Примерно в середине нулевых москвичи вдруг возненавидели зиму. Стоит выпасть и задержаться еще самому первому легкому снежку, как в соцсетях начинается плач замерзающих: «С неба валится белая гадость!», «Впереди еще пять месяцев кошмара!», «Помогите пережить это все», ну и так далее.

Теплые клетчатые пледы, теплые коты, мемы из «Игры престолов», пуховики до пят, покроем неотличимые от одеял. Остатки лица закутать двойным шерстяным шарфом, но лучше на улицу вообще не выходить, вот только проклятая работа…

«Сейчас Москва. Мокрый снег, который щекочет лицо. Я перестала краситься, потому что все плывет — тушь, тональный крем, помада. Ноги скользят в снежной жиже. Моя самая заветная мечта — не видеть, не чувствовать снега. Никогда. До первого снега уезжать из Москвы в теплую страну и возвращаться, когда он полностью растает. Потому что каждую зиму, как только я вижу снег, я хочу умереть. А это грех — я крещеная, православная» (типичный пример с Яндекс Дзена).

Еще в те времена, когда доллар был по 35, а визы выдавались пачками, у меня была такая знакомая, которая каждый ноябрь отбывала в «климатическую эмиграцию». Майорка, Гоа, Пхукет, «сказочное Бали», ну или на худой конец Кипр — и только в мае она возвращалась в Москву, заявляя, что физически не способна переносить зиму, что у нее портится настроение и кожа, и вообще она умирает с начала ноября и до конца марта.

А ведь всего каких-то 20–30–50 лет назад все было совсем по-другому. Зимний образ жизни, зимняя бодрость и здоровый морозный румянец были в моде. При полнейшем отсутствии нынешнего изобилия кофеен люди как-то умудрялись днями напролет гулять по заснеженному городу. По выходным вагоны метро и электричек заполнялись бодрыми и говорливыми лыжниками. Тогда еще бумажные газеты тиражировали новости из жизни «моржей» — безумцев, добровольно и безо всякого религиозного подтекста нырявших в ледяную прорубь. Да и ненавидеть московские зимы было как-то не принято. Наоборот, их ожидали с нетерпением, несмотря на непременную простуду по поздней осени и ранней весне и столь же обязательный декабрьский грипп. А потом, видимо, что-то пошло не так.

То ли за это время московская погода изменилась, то ли что-то такое случилось с нашим восприятием. Впрочем, климат действительно меняется, и из-за этих перемен мы стали иначе к нему относиться. Но если верить Грете Тунберг и товарищам ученым, то на планете, наоборот, становится теплее, так в чем же здесь подвох?

Смутно вспоминается, что раньше наша зима выглядела совсем по-другому. Например, со снегом не боролись с такой яростью, а просто отгребали его с дорог и тропинок, а при случае вывозили на снегосплавные пункты. Тротуары превращались в проложенные между сугробами тоннели, по которым веселые бабушки катали внуков на санках (народу в Москве, правда, было меньше). К сожалению, с ростом числа машин снег стал в нашем городе врагом: он мешает ездить, мешает парковаться и выходить из салона, а потому его стараются убрать с улицы как можно скорее. Из-за этого зимний город выглядит голым и бесприютным.

Но поскольку воспоминания могут и подвести, то лучше в них и не копаться, а вместо этого обратиться к позднесоветской литературе, благо описаний зимней Москвы там хватает:

«Москву заметало, как богом забытый полустанок где-нибудь под Актюбинском. Вот уже полчаса посередине шоссе буксовало такси, неосторожно попытавшееся здесь развернуться, и я представлял себе, сколько их буксует сейчас по всему огромному городу — такси, автобусов, грузовиков и даже черных блестящих лимузинов на шипованных шинах.

Мысли мои текли в несколько этажей, лениво и вяло перебивая друг друга. Думал я, например, о дворниках. О том, что до войны не было бульдозеров, не было этих звероподобных, ярко раскрашенных снегоочистителей, снегоотбрасывателей, снегозагребателей, а были дворники в фартуках, с метлами, с квадратными фанерными лопатами. В валенках. А снега на улицах, помнится, было не в пример меньше. Может быть, правда, стихии были тогда не те… » (Аркадий и Борис Стругацкие. «Хромая судьба»).

Хотя транспорт раньше совершенно не соответствовал современным стандартам чистоты выхлопа, а в черте города хватало действующих промышленных предприятий, но вот грязи на улицах было куда меньше. И дышалось на морозе легче. Зато быстрое чередование оттепелей и заморозков порождало ту самую крайне неприятную ситуацию, которая в прогнозах погоды описывалась скупой завершающей фразой «На дорогах гололедица». Как выглядит сплошное обледенение в масштабах целой улицы или переулка, когда тротуар превращался в сплошную «линзу» цвета оникса, мы уже успели забыть. Что ж, можно и вспомнить:

«Мы сидели с Наташей на Цветном бульваре. Мы были одни, была гололедица, и прохожие в тот вечер не решались выходить на бульвар. Мы с Наташей составляли исключение, потому что любили друг друга и не боялись в тот вечер упасть и ушибиться.

— Безобразие, — сказал я. — С ума можно сойти. Если погода не переменится и к завтраму не выпадет снег, я отказываюсь в этом году встречать Новый год. Ты встречала что-нибудь подобное в конце декабря? И я тоже не помню. Это все атомные испытания, гонка вооружений. Летом — холод, зимой — дождь. Достукались». (Андрей Синявский. «Гололедица»).

«Я так ничего и не придумал по этому поводу, а потом все эти мысли вылетели у меня из головы, когда совсем уже рядом с домом я поскользнулся по-настоящему, совершил фантастический пируэт и обрушился на бок, вдобавок сбив с ног подвернувшуюся даму с собачкой.

Поднимать нас сбежалось шестеро, и порядочно было тут кряхтенья, сопенья, ободрительных возгласов и сомнительных ламентаций по поводу того, что право на труд у нас не подразумевает, видно, права на посыпание песком обледенелых тротуаров. Больше всех, по-моему, пострадала собачка, которой в суматохе оттоптали лапу, но и я треснулся весьма серьезно. Я стоял, прижимая ладонь к боку, и пытался дышать, а вокруг меня переговаривались в том смысле, что ничего подобного в Москве зимой еще не бывало…  бардак…  конец света…  страшный суд… »

А это снова из «Хромой судьбы» Стругацких. Такие сплошные гололеды нынче стали редкостью, зато на смену им пришла московская ледянка. Бывает она трех видов. Самый опасный вариант — это тончайшая водная пленка, которая «выплавляется» реагентом из снега и льда и мгновенно застывает на морозе поверх плитки. Вовремя распознать ее в утренних сумерках практически невозможно, а вот поскользнуться на ней и что-нибудь себе сломать — легче легкого. Второй тип московской ледянки и виден издалека, и относительно безопасен — это довольно толстая корка из слежавшегося снега и грязи, превращенная чудом отечественной химии в сплошной монолит. Ходить по нему можно, особенно если у вас на ногах обувь с более или менее нормальным протектором. И, наконец, третья разновидность — это укатанный пешеходами и дворниками снег, который реагент так и не сумел растопить до конца, из-за чего верхний слой превратился в сплошную ледяную корку. Тут уж как повезет, и если вы уже сделали по такой ледянке десяток успешных шагов, то это еще не означает, что через минуту вы не окажетесь на спине.

Правда, стоит заметить, что во второй половине 1980-х город вообще перестали чистить ото льда, и случился форменный апокалипсис, о котором писал в своей «Московской книге» Юрий Нагибин:

«Сшибались машины на загроможденных сугробами улицах, пешеходы ломали руки и ноги на тротуарной наледи, нынешняя зима стала настоящим кошмаром москвичей. “Некому работать”, “Снегоочистительные машины стоят… ” — мы сами услужливо придумывали оправдания нераспорядительности, равнодушию, разгильдяйству. И вот недавно, будто родившись из воздуха, на улицах Москвы появились сотни снегоуборочных машин, ожили и схватились за скребки ушедшие в коммерческую деятельность дворничихи, желтый песок усеял поля “ледовых побоищ”, город стало не узнать. Впрочем, московские старожилы припоминают: такой некогда и была зимняя Москва — чистая, прибранная, безопасная для пешеходов.

Стоит коснуться одной московской проблемы, как она тут же тянет за собой другую. И все-таки есть одна главная, проникающая во все остальные: наш город в том виде, в какой его привели, не способствует сближению людей. Смешно сказать, но гололед тоже работает на отчуждение: когда скользко, пожилые люди стараются как можно реже появляться на улице и уж подавно не ходят ни в гости, ни в кино, ни в театр. Конечно, можно и дома посидеть, не о нас, стариках, речь, мы свое отжили, вот молодых жалко».

Словом, раньше было иногда лучше, иногда хуже, но то, что применение реагента не самым положительным образом сказалось на качестве жизни москвичей, это факт. Точнее, владельцам авто нравится, а вот всем прочим смертным приходится как-то приспосабливаться, с ностальгией вспоминая про песок и гранитную крошку. Остается разве что открыть Юрия Трифонова: «Зима! Ну конечно, глубокая зима. Аллейка желтела песком, а рядом сугробы снега. Кто-то упал в снег».

А еще в последние годы куда-то подевались московские сосульки, причем не только те, что опасно свисали с крыш, но даже такие, которые никому не представляли угрозы и росли на местах вполне безопасных вроде крепежных колец водосточных труб. Ни полюбоваться, ни снять на телефон для инстаграма*, ни детям поиграть. А еще совсем недавно они представляли реальную опасность, и «Гололедица» Синявского как раз об этом — о предчувствии смерти любимой женщины от упавшей на голову ледышки.

«На дворе, несмотря на январь, стояла слякоть, и на соседних крышах висели сосульки, и, хотя дворники их скалывали почти ежедневно, они вновь вырастали, как грибы. И поглядев из окна на эту картину, удручавшую меня своей неизбежностью, я принимался торопить Наташу с отъездом».

Вот разве что к проблеме московской «вечной тьмы» подобрать подходящую цитату не получится, ведь она появилась тоже относительно недавно из-за отмены перевода часов на зимнее и летнее время. Между прочим, сам по себе этот переход тоже явление отнюдь не историческое, и большую часть советского периода он не был обязательным. Лишь в конце 1980 года постановлением Совмина СССР был утвержден всеобщий перевод стрелок два раза в год ради экономии электроэнергии. Так продолжалось до 2011-го, и за 30 лет мы уже успели привыкнуть, поверив, что так было всегда. А потом голоса депутатов, врачей и энергетиков слились в единый хор, мол, все это страшно вредно, циркадные ритмы сбиваются, придется перепрограммировать электросчетчики и вообще у народа от этой возни с часами сплошная путаница в голове. Правда, новейшие исследования говорят об обратном: принудительная активность до восхода солнца способна крайне вредно отразиться на здоровье человека вплоть до обострения хронических заболеваний. Не потому ли мы стали хуже переносить московские зимы, что начинаем уставать еще в начале рабочего дня?

Так где же выход?

Еще одна утомляющая нас черта современных московских зим — слишком быстрая пересменка погоды. Она всегда была характерной для средней полосы, но именно сейчас калейдоскоп стал крутиться слишком быстро. Вчера было «околонуля» и падал мягкий пушистый снежок, завтра будет +2 °С и сплошная слякоть, через пару дней термометры покажут минус, и все это скует льдом, а в конце недели ударят такие лютые морозы, что нам придется кутаться в семь мембранных и флисовых шкур, и все равно будет мало. Эти холода могут с равной долей вероятности продержаться и два дня, и две недели, а потом столбик опять упадет до –5 °С, но при этом задуют пронизывающие до костей ветра. Приспособиться к этому невозможно. И опять же вспоминается, что и раньше так бывало, но реже, и что перемены в зимней погоде происходили более или менее длительными периодами, а не рывками. Но ведь именно что-то в таком духе нам и обещали товарищи ученые в связи с глобальными изменениями климата, а вовсе не пальмы на Тверской.

Но если с климатом сделать ничего нельзя, то можно же хотя бы внести небольшие изменения в городскую среду, чтобы она порождала как можно меньше поводов для зимнего уныния? Хотя бы просто взять и перестать использовать реагент. Мелочь, а приятно.

_________________________________________________

*Признан экстремистским и запрещен на территории РФ.

Фото: Михаил Озерский/МИА «Россия сегодня»