Наверное, за последние годы не было более «престижного» проекта, чем свежая экранизация романа Донны Тартт, вышедшего в 2013-м и позже получившего Пулитцеровскую премию.

«Престижным» до сих пор, даже в 2019-м, считается что-то очень длинное, многозначительное и тягостное — в какой-то момент каждый появляющийся на экране ребенок говорит: «Моя мама тоже умерла», и только миссис Барбур в исполнении Николь Кидман с глазами вечно на мокром месте выглядит так, что переживет всех.

Наверняка вы читали 800-страничного «Щегла» — шесть лет назад это сделали все, кто хочет считать себя современным интеллигентным человеком и быть в курсе, чтобы поддержать беседу. Если так, то вы скорее всего заметили, что при всем пиетете режиссера Джона Кроули (больше всего известного по очень изящной костюмной драме об ирландских иммигрантах «Бруклин») к литературному первоисточнику в фильме есть более или менее вольные изменения.

Во-первых, в картине (в отличие от книги, где сюжет рассказывается относительно ровно, одним долгим флешбэком) история скачет так резко, что собственно главная трагедия — взрыв в музее «Метрополитен» — оставлена на финальные минуты. Это, согласитесь, совсем меняет перспективу судьбы главного героя, мальчика Теодора Деккера, сыгранного в детстве Оуксом Фегли, а в возрасте за двадцать — Энселом Элгортом. Конечно, это не страшно — режиссер имеет право на интерпретацию.

Во-вторых, антиквар Хоби, который в книге описан как белый, в фильме оказался чернокожим в исполнении Джеффри Райта. Зачем это сделано, не очень понятно, выглядит как неоправданная натужная политкорректность, как будто авторы заполняли формальную расовую квоту при приеме на работу.

В-третьих, хотя Николь Кидман очень подходит на роль миссис Барбур, светской васп-львицы, принявшей сироту Тео в свою семью, режиссер сместил акценты и сделал ее с самого начала сочувствующей матроной. Вместо того чтобы следить за коктейлями и бегать на встречи благотворительных обществ, чем занималась миссис Барбур Донны Тартт, здесь она прислушивается к каждому шороху из спальни Тео и заботливо угощает его снотворным. Тот самый случай, когда кажется, что персонажа адаптировали под звезду, а не звезда играет героиню.

Есть еще менее значительные придирки. Играющий Бориса в детстве Финн Вулфхард, известный по сериалу «Очень странные дела», очень тонкий и артистичный актер, совсем не похож на подростка, родившегося на Украине в шахтерской семье.

Мысли, которые очень подробно, со всеми описаниями деталей, высказала Донна Тартт в «Щегле», на месте. Человеческая жизнь коротка, великое искусство вечно. Детская травма никогда не пройдет и испортит жизнь навсегда, особенно если сопряжена с чувством вины. В трагедии, как и во всем остальном, есть вторая сторона, положительная: если бы не взрыв в «Метрополитене», потерявший мать Тео никогда бы не встретил людей, которые станут самыми важными в его жизни — Хоби и Пиппу. Нарушение привычного хода вещей (украденная или, если хотите, спрятанная картина из названия) оборачивается испорченной кармой на более глобальном уровне, чем может представить обычный человек. Человек, из-за которого ты уже однажды пострадал, заставит тебя страдать снова, если ты его не уберешь со своей орбиты. Вообще одна вроде бы неважная случайность оказывается судьбоноснее другой, казавшейся более важной когда-то.

Все эти вечные истины сами по себе неплохи, но Кроули явно пытается разжалобить зрителя — в наше время, когда спокойная нейтральная интонация воздействует с экрана лучше попытки манипуляции и выпрашивания сочувствия, это жалобное заглядывание в глаза — запрещенный прием. Драма мутирует в мелодраму. Герои постоянно тыкают друг друга в журналы и газеты, хотя в жизни никто их уже не читает (где мобильные телефоны? где интернет?). Старший сын Платт узнает на улице Тео, изменившегося почти до неузнаваемости, случайно столкнувшись с ним через много лет (хочется воскликнуть: «Да ладно!»).

Кроули снимает почти весь фильм на крупных планах, мало показывая окружающие Тео обстоятельства, хотя в романе они были очень важны. Жизнь в манхэттенской квартирке с мамой и жизнь у богатых Барбуров — это две разные жизни, перескакивание через социальные слои, не говоря уже о жизни с отцом, ничтожеством Ларри (Люк Уилсон), на краю Лас-Вегаса, практически в пустыне.

Но в «Щегле» (в кинотеатрах с 12 сентября) есть и удачные вещи. Например, роскошная Сара Полсон в роли белого отребья Ксандры — она здесь хоть и слегка ходульный, но все же самый живой персонаж. И в «Щегле» есть та терапевтическая ценность, которую волей или неволей несет в себе нация, проведшая последние полвека в походах к психоаналитику. Возможно, в глобальном смысле и Тартт, и Кроули выражают в «Щегле» очень важную именно сейчас идею — что белый западный мир платит за столетия прогресса, развития, господства и цивилизации. Наверное, это и есть тот самый аспект (приговор цивилизации самой себе), который заставляет примириться в «Щегле» со всеми мелкими огрехами. Главный герой, конечно, здесь — не Тео, кажущийся всего лишь свидетелем истории, а не центральным персонажем. Главный герой — полотно Яна Фабрициуса, оживающее только на свету.

Фото: Каро-Премьер