Впервые в истории почти две трети человечества стали горожанами. Именно в мировом городе сосредоточены экономика с ее обменами, власть с ее аппаратом и жизненная инфраструктура общества.

Системы жизнеобеспечения в городах гораздо более уязвимы по сравнению с сельской местностью. Крестьяне прежних времен страдали от ухудшения торговли и разрушения дорог, но кормившая их земля мало зависела от концентрации порохового дыма. А теперь уничтоженные канализация и отопление означают для тысяч людей страдания или даже смерть. Продуктовое снабжение мегаполисов более уязвимо, чем полунатуральное хозяйство деревень. Да и высокая плотность населения в спальных районах многократно увеличивает риски для мирных жителей в случае, если мир сломался.

Многие пока не замечают, как меняется жизнь в городах. А она меняется, возможно, постепенно, но почти необратимо — так, что мы скоро можем не узнать родной город.

Бегство архитекторов

Из Москвы уходят десятки иностранных архитектурных бюро. Среди них звезды первой величины: бюро Захи Хадид, Нормана Фостера, MVRDV, David Chipperfield Architects, UNStudio и другие. Они и их коллеги проектировали и строили в Москве десятки и даже сотни объектов. Именно иностранцы разрабатывали самые успешные «визитные карточки» собянинской Москвы, от парка «Зарядье» до ГЭС-2 на Болотной. У незавершенных проектов, разработанных иностранцами, будут разные судьбы.

Например, 19-этажный жилой комплекс премиум-класса Red-7 на пересечении Садового кольца и проспекта Сахарова, который строят по проекту MVRDV, наверное, будет выполнен в соответствии с первоначальным замыслом. Стройка продолжается уже почти четыре года и близка к финалу. Здание уже начали облицовывать.

А вот проекты, находящиеся на более ранних стадиях разработки, могут быть заморожены или изменены. Так, главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов заявил, что станция БКЛ «Кленовый бульвар», проект которой разрабатывало бюро Захи Хадид, не будет реализована в задуманном виде. «Несмотря на то что проект активно велся и в марте мы ждали мокап, тем не менее пошли на вынужденные меры по отмене. Было принято решение рассмотреть другие конкурсные заявки и отдать эту работу кому-то из достойных финалистов», — написал он.

Источник, близкий к конкурсной комиссии, принимавшей проект станции «Кленовый бульвар», рассказал «Москвич Mag», что «с самого начала было очевидно, что этот проект слишком сильно выбивался из смет; он просто не мог быть реализован в тех бюджетах, которые выделяются на метро. Но городу очень хотелось иметь бренд Захи Хадид в метро, и членам комиссии говорили: “Мы как-нибудь решим вопрос с финансированием”». Видимо, после того как бюро объявило о приостановке своей деятельности в России, отказаться от дорогого проекта оказалось проще.

Впрочем, факторы, которые влияют на судьбу таких громких проектов, разные.

— В самом общем плане можно дать такой прогноз, — говорит архитектурный критик Александр Змеул. — От того, что на стадии концепции или, возможно, котлована, будут отказываться. А то, что уже в конструкциях, постараются достроить. Но есть и другие проблемы. Вот государство нам говорит, что можно не соблюдать авторские права, пользоваться пиратским софтом и т. д. Непонятно, решатся ли они на такое же отношение к архитектуре. Будут ли достраивать те проекты, которые разрабатывали ушедшие проектные организации? А если будут достраивать, то по какому проекту? А с какими материалами и технологиями, особенно если заложенных в проекте в стране нет?

Эксперты единодушны в том, что исход западных архитектурных звезд вовсе не главная проблема для Москвы.

— За последнюю четверть века наши архитекторы приобрели свой уникальный опыт, — говорит вице-президент Союза московских архитекторов Алексей Комов. — Сейчас для русских профессионалов пробил час икс. Это и настоящий вызов, и огромные возможности для московской архитектурной школы. Для поколения 40-летних прежде всего. Для наших бюро с большим опытом. Для них это возможность выйти из тени западных знаменитостей — «стархитекторов» на авансцену. А вот экономическая составляющая гораздо более существенная. Это уже не вопрос престижа и имиджа, а вопрос целесообразности и нового качества.

Таких денег, которые были в строительной и архитектурной индустрии до февраля, больше не будет. Но дело не только в этом. Резко сокращается доступ к западным технологиям и материалам.

— Для кого, на чьи деньги и что мы теперь будем строить? — перечисляет проклятые вопросы отрасли Александр Змеул. — Где эти технологии? Делать сложные проектные решения наши архитекторы, безусловно, умеют, но идея, чертеж и готовое здание — две разные вещи.

Иностранные архитекторы и бюро занимали сравнительно небольшой сектор на московском архитектурном рынке. Теперь он практически обречен схлопнуться: часть проектов все же достроят, другие превратятся в долгострои, но обыватель заметит эффект не сразу. Визуально на облике города это скажется лишь со временем.

— Как и вся жизнь, архитектура станет проще, более примитивной, местами архаичной и тусклой, — прогнозирует Змеул.

Но большинство строек (пока) никуда не денется

Нельзя сказать, что западные проектные фирмы совсем не занимались массовым строительством. То же бюро Захи Хадид, например, выиграло конкурс на проект реновации жилых кварталов в Ломоносовском районе. Но вряд ли уход иностранцев как-то скажется на строительстве жилья.
— Механика проектов реновации настолько отлажена за несколько лет, — говорит архитектор Комов, — в ней участвует такое количество бюро, что никаких проблем не будет. У западных звезд обязательно были партнеры из числа наших проектных организаций, которые приземляли проекты. То же самое про метро. У нас делается столько станций и целых веток с уникальной архитектурой, сколько, наверное, нигде в мире. С очень интересными интерьерами и решениями. Тут точно не будет никаких проблем.

Реализация амбициозных проектов администрации Сергея Собянина по модернизации московской транспортной инфраструктуры уже давно перевалила через свой «экватор», и сейчас остановить ее практически невозможно. Что бы ни случилось, БКЛ, например, скорее всего, достроят в срок — к концу этого или началу следующего года.

— У нас традиционно, еще с советского времени, развитие транспортной инфраструктуры сильно отставало от строительства жилья, — говорит Александр Змеул. — Но в последние десять лет действительно был большой рывок. Теперь хорды в финальной стадии, БКЛ в финальной, идет строительство МЦД. Так что Москва успела развить свой транспортный каркас. Повезло!

Даже уже неизбежный экономический кризис вряд ли остановит массовое строительство, считает Алексей Комов. В этом есть своего рода экономическая диалектика.

— Это ведь палка о двух концах. Строительство — важнейший локомотив национальной экономики. Государство не может позволить себе дать ему упасть. И я вижу, какие сейчас принимаются меры, чтобы поддержать отрасль. Снимают бюрократические барьеры, облегчают согласование документации, выдачу разрешений, создают механизмы финансовой адаптации. И тут как раз у архитекторов задача не просто быть сервисом, но идти наконец во власть, участвовать в принятии решений. Время, когда кто-то замер от шока, закончилось. И нужно идти работать, засучив рукава!

А чего в будущем не будет

— А не будет никакого будущего. Все. Конец, — отвечает на мой вопрос урбанист Григорий Ревзин. Этот пессимизм имеет и более конкретное измерение. Самая острая ситуация — в двух отраслях городского хозяйства. — Медицина и транспорт могут посыпаться первыми, — рассуждает Ревзин. — Здесь нужно что-то делать прямо немедленно. Эти социальные городские проекты Москвы были завязаны на Запад. Вот городской транспорт. В нем много последствий импортозамещения, но они фуфловые. Например, город покупал поезда Siemens. Они нижегородские, но наполовину состоят из импортных деталей. Пока они работают, но запчастей нет. Значит, скоро встанут. И это касается огромной части городского транспорта. Такой большой, что здесь санкции обойти, купить что-то нелегально почти невозможно. Метро у нас будет ездить, а вот новые системы вроде МЦК под вопросом. А что делать со здравоохранением? В Москве потрясающий уровень вооруженности современными технологиями — томографами и т. п. И для них мы сейчас не можем купить даже ватный тампон. А они так устроены, что русский тампон в них не положишь. Они откажутся двигаться. А завезти нельзя: санкции, логистическая блокада. В нищей больнице в депрессивной глубинке и так был только йод. Это грустно, но это так. А вот московские больницы все сидят на импортных лекарствах и технологиях.

Следующей на очереди станет экономика малого бизнеса. По ней ударит падение потребительского спроса. Но здесь город и государство будут делать все, что могут, чтобы смягчить последствия кризиса. «У московских властей главная задача, чтобы спецоперация здесь никак не ощущалась, только как шоу по ТВ. И экономику будут поддерживать, как могут», — говорит Ревзин. Но у этой политики имитации есть чисто хронологические границы. В какой-то момент изменения все равно станут видны.

— Москва успешно интегрировалась в глобальный город. Теперь этому конец, — констатирует Ревзин. — В центре города вы уже вряд ли услышите европейскую речь: экспаты уехали. А это не только культурный штрих. Без европейской речи плохо себя чувствуют рестораны, например. Платежеспособных клиентов становится все меньше.

По мере отмирания функций глобального города, то есть ворот между внешним миром и Россией, вал изменений будет нарастать. Исчезнут целые профессии, связанные с глобальным миром («В том числе и урбанисты», — жалуется Ревзин). Сократится число офисов: бизнес вынужден будет сокращать штаты и оптимизироваться. Постепенно изменится и внешний вид Москвы.

— Глобальный город — это город обменов. Например, товарных. Сейчас он виден невооруженным глазом — на витринах. Сами витрины останутся. Но на них больше не будет написано «Dior» и «Chanel», — не жалеет красок Ревзин. — Пока вот витрины McDonald’s не заменили на другие, но так долго продолжаться не может. Если нынешняя ситуация затянется, то мы вновь увидим, как в советские годы, магазины «Рыба», «Хлеб», «Галантерея» или «Бакалея». Просто пункты снабжения населения продуктами.

Впрочем, со снабжением тоже могут возникнуть проблемы. Отечественное сельское хозяйство быстро росло и модернизировалось за счет внедрения западного племенного и семенного материала и технологий обработки. Теперь с этим будут перебои. «Мы не сможем так же обрабатывать пищу и не сможем ее так же упаковывать», — объясняет Ревзин. К следующему году качество хлеба и мяса изменится до уровня, который был до глобализации.

— Умный город тоже будет трудно строить в отсутствии микросхем. А оставшиеся микросхемы будут нужны для оружия, — продолжает Ревзин. — Да и как умный город, существующий в сетях, может выжить в условиях того погрома социальных сетей, свидетелями которого мы все являемся? Если говорить про экологию — еще одно направление усилий городских властей в последние годы — на фоне военных угроз забота о животных, растениях и раздельном сборе мусора будет выглядеть неискренне…

Первые ласточки необратимо меняющегося образа жизни уже видны. Например, по пустым залам кинотеатров, которым обрубили прокат голливудских блокбастеров. Непонятно, сколько этот бизнес протянет в условиях, когда его организаторам приходится по второму кругу крутить старые фильмы. Ревзин обобщает этот разворот к прошлому.

— Что делать, если у нас вместо будущего на некоторое время наступило прошлое? — разводит он руками. — Вся эта проблематика больших пехотных армий, геополитических интересов, глобального противостояния — это ведь проблематика первой половины ХХ века. Идеология «русского мира» вообще не городская. Когда ее создавали в конце XIX столетия люди вроде Николая Данилевского, они думали про крестьянскую Россию и никак не учитывали урбанизацию. С тех пор у нас все поменялось: 74% населения — горожане. Но концепции русского города до сих пор нет. Про эти три четверти нации просто забыли во имя традиционных геополитических ресурсов — территорий, нефти, газа, недр и т. д. Вообще когда геополитик сталкивается с городом, он теряется; он просто не может его взять, как Мариуполь.

Но помимо функций современного глобального города у Москвы есть и древняя, автохтонная административная роль.

— В авторитарных странах столицы растут вдвое быстрее, чем все остальное, — напоминает Ревзин. — Поскольку близость к власти является главным источником ресурсов и основным условием выживания. Это делает такие столицы очень консервативными. Но и очень живучими.