«У нас всегда будет Париж», — говорили герои «Касабланки», и кажется, что новейший проект режиссера «Ла-Ла Ленда» Дэмиена Шазелла вырос как раз из этой расхожей цитаты. В любви к ее источнику он уже признавался в своем оскароносном мюзикле, теперь пришло время самолично перенестись в «город любви».

Впрочем, назвать так французскую столицу, показанную на экране, язык, пожалуй, не повернется. Сегодняшний Париж — это современный Вавилон (так, кстати, называется следующий проект Шазелла), грязный, опасный, но не лишенный все же остатков былого обаяния. В центре рассказа — небольшой джазовый клуб «Эдди», которым на паях владеют Элиот (Андре Холланд — боксер из содерберговской «Больницы Никербокер») и Фарид (Тахар Рахим из «Пророка» Жака Одиара). Дела у предприятия пока идут не очень. Элиот — в прошлом блестящий пианист, забросивший инструмент — продюсирует местную группу, ежевечерне выступающую в «Эдди». Ансамбль, украшенный вокалисткой Майей (Иоанна Кулиг из «Холодной войны» Павликовского), кажется, должен вот-вот выстрелить и обеспечить своих благодетелей. Однако Фарида убивают за долги в первой же серии, а к Элиоту из родного Нью-Йорка, где остались бывшая жена и память о погибшем сыне, приезжает дочка Джули (Амандла Стенберг), у которой тоже есть некоторые проблемы.

Семь из восьми серий «Бара «Эдди»» имеют в подзаголовках имена героев, восьмая же называется собственно «Эдди» и сводит все линии воедино. Очевидно, что придумавший проект и поставивший первые два эпизода Шазелл имеет в виду построение сериала по принципу джазовой композиции — сначала проявляется каждый из героев-инструментов, а затем они все сходятся вместе. Настоящей полифонии, впрочем, не выходит. Очевидно, что сценарист Джек Торн («Молокососы», «Бесстыдники») все-таки не Лоренс Даррелл, а потому, несмотря на легкое смещение акцентов от серии к серии, «Бар «Эдди»» — это все-таки более или менее традиционная история, линейно движущаяся вперед под авторским управлением.

Более или менее — потому что здесь, конечно, очень много музыки. Весь сериал будто бы умышленно сделан таким образом, чтобы рецензенты тонули в попытках подобрать нужный набор метафор из области джаза. Музыка здесь действительно звучит все время, причем в большинстве сцен музыканты играли живьем в реальном времени — чтобы создать ощущение «живой жизни», присущее джазу. Схожим образом организовано и действие: подвижная, даже вертлявая камера, находящиеся каждый на своей волне герои. При этом Шазелл явно специально отказывается от блеска и лоска, к которым так располагает выбранный им материал. Постановщик справедливо опасается, что критики обвинят его в самоповторе, и ему правда удается снять музыкальное кино, в общем, не похожее ни на «Ла-Ла Ленд», ни на «Одержимость».

Другое дело, что Шазелл, кажется, не вполне учитывает, что восьмичасовая дистанция требует несколько иного дыхания и художественного мышления вообще. В «Баре «Эдди»» становится особенно ясно, что Шазелл (вернемся к музыкальной терминологии) не композитор, а аранжировщик или даже диджей (в самом утилитарном смысле слова). Ему хорошо даются красивые обороты и вставные номера, но то, о чем он собственно говорит, как правило, либо глуповато (как идея садистской природы артистизма в «Одержимости»), либо неприятно (как в «Ла-Ла Ленде» и «Человеке на Луне»). В процессе просмотра «Бара «Эдди»» то и дело замечаешь, что и музыка здесь звучит милая, но не слишком выдающаяся, и почти репортажно снятые герои не вызывают ни большого сочувствия, ни необходимого в сериале харизматического привыкания. Для иллюстрации мысли о том, как музыка рождается из драмы, здесь не хватает того и другого — лица стерты, краски тусклы. Другое дело, что сами по себе снятые в клубе сцены поставлены действительно энергично настолько, что способны породить острое желание сорваться из дома в какое-нибудь место, где можно курить и слушать неспешную перепалку саксофона и фортепиано.

Фото: Netflix