Восстановление Государственного музея нового западного искусства (ГМНЗИ) стало чем-то вроде завещания выдающегося директора ГМИИ Ирины Антоновой. Оно до сих пор не воплощено.

Вся история ГМНЗИ полна трагических неудач. Все началось с того, что в 1882 году московский купец Сергей Щукин купил особняк князей Трубецких в Большом Знаменском переулке и тут же распродал княжеские коллекции оружия и передвижников. Все это Щукину казалось скучным. На вырученные деньги он купил несколько работ норвежского импрессиониста Фрица Таулова, чем положил начало новой коллекции.

В 1900 году у Щукина появился конкурент, тоже претендовавший на шедевры импрессионизма, московский купец и меценат Иван Морозов. Они начали собирать новое европейское искусство в те годы, когда работы импрессионистов только-только завоевывали салоны и вкус европейских буржуа. Их выбор опирался не на мнения критиков и не на цены аукционов, но на безупречное чутье. «Если, увидев картину, ты испытываешь психологический шок — покупай ее», — так учил Щукин дочь.

Оба коллекционера стали постоянными посетителями парижских «Салонов Независимых», дружили с главными французскими маршанами, продававшими импрессионистов — Дюран-Рюэлем и Волларом. В итоге в особняках на Пречистенке у Морозова и на Большой Знаменке у Щукина появились коллекции парижских мастеров, которых не было и в Париже.

В мае 1918 года коллекция Щукина была национализирована, а в ноябре на Большой Знаменке официально открылся Первый Музей новой западной живописи. В декабре 1918 года на Пречистенке национализируется и коллекция Морозова, что приводит к появлению Второго Музея новой западной живописи. В обеих коллекциях было примерно по 250 шедевров. В 1923 году оба музея логично слили в один, назвав Музеем нового западного искусства. Тогда еще обе коллекции оставались в своих особняках, хоть и уплотненных парой десятков квартир. В 1928-м коллекцию Щукина перевезли на Пречистенку, которая уже стала улицей Кропоткина. Под одной крышей оказались 19 полотен Клода Моне, 11 — Ренуара, 29 — Гогена, 26 — Сезанна, 10 — Ван Гога, 9 — Дега, 14 — Боннара, 22 — Дерена, 53 — Матисса и 54 — Пикассо. Появившись на пять лет раньше Нью-Йоркского музея современного искусства, знаменитого МоМА, ГМНЗИ стал первым музеем современного искусства в мире. Все картины на стенах не поместились, и многое сразу убрали в запасники. Но это было не самым страшным. Не успев открыться, новый музей оказался на грани закрытия.

В том же 1928 году правительство обложило музеи страны чем-то вроде дани: музейщики должны были предоставить работы для срочной продажи за валюту для пополнения бюджета. Так, в 1933 году из ГМНЗИ в США уехало 46 картин. Купивший их коллекционер Стивен Кларк так боялся судебных исков, что держал невероятно удачную покупку в секрете. Она обошлась ему в смешную сумму — всего 260 тыс. долларов. Именно эта низкая ценовая планка и спасла наших импрессионистов. Распродавать решили Эрмитаж, который восполнял потери в старом искусстве за счет нового. В 1930-е годы под разными предлогами в Ленинграде оказались три партии лучших шедевров из ГМНЗИ. Если в 1920-е экспозицию ГМНЗИ еще можно было подать как революционный эксперимент в живописи, то к началу 1930-х власти уже распознали буржуазную сущность импрессионистов. А с буржуазным искусством тогда не церемонились.

Спасая музей, его первый руководитель Борис Терновец массово пополнял запасник, но это ничего не решало. Нежный Ренуар оставался невыносимо буржуазным. Терновец перевесил картины по классовому принципу, снабдив их пояснениями в марксистском духе, а в 1932 году опубликовал статью о новой концепции ГМНЗИ. «Москва…  цитадель мировой революции, — писал он. — В ее стенах должен находиться музей, где в противоположность мощному строительству, грандиозным успехам социалистического государства, должны быть показаны упадок, кризис, разложение, безысходные тупики буржуазного общества». Но и это не помогло.

Точку в истории ГМНЗИ собирались поставить в конце 1930-х годов, когда в «Правде» появилась статья «Сумбур вместо музыки». Автор статьи обвинял Дмитрия Шостаковича в формализме. С этого момента борьба с формализмом началась во всех видах искусств. Не ведомый никому формализм тут же нашли и в импрессионизме. Тогда ГМНЗИ спасло только начало Великой Отечественной войны. Когда в 1944 году картины вернулись из эвакуации, ящики распаковывать не стали. И все же музейщики на что-то надеялись. Надежда угасла с выходом постановления «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» в 1946 году.

Однако в феврале 1948 года руководство ГМНЗИ неожиданно получило приказ за два дня развернуть экспозицию. 20 февраля рано утром в ГМНЗИ пришли Климент Ворошилов и президент Академии художеств СССР Александр Герасимов с многочисленной свитой. На полу лежали спешно распакованные полотна Матисса, Ван Гога и Пикассо. Ворошилов молча ходил по музею и перекидывался со спутниками ядовитыми усмешками. Трудно представить, что переживал в тот момент художник Герасимов, который сам учился у импрессионистов. Музейщики пытались обратить внимание комиссии на реализм Ван Гога, но все было тщетно. Ворошилов ушел, не сказав ни слова. А 6 марта появилось постановление Совета министров, предписывающее в 15-дневный срок ликвидировать ГМНЗИ как «рассадник формалистических взглядов». Все «особо ценное» следовало передать в ГМИИ, а прочее либо разослать по региональным музеям, либо уничтожить.

Когда весть о разгроме ГМНЗИ докатилась до Ленинграда, хранительница французской коллекции Эрмитажа Антонина Изергина пришла в ужас. Она срочно отправила мужа, директора Эрмитажа Орбели, в Москву. Там, сидя на полу в Белом зале на Волхонке, Орбели и Меркуров, директор ГМИИ, поделили коллекцию по принципу «тебе-мне». Орбели взял все, что боялись хранить рядом с Кремлем: кубиста Пикассо, огромные полотна Матисса, Дени и Дерена. Выставить импрессионистов в ГМИИ решились только в 1953 году. А в 1956-м на Волхонку из Франции привезли выставку «От Давида до Сезанна», с которой начался оттепельный музейный бум. Однако вспоминать русских коллекционеров было опасно — за собирание предметов искусства в СССР грозила тюрьма.

Идея возродить ГМНЗИ, соединив разрозненные коллекции, пришла директору ГМИИ Ирине Антоновой в середине 1990-х. «Жалею, что не начала действовать прямо тогда, на пике перестройки. Тогда я бы наверняка его получила», — говорила она. Антонова настаивала на передаче ГМИИ части коллекции из Эрмитажа, но директор Пиотровский категорически отказался, подключив к делу общественность. В 2013 году Антонова подняла вопрос о воссоздании ГМНЗИ на уровень президента России. Путин оставил решение за правительством. Но музейное сообщество, Пиотровский и лично министр культуры Мединский буквально встали на дыбы. Под давлением министерства Антонова покинула пост директора ГМИИ «по собственному желанию» в июле 2013 года. Новый директор музея Марина Лошак окончательно закрыла тему с восстановлением ГМНЗИ.

Теперь одно из лучших музейных собраний европейского искусства конца XIX века существует в виртуальном виде. Кстати, в 2012 году «Сотбис» оценил собрание Сергея Щукина, или, точнее, то, что от него осталось, в 8,5 млрд долларов.