В 1947 году к 800-летнему юбилею Москвы Совет министров СССР принял знаменитое постановление о строительстве в Москве высотных зданий, известных сегодня как сталинские высотки. Одной из самых больших должна была стать 32-этажная башня в Зарядье.

Строительство высотных зданий было символическим проектом огромной государственной важности. Непосредственный контроль за работами по проектированию и возведению основных из них — здания МГУ на Воробьевых горах, дома на Котельнической набережной и башни в Зарядье — на правах заместителя председателя Совмина СССР осуществлял лично Лаврентий Берия.

Специальным постановлением Совмина проектировать высотные дома в Зарядье и на Котельнической набережной был назначен тогдашний главный архитектор Москвы Дмитрий Чечулин, которого считали человеком Берии, чуть ли не его придворным архитектором.

Из воспоминаний самого Чечулина известно, что он был хорошо знаком со всесильным Лаврентием Павловичем, даже отваживался иногда мягко ему противоречить. Например, он сумел дипломатично уклониться от задания Берии спроектировать на площади Маяковского здание Государственного управления лагерей (ГУЛАГа), предложив взамен построить там ведомственную гостиницу МВД (впоследствии известную под названием «Пекин»), что и было реализовано.

Не найдено никаких документов, безусловно подтверждающих предположение, что в восьмой высотке в Зарядье, которую проектировал Чечулин, должен был разместиться центральный аппарат МВД–МГБ СССР. Тем не менее большинство историков советской архитектуры склонны разделять это предположение. В 1949 году авторы всех московских высотных зданий, включая Чечулина, получили за свои еще только строившиеся проекты Сталинские премии. Однако уже осенью 1949 года главный архитектурно-строительный чиновник столицы Чечулин, обласканный властью, был вдруг снят со всех постов, оставшись только автором-проектировщиком здания в Зарядье, которое в итоге так и не было построено.

После смерти Сталина в 1953-м, последующего ареста и расстрела Берии строительство здания было заморожено. В архитектурных справочниках обычно пишут, что прекращение стройки в Зарядье стало личной трагедией для Чечулина. Но что произошло в 1949 году и почему «любимый архитектор Берии» вдруг покинул все свои посты, на которых его заменил пришлый варяг, приехавший с Никитой Хрущевым из Киева архитектор Александр Власов? Что стало причиной ухода Чечулина с поста главного архитектора Москвы? На этот вопрос в литературе о советской архитектуре тех лет нет ответа.

Ответ недавно удалось найти автору «Москвич Mag» Илье Иванову, вот уже много лет профессионально исследующему самые дальние углы фондов федеральных и московских архивов. В Государственном архиве РФ есть знаменитый фонд №Р-5446, содержащий несколько десятков, если не сотен тысяч дел Совета народных комиссаров, а после 1946 года — Совета министров СССР за 1923–1991 годы. В описи №51 «Документы Управления делами Совмина за 1949 год» находится дело с порядковым номером 4195, озаглавленное «О работе архитекторов Чечулина Д.Н. и Ростковского А.К.», начатое 19 июля 1949 года и законченное 19 сентября, на 94 листах. Первый документ в деле — аналогично озаглавленное постановление Совета министров СССР №3945 за 19 сентября 1949 года «О работе архитекторов Чечулина Д.Н. и Ростковского А.К.».

В описательной и мотивировочной частях постановления говорится: «В результате проверки фактов, изложенных в письме главного конструктора проекта многоэтажного здания на Котельнической набережной г. Москвы Гохмана Л.М. установлено, что авторы-архитекторы Чечулин Д.Н. и Ростковский А.К. безответственно отнеслись к проектированию многоэтажного здания на Котельнической набережной в г. Москве. Во время разработки технического проекта и рабочих чертежей этого здания архитекторы Чечулин и Ростковский уделяли совершенно недостаточное внимание работе над проектом…  Это привело к срыву установленных Советом министров сроков проектирования, отмене части выданных на строительство чертежей и переделкам выполненных работ… ».

Далее в постановлении Совмина указывается, что в июне 1949 года, когда высотка на Котельнической набережной уже строилась, Чечулин вдруг вздумал изменить конфигурацию каркаса здания, что потребовало бы ломки части уже смонтированного металлического каркаса и железобетонного фундамента и повлекло бы огромные неоправданные расходы. В постановлении осуждалась «укоренившаяся порочная практика» работы возглавляемого Чечулиным главного архитектурно-планировочного управления Москвы и подчиненного ему треста «Мосгорпроект», в котором ведущие архитекторы одновременно работали над проектами многих объектов и по совместительству в сторонних организациях, что «наносит ущерб качеству выполненных проектных работ».

Кроме того, как говорилось в постановлении, «будучи начальником Управления по делам архитектуры Мосгорисполкома архитектор Чечулин не только не принимал мер к устранению нарушений в подведомственном ему тресте “Мосгорпроект”, но и сам получал в этом тресте по 15–20 тыс. рублей в месяц при окладе автора проекта 1200 рублей».

В резолютивной части постановления указывалось:

«Совет Министров Союза ССР постановляет:

Объявить строгий выговор архитекторам Чечулину Д.Н. и Ростковскому А.К. за безответственное отношение к проектированию многоэтажного здания на Котельнической набережной в г. Москве.

Освободить Чечулина Д.Н. от должности начальника Управления по делам архитектуры Мосгорисполкома и главного архитектора г. Москвы как не оправдавшего оказанного ему доверия… ».

Под постановлением стояла подпись И. Сталина в качестве председателя Совета министров СССР. А началось все с подшитого в этом же архивном деле письма на имя Сталина от инженера-конструктора Леонида Моисеевича Гохмана. Письмо, поступившее в Особый сектор ЦК ВКП(б) 2 июля 1949 года, традиционно для подобных обращений тех лет начиналось словами: «Дорогой товарищ Сталин!».

Гохман сообщал вождю: «Вам пишет коммунист, инженер, главный конструктор высотного здания МВД СССР уже строящегося в Москве на Котельнической набережной, затравленный главным архитектором Москвы Д.Н. Чечулиным из-за отказа потратить лишние сотни тонн металла для выполнения его прихоти, затравленный им до отчаяния, если не больше. Более двух лет тому назад, когда по Вашему предложению было приступлено к проектированию высотных зданий в Москве, мне выпала счастливая — для коммуниста и советского инженера — задача запроектировать конструкции указанного здания. Счастливая дважды, ибо нет большего счастья для советского человека, как работать по лично Вами данному указанию <… > и счастья для советского инженера выступить в соревновании с “хваленой” американской техникой и доказать миру, что мы не только духовно и морально выше “американского образа жизни”, но и технически выше их».

В своем письме Гохман заявлял, что в результате «творчески-мучительного» труда без отпуска, которого у него не было уже 10 лет, задача по проектированию конструкций здания на Котельнической набережной была успешно и оригинально решена, что позволило сэкономить 1500 тонн металла. Разработанный Гохманом уникальный металлический каркас уже начал вырастать «в натуре» на стройплощадке, но потом Гохман «был доведен до отчаяния человеком, который фактически двух линий не провел в проекте, которому даже не принадлежит идея архитектурного образа этого здания, но который, используя свое положение главного архитектора Москвы, считается одним из авторов архитекторов проекта — Д.Н. Чечулиным».

Фактически, утверждал Гохман, проектирование здания велось без участия Чечулина, а предлагаемые им изредка архитектурно-планировочные изменения первоначального проекта были лишены здравого смысла и требовали резкого увеличения расхода металла и переделок уже построенных конструкций и фундамента. При этом, как утверждал Гохман в своем письме, сам Чечулин «весьма слабо» разбирается в строительстве, являясь «лишь способным рисовальщиком и декоратором».

По словам Гохмана, считаясь «соавтором» (вместе с Ростковским) проекта высотки на Котельнической, Чечулин приходил в проектную мастерскую лишь раз в две недели на час, а вся ежедневная работа по созданию рабочих чертежей здания фактически лежит на нем, Гохмане, в то время как формальные авторы проекта Чечулин и Ростковский слишком заняты «авторством» на многих других постройках, очевидно, в целях личного обогащения.

Очевидно, что служебный конфликт между Гохманом и Чечулиным перерос в личный: «В ответ на мое законное требование не только получать высокую зарплату за “авторство”, но и оправдать эту зарплату работой — Чечулин начал всячески травить меня и даже открыто подыскивать замену главного конструктора», — писал Гохман. В итоге, по его утверждению, личная неприязнь Чечулина окончательно взяла верх над рациональным: «Желая во что бы то ни стало меня дискредитировать перед коллективом, он [Чечулин] опять поднял вчера свое старое предложение изменить конструкции каркаса, хотя последний уже монтируется в натуре». Как утверждал Гохман, даже архитектурный совет города Москвы, возглавляемый тогда самим же Чечулиным, отверг изменения, которые тот пытался внести в проект здания на Котельнической, встав на сторону Гохмана.

Все это, резюмировал Гохман, приводит ко многим ненужным переделкам уже сделанных и ранее утвержденных самим же Чечулиным рабочих чертежей и срывает график строительства, утвержденный Советом министров СССР. Заканчивая письмо, Гохман умолял вождя восстановить справедливость: «… ибо глубоко верю, что наш ЦК и Вы, товарищ Сталин, являетесь олицетворением высшей человеческой справедливости на земле».

Мольбы Леонида Моисеевича оказались услышаны. По итогам его письма в июле того же года была инициирована масштабная проверка, затронувшая все подчиненные Чечулину архитектурно-проектировочные организации Москвы. На ковер были вызваны для допросов и объяснений Чечулин, Ростковский, сам Гохман, а также многочисленные сотрудники треста «Мосгорпроект», Управления по делам архитектуры Мосгорисполкома и мастерской №5 «Мосгорпроекта», занятой проектированием здания МВД на Котельнической.

Выяснилось, что Чечулин действительно принимает явно недостаточное участие в проекте, посещая мастерскую, занятую проектированием высотки на Котельнической набережной, в лучшем случае раз в неделю, так как, будучи главным архитектором, он помимо 17-этажного дома МВД на Котельнической набережной одновременно занят проектированием 32-этажного здания в Зарядье, жилого дома Госплана на Можайском шоссе, гостиницы МВД на площади Маяковского (впоследствии гостиница «Пекин»), жилого дома №3–5 по улице Горького, жилого дома хозуправления Совмина СССР на Бородинской улице и офицерского городка на Хорошевском шоссе.

Что касалось технического проекта высотки на Котельнической, о котором писал на имя вождя Гохман, было установлено, что в одобренный Советом министров СССР новаторский инженерный проект металлических конструкций Гохмана Чечулин по своему произволу пытался вносить изменения, выполнение которых было бы связано с необходимостью ломки и переделки уже возведенной части каркаса и фундаментных железобетонных плит, тратой еще 400 тонн металла, что дало бы перерасход на 1,2 млн рублей. Все это проверяющая комиссия посчитала «следствием невнимательного отношения авторов к проекту здания во время разработки его на стадии технического проекта, а также беспечного отношения к вопросу о стоимости проектируемого здания».

В результате проверки вскрылись и новые факты: например, соавтор Чечулина Ростковский во время проектирования дома на Котельнической набережной «одновременно организовал бригады для работы на стороне, где за 1946–1948 гг. вместе с входившими в его творческую бригаду матерью и женой получил 425 тысяч рублей». Аналогично дело обстояло и с доходами самого Чечулина: фактически вопреки всем нормам и правилам ежемесячный заработок Чечулина превышал его постоянный оклад как главного архитектора Москвы в несколько раз. При этом, несмотря на деньги, которые Чечулин и Ростковский ежемесячно получали за авторский архитектурный надзор на строительстве высотки на Котельнической набережной, они, по сути, никогда не бывали на стройплощадке.

Одним из результатов проверки стала докладная записка на имя Берии от руководителя его секретариата Сергеева, в которой сообщалось, что вопреки всем правилам и нормам в 1949 году Чечулин получал ежемесячно по 12,5 тыс. рублей в качестве автора проекта здания в Зарядье и по 4 тыс. рублей как соавтор дома на Котельнической набережной. Таким образом, лишь за первое полугодие 1949 года, не считая своей зарплаты в качестве главного архитектора и начальника архитектурно-планировочного управления столицы, Чечулин заработал на гонорарах от проектов 93 тыс. рублей, а за весь предыдущий 1948 год «поднял» в «Мосгорпроекте» 97 тыс.: «В результате беспринципной системы распределения заработной платы между исполнителями, размер которой определяется не по объему выполненных проектных работ, а по личному усмотрению автора, т. Чечулин в 1948 году оставил себе 21,5% всего фонда заработной платы по проекту здания в Зарядьи».

Для сравнения: согласно данным Центрального статистического управления СССР, среднемесячная зарплата рядовых рабочих и служащих по стране в 1950 году составляла 646 рублей, зарплата высококлассного инженера колебалась в диапазоне от 900 до 1300 рублей в месяц, а автомобиль «Победа» имел государственную отпускную цену 16 тыс. рублей. Известно, что официальная зарплата самого «вождя всех времен и народов» Сталина в конце 1940-х — начале 1950-х составляла астрономические для рядового советского гражданина 10 тыс. рублей.

При этом, как выявила проверка, будучи членом Коммунистической партии, ВКП(б), Чечулин регулярно недоплачивал взносы со своих доходов: так, в 1948 году, имея 15–20 тыс. дохода ежемесячно, он платил партвзносы только с 8 тыс. рублей и лишь после проверки райкома в конце года оплатил разницу еще с 60 тыс. рублей заработка. То же самое повторилось и в 1949-м — имея на всех своих проектах дохода 25–30 тыс. в месяц, Чечулин платил партвзносы только с 10–12 тыс.

Как выяснилось, такой «нескромный личный пример» начальника был хорошо известен подавляющему большинству сотрудников разных подразделений московского Управления архитектуры, что порождало «нездоровые толкования» и «разлагающе действовало на коллектив»: согласно отчету, «многие творческие и нетворческие работники стремятся законными и незаконными путями подработать на стороне и у себя в организации, и по возможности побольше» — в связи с проверкой среди работников отделов районных архитекторов «было вскрыто много фактов незаконного использования своего служебного положения». Несколько сотрудников аппарата инспекции Архстройконтроля были уволены и преданы суду за взятки.

Также, как утверждал отчет комиссии, работа в архитектурно-планировочном управлении Москвы, подчиненных ему организациях и трестах «пущена на самотек». Являясь главным архитектором города, начальником Управления по делам архитектуры Мосгорисполкома и подчиненных ему организаций, Чечулин «никакого систематического общего руководства Управлением не осуществляет. Такие важнейшие звенья Управления, как Отделы районных архитекторов, Архитектурно-планировочные мастерские, инспекция архстройконтроля, Отдел экспертизы проектов и смет, Отдел подземных сооружений, Отдел художественной промышленности, Мастерская типового проектирования и художественный совет работают совершенно бесконтрольно и фактически со стороны Управления ими никто не руководит».

По итогам проверки комиссия рекомендовала освободить Чечулина и Ростковского от их многочисленных обязанностей и проектов, возложив на Чечулина исключительно проектирование и авторский надзор по зданию в Зарядье, а на Ростковского — по дому на Котельнической набережной. Кроме того, ввиду выявленных в ходе проверки нарушений в оплате труда проектировщиков комиссия сочла необходимым поручить Министерству государственного контроля и Контрольно-ревизионному управлению Минфина СССР «тщательно проверить состояние этого дела в тресте Мосгорпроект».

В итоге Чечулин был снят со всех занимаемых административных постов и отстранен от всех градостроительных проектов, кроме высотного здания в Зарядье, которое в итоге так и не было построено. Уже в 1960-х Чечулин спроектирует на фундаменте (стилобате) недостроенной высотки гостиницу «Россия», на месте которой в наши дни расположился парк, или, как говорят его создатели, «гибридное общественное пространство “Зарядье”».

Остается только порадоваться, как же много неизвестных до сих пор исторических фактов и подробностей еще таят в себе даже незасекреченные, общедоступные фонды российских архивов.

Фото: Григорий Вайль/ТАСС, Иван Шагин, Анатолий Гаранин, Павел Бедняков, Иван Денисенко/РИА Новости