если только работа или в музей. Ну еще зоопарк со слонами.

Центр сам превращается в зоопарк. В гетто богатых и сумасшедших. Бледных существ, которые дорогими парфюмами надеются скрыть запах тления. Они кичливо произносят «живу возле Тверской», нервически дергая глазом и планируя выпить тройную дозу снотворного с виски, чтоб наконец заснуть.

В центре живут люди несчастные, их надо жалеть. Подкармливать витаминами и менять кровь раз в неделю. Хотя их уже ничего не спасет.

… Одна моя добрая знакомая, в прошлом балерина, жила на Садовом. Дама изящная, остроумная, яркая. Курила только «Беломор». Было это еще лет двадцать назад. На вопрос, как же можно курить эту гадость, отвечала с усмешкой: «Дорогой мой! Посмотрите, где я живу. “Беломор” — самое безобидное, что тут может быть».