«Первое поколение иммигрантов пашет на неблагодарных работах вроде вождения такси. Второе поколение уже учится в хороших колледжах. Третье ничего не делает и живет у родителей в подвале», — делятся правильными поколенческими наблюдениями герои «Настоящей боли», фильма о том, как представители третьего поколения, тот самый живущий в подвале родительского дома Бенджамин Каплан (Киран Калкин только что получил за эту роль «Золотой глобус») и его гораздо более социализированный и ответственный двоюродный брат Дэвид (Джесси Айзенберг, он же автор сценария и режиссер), едут на родину бабушки-иммигрантки Дори в Польшу под саундтрек Шопена. Едут они, чтобы посмотреть на стены концлагеря, где Дори едва не погибла (и у кузенов не было бы шанса родиться). По всем признакам нас ждет драма с раскуроченными травмами и пьяными признаниями, но «Настоящая боль» (выходит в прокат в разных странах еще с ноября, в России фильм можно посмотреть только онлайн у пиратов) оказывается тоньше.

Плюсы:

— Джесси Айзенберг не зря в свое время служил молодым альтер эго Вуди Аллена в нескольких его фильмах, включая главную роль в «Светской жизни». В каком-то смысле он его кинонаследник — нью-йоркский интеллигентный невротик, только без багажа в виде семейного секс-скандала. Он невротик нового типа эпохи онлайн-отчуждения, такого, который позволяет убедительно сыграть Марка Цукерберга в «Социальной сети». Как и Аллену, Айзенбергу явно недостаточно просто играть в кино — три года назад он снял очень симпатичную семейную драмеди «Когда ты закончишь спасать мир», где конфликтующие мать Джулианна Мур и сын Финн Вулфхард искали себе суррогатных родственников на стороне. «Настоящая боль» указывает на явный профессиональный рост сценариста и режиссера Айзенберга — объектом иронии, но и сочувствия в «Настоящей боли» становится поколение избалованных и напыщенных нью-йоркских миллениалов, которые встают в позу невыносимой легкости бытия и ищут, чем оправдать свою ничтожность;

— Айзенберг решил написать сценарий «Настоящей боли» после того, как наткнулся в журнале на рекламу «Туры в Аушвиц (обед включен)». Кощунственная пошлость, с которой благополучным потомкам жертв Холокоста предлагают посмотреть на свидетельства страданий их предков, натолкнула режиссера на идею придумать кузенов Дэвида и Бенджамина, которым бабушка завещала отправиться в родной городок ее детства Замосць. Родственники родились с разницей в три недели, но жизненный выбор сделали разный: Дэвид женился, завел ребенка (как и Айзенберг, в сценарии которого много автобиографического, например, работая над фильмом, он получил польское гражданство) и зарабатывает продажей рекламных баннеров. Бенджамин — полная противоположность родственника: в свои около 40 по-прежнему живет в подвале у родителей и ведет себя так, будто это единственный способ «нагнуть систему». В общем, оба несчастны — Дэвид из-за того, что знает, что проживет скучную, заурядную жизнь, Бенджамин скрывает за эксцентричными закидонами собственное лузерство. Кажется, только строгая бабушка Дори, выжившая в концлагере, давала внукам некое ощущение смысла и цельности;

— Айзенберг явно учился не только у Вуди Аллена, но и у кумира независимых кинематографистов Александра Пэйна, в фильмах которого не всегда понятно, сочувствует он своим героям или издевается над ними. Например, в тур в концлагерь Майданек едет Илож (Курт Эгиаван), черный парень из Руанды, сам недавно переживший геноцид на своей родине, который принял иудаизм, чтобы «лучше прочувствовать боль» умерших около 80 лет назад людей. Не знаешь, чего хочется больше — приобнять его из жалости или стукнуть по голове, чтобы пришел в себя;

— за последние десятилетия фильмы и сериалы о Холокосте стали следовать определенной формуле, словно взращенной в пробирке с прицелом выжать у зрителя дешевую слезу. Благополучные западные люди апеллируют к ужасам концлагерей, когда хочется прекратить любую дискуссию, а сравнение с Гитлером превратилось в штамп, припрятанный для обозначения, скажем, соседей, которые громко слушают музыку. В каждом таком фильме герои обязаны, столкнувшись со свидетельствами давних нацистских зверств, испытать катарсис и начать благодарить судьбу за свою привилегированную жизнь. Этот запрещенный прием стал настолько навязчивым, а его использование грубым и фальшивым (исключение — позапрошлогодняя «Зона интересов» Джонатана Глейзера, например), что хочется поблагодарить Айзенберга за то, что в финале «Настоящей боли» никакого катарсиса нет и не предвидится — человеческая психика в реальности работает не как в кино;

— в небольшой роли разочаровавшейся в деньгах и любви разведенки Марши с трудом, но все же можно узнать актрису Дженнифер Грей, ту самую из «Грязных танцев» 1987 года. Вроде просто кастинговый сюрприз, а приятно.

Минус:

— это не та комедия, на которой смеешься в голос. Некоторым зрителям «Настоящая боль» покажется слишком приземленной и лишенной драматических всплесков. Айзенберг взамен придумал нечто гораздо более интересное — он закольцовывает первую сцену с последней так, чтобы показать нам, что как бы люди себя ни обманывали, они ничего не могут или не хотят изменить.

Фото: Searchlight Pictures