В Париже закончилась трехнедельная демонстрация проекта «Дау» режиссера Ильи Хржановского. Издатель «Москвич Mag» Игорь Шулинский оказался там не случайно.

В Париж на просмотр фильмов Хржановского «Дау» собралось такое количество интересных персон, что не поехать было невозможно. Я увидел там тех, кого в Москве уже не встретишь. Сидят там по своим лондонам и по берлинам…  А в Париж вылезли, как жуки на солнце. За что Илье Хржановскому большое спасибо.

Видел отрывки, слышал разные мнения, и что интересно — нет середины. Либо падают на колени с криком: «Новый Эйзенштейн-Тарковский пришел!» Либо говорят: «Невозможная муть, до конца не досмотрел».

По поводу маркетинга — маркетинг выдающийся, если б не детали…  А иногда в деталях все и дело. Мне сказали, что весь Париж обклеен «Дау» — не видел. Только в центре, на площади Шатле, проекции на двух театрах. Большие, светящиеся, видные издалека днем и ночью. Сделанные в стиле то ли русского конструктивизма, то ли баухауса…

Настраивают на серьезный лад. Кстати, диссонанс между рекламой и происходящим на экране огромен. Об этом в первую очередь и спорят русские, их много накидалось по барам.

— О чем кино, ну о чем кино, скажи? — спрашивает один серьезный бизнесмен у очень серьезного режиссера-авангардиста (все действующие лица, конечно же, русские, французы как-то пугающе пассивны, хотя в первую очередь все делалось для них).

— Не относись к этому как к кино, — вскидывает руки режиссер-светило, — фильм еще будет! А это — великий перформанс, и вам посчастливилось стать его участником! — и великий режиссер грозит пальцем.

Кстати, с другим уже деятелем культуры на площади Пигаль я чуть не подрался в присутствии всей честной компании, как раз из-за этого режиссера, сказав, что не могу вспомнить ни одного спектакля этого человека, что смысл искусства для него — это процесс, а не результат. И понятно почему, потому что процесс интереснее для того, чтобы брать деньги, и хорошо бы, чтобы он тянулся как можно дольше. Но мы не подрались, все-таки люди интеллигентные.

К тому времени я еще не посмотрел ни одной серии, но у меня уже сложилось какое-то впечатление. Я хотел полюбить «Дау», мне очень хотелось, чтобы кино понравилось. Железные миски в буфете, консервы, а наверху искусственно созданные коммуналки, где проживали реальные выходцы из Советского Союза, нынешние парижане…  Они готовили суп, играли в карты, сплетничали. Ковры, мебель — все как из моего детства. И на стенах Рабин, Янкилевский, Яковлев, Рогинский, взятые напрокат из Центра Помпиду.

Одна знакомая дама с очень хорошим вкусом, всплеснув руками, обратилась ко мне:

— Ну зачем это, Игорь? Опять нас будут воспринимать как «вонючий совок», как будто ничего не было, кроме консервов и железных мисок.

— Ну и на самом деле ничего не было. Ни огней, ни фильмов, ни кофе…

— А вот вкусный кофе всегда можно было выпить в «Национале», — неожиданно вмешался один знакомый русский.

— А кто тебя в «Националь» пустил бы просто так? — из другого угла появился Андрей Васильев — экс-главред «Коммерсанта» и много чего еще.

Это и было приятно, что «Дау» нас всех свел. И меня ни в коем случае не раздражал этот памятник СССР, такой своеобразный промоушен. Обыскивали на входе, и что самое странное — на выходе из театра. Ну что мы могли вынести? Банку килек?

— Это чтоб было все время неудобно. Чтоб европейцы чувствовали длань КГБ, которая может разверзнуться над их головами, — шепотом признался мне кто-то из организаторов.

— Ой, прямо Саурон какой-то! — поежился я.

Да, их отчаянно ругали, этих самых организаторов. Когда в Париже мы пришли за визой, забронированной за две недели до мероприятия, нам сказали: «Шли бы вы лесом! Вас тут не стояло, в списках нет!» Звонки в Москву-обратно, появляется некая главная девушка по визам (там много было главных по разным зонам ответственности) и уже в более грубой форме, свойственной русскому языку, предлагает нам купить визы. Или убирайтесь. Но тут выходит другая девушка, какая-то еще более главная, она сначала возникла в виде телефонных сообщений, то есть появилась в цифровом виде, с информацией для той, главной по визам: «С этими людьми так нельзя». И вот уже, как в старом советском буфете, у той, по визам, на губах вежливая улыбка, типа: «Снова здравствуйте!» Нас фотографируют, проводят в залы…

И все это меня не раздражает. Я даже думаю, кто-то специально заказал эту провокацию с визами, я чувствую, как огромный Советский Союз встает и нежно дышит мне в затылок, типа: «Парень, не расслабляйся, мы здесь, мы никуда не делись». И вслед за притихшими французами вхожу в темный зал. Чего я ожидаю? Многого. Я хочу Оруэлла, помноженного на Алексея Германа-старшего. Хочу черно-белых красок, достоверности, драматических переживаний большого ученого, борющегося против власти. Да не понятно, чего я жду! Но Хржановский больше десяти лет отдал этому проекту, обладал невероятным бюджетом, и, мне кажется, это мечта любого режиссера — создать атмосферу, идентичную той, которую хочешь снять. Создать искусственный лагерь, поселить туда непрофессионалов и, словно бог, вознестись над ними, снимая все: разговоры, трапезы, секс…  Секс. Я был наслышан об оргиях.

Мне удалось посмотреть пять серий. Разрыв между ожидаемым и реальностью огромен. Прежде всего это очень скучно. Второе: это крайне небрежно снято. Когда тебе пытаются под маркой модной съемки одной камерой протащить отчет о юношеской вечеринке, снятой учениками средней школы, чувствуешь неловкость. Особенно это чувствуешь, когда в процессе задействованы твои знакомые. Эротические сцены не просто неумелые. Участники просто не понимают, что им делать, они смотрят в камеру большими глазами, словно спрашивая: «Мама, что же это такое? Как я сюда попала?»

Сцены долгие и невнятные. В этом случае режиссер Звягинцев кажется быстрым детективщиком. Зрители не понимают, что происходит. Я имею в виду европейских зрителей. Наверное, они думают, что им подсунули что-то «большое», ну Тарковского, например. И в растерянности хлопают глазами. Хлопали в ладоши при мне только в одном случае, когда смотрели фильм про буфетчицу.

Героиня (женщина не первой молодости) — работница буфета (кстати, одна из главных дислокаций, где происходит действие «Дау») — трахается с профессором, типа, с иностранным ученым. Процесс затягивается, наверное, минут на тридцать (или мне так показалось). В любом случае Гаспар Ноэ отдыхает. Сначала они долго снимали друг с друга одежду, а это же реквизит, 30-е годы, сколько у женщин всяких подвязочек, пуговиц. Пять раз (я подсчитал) пальцы иностранного физика пытались расстегнуть пуговички кофты, пять раз! Ничего не получалось. И даже когда буфетчица пришла ему на помощь, раздеться удалось не сразу. Еще пятнадцать минут, упав с постели, два нетрезвых человека (или изображающих нетрезвость, как нам это понять?) пытались войти друг в друга. И вот оно, не очень долгий и совсем некрасивый половой акт. Потом физик, видимо, не хочет больше общаться с буфетчицей, буфетчица устраивает пьяную оргию со своей помощницей, они пьют водку, запивая пивом, блюют, ломают стулья. Буфетчица плачет, типа, жизнь не удалась. Так проходят следующие тридцать минут картины. Дальше мы видим буфетчицу в элегантном пальто в кабинете у кагэбэшника. Он жестко раздевает ее (кстати, его пальцы работали быстрее всех), опускает голову буфетчицы в парашу, потом засовывает початую бутылку коньяка в ее влагалище с комментариями: «Не волнуйтесь, все продезинфицировано», — и склоняет героиню к сотрудничеству, видимо, писать докладные на работников института. В конце у героини происходит что-то типа стокгольмского синдрома, звучит совсем маркиз-де-садовское. Она спрашивает кагэбэшника: «Вы когда мне бутылку совали, я вам хоть нравилась?» Он говорит: «Конечно, я, как мужчина, переживаю, что вы спите с врагом». Они целуются взасос. Буфетчица уходит в ночь. Кагэбэшник полощет рот водкой и брезгливо сплевывает. Пять утра, Париж, зрительские овации.

Почему я так подробно остановился на этом? Потому что в этой серии есть хоть какое-то внятное высказывание. Хоть что-то достойное реакции. Все остальное или почти все — это жеваное папье-маше, политое водкой и рыбным соусом из железных консервов. И ничего здесь не найти, даже при всем желании. Может, когда-то из этого и получится кино. Может. Тогда и посмотрим. А так пока — гигантская профанация.

 — Ну а жизнь наша разве не профанация? — подмигнул мне один из наших кинорежиссеров. Он как-то пронес в зал бутылочку коньяка и разлил нам в пластмассовые стаканчики. Мы напряженно выпили.

Третьим с нами был известный журналист, русский, конечно же, оппозиционный:

— Похоже на «Дом-2», — осторожно спросил он нас, — или нет? — И сделал шаг назад.

Потому что интеллигентный человек, русский, опять же, на прямой вопрос всегда отвечает общо, типа: «В нашей стране много озер и рек», — так он начинает отвечать. И боится, что бы такое лишнее не сказать, чтобы не прослыть неинтеллектуалом, чтобы не прослыть простачком…

Вот спрашиваю продюсера и режиссера Александра Шейна после одной из серий:

— Тебе понравилось?

— Мы все выросли откуда-то оттуда, у нас одни корни…

Тьфу…  Оборачиваюсь к журналисту:

— Это похоже на «Дом-2», только гораздо хуже.

Потом мне удалось посмотреть «Возвращение блудного сына», которого сложил Анатолий Васильев. Там противостояние двух философов-физиков — профессора Крупицы (Капицы) в невероятном исполнении самого Васильева и его ученика Дау (Ландау) в очень неплохом исполнении Теодора Курентзиса. Я не уверен, что это был игровой фильм. Может быть, документальный, может быть, видео-арт, может быть, видеопьеса. Но здесь было все: композиция, кульминация, финал. И главное — идея. Противостояние человека и толпы, тема власти и маленького человека. Банально? Не банально. Чего стоит отрывок, где Дау признается своему учителю, что написал на него донос. Даже не хочу описывать эти кадры, хочу, чтобы вы их когда-нибудь посмотрели. Потому что ни длинные диалоги, ни отсутствие физического действия не могут отвлечь нас от волшебства, если оно есть. А вот здесь оно было. Даже больше. Печать гения.

Еще долго русские бродили по ночному Парижу. И одна милая интеллигентная женщина, проживающая в Лондоне, сказала:

— А ведь заметьте, мы все это обсуждаем. Почему-то обсуждаем это «Дау» без конца и края!

— И еще, — добавил ее спутник, — получили возможность встретиться всем нам. Ведь мы уже не живем в одном городе, как раньше. Опять рассыпаны по разным странам. Так что приятно всех вас было увидеть.

На этой грустной ноте мы отправились по гостиницам.

Фото: ©Phenomen IP 2019 Olimpia Orlova, Jorg Guber, Marius Schwarz/ imago/ТАСС