Пресловутый глагол «поураганить», кажется, все же обозначает что-то, намертво сидящее в нашей ДНК. Благодаря нашему президенту эта потребность получила временную локализацию — ураганить у нас было принято, как известно, в девяностых, а теперь — баста, прошла мода.

Тем не менее животные потребности надо куда-то девать, и вот уже не первое поколение кинематографистов обращается к «лихому» (от слова «лихо», то есть проклятому) десятилетию новейшей русской истории. На сей раз за осмысление финала русского XX века взялся Борис Акопов — экс-танцовщик Большого театра, переквалифицировавшийся по зову сердца в режиссеры-авторы.

Антон «Бык» Быков (Юрий Борисов) — боксер, пошедший по кривой дорожке. После отсидки он, посадив здоровье, возвращается и ведет свою небольшую подмосковную «бригаду» к неизбежной легализации. Однако судьбы в те годы и правда складывались непредсказуемо. Очередная стрелка грозила Быку новым сроком, от которого его спас «авторитет» Моисей (Игорь Савочкин). Антону предстоит разобраться с кавказцами, и сразу понятно, что добром эта история не кончится.

Собственно, в этом понимании и заключается главное противоречие. Несмотря на то что «Быка» (в кинотеатрах с 22 августа) предваряют титры, уверяющие в реальности происходящего, выросший в Балашихе Акопов почти сразу выводит интонацию фильма на территорию масштабных обобщений. Во-первых, неопределенным остается место действия. Это (как и, скажем, в недавнем «Заводе» у однофамильца акоповского героя) некое собирательное «где-то в дикой России». То ли Подмосковье, а то ли и вовсе Белоруссия из препарирующего ту же тему «Хрусталя» Дарьи Жук (там, кстати, тоже играл Борисов). С героями похожая ситуация — крутые лбы, бритые затылки, спортивка, полароид…  Никакой особенной конкретики, напротив — «Бык» работает над созданием канонического образа беспутных сыновей века. Окончательно из реальности фильма выстегивает то, что главный герой пусть и блистательно сыгран, но состоит из двух других. Один — неизбежный в этом случае Данила Багров (взгляд исподлобья, рубленые реплики), другой — Рентон из «На игле», под которого побрит внешне похожий на Юэна Макгрегора Борисов.

Все это, в общем, не преступление. Понятно, что в случае 34-летнего Акопова рассказ про девяностые в любом случае до определенной степени фантазия, а уже потом воспоминания и размышления. Автор этого, увы, кажется, не понимает. Его очевидно тянет на красивость (снятые одним кадром сцены, бойкий балетный ритм), его восхищают дикие люди в кадре, но он всего этого будто бы стыдится. Стесняясь поэтического по духу киномышления, Акопов все время старается быть ближе к земле. Врубает за кадром какую-то совсем омерзительную попсу. Изображает брутальность, рисуя единственную более или менее прописанную героиню склонной к упадничеству шлюхой. Наконец, отдельным номером здесь выступает невесть где услышанная Акоповым великая выборгская группа «Химера», фигурирующая сразу в двух ипостасях. Сперва Акопов озвучивает песней «Тотальный джаз» погром рынка, а потом зачем-то инсценирует выступление самой «Химеры».

Здесь не помешает отступление. Эдуард Старков, лидер «Химеры», был фантастическим человеком и уникальным музыкантом. Родился в Карелии, вырос в порушенном пограничье Выборга, в своей музыке он соединил исступленность панка, свободу джаза и какую-то совсем уже забубенную эзотерику. Многие всерьез считают «Химеру» лучшей группой девяностых, потому что в ее языческом прорыве на «ту сторону» была, кажется, самая суть той удивительной эпохи, насыщенной в том смысле, в каком бывает насыщен раствор кислоты. Вот этой неоднозначности (которой были посвящены и «Брат», и «На игле») в фильме Акопова нет. В нем есть острые воспоминания мальчика, в детстве увидевшего простреленное тело, есть стыдливое преклонение перед всяческой жестью, но нет очень важного для девяностых ощущения. Того, о котором поэт (по другому, впрочем, поводу) сказал сакраментальное: «Что ж делать, надежда была».

Фото: WDSSPR