Несколько видных ученых, общественных деятелей и представителей духовенства приезжают в Копенгаген на «Иранскую конференцию» — симпозиум, на котором лучшие умы Запада собираются поговорить о том, что им делать с Востоком, а точнее, с Ираном, общество которого ждет перемен и в то же время агрессивно им сопротивляется. Театральный и кинорежиссер, драматург, бывший арт-директор театра «Практика», ныне живущий и работающий в Польше, Иван Вырыпаев рассказал Алексею Крижевскому о спектакле «Иранская конференция», с которым он приехал в Москву.

Российский режиссер, польский театр, играющий на английском языке, показ в Москве, синхронный перевод в исполнении автора. Что объединяет все эти составляющие?

Если разобраться, в этом наборе нет ничего удивительного. Я российский драматург, живу в Польше, работаю в польском театре. И этот театр играет по всему миру, поэтому мы играем на английском языке. Я автор, и я перевожу на русский для того, чтобы российский зритель смог воспринять этот текст без барьеров. В рамках этих всемирных гастролей мы приезжаем в Москву — в некотором смысле родной для меня город. Если вам нужно как-то назвать этот подход, то он не космополитичный, а интегральный — весь мир стремится к объединению, а не к разъединению.

Серьезно? Кажется, в Москве это не всем очевидно — мягко говоря. Есть ощущение, что и город, и страна идут совсем другим путем.

Послушайте, но это же объективный процесс. Глобализация — это объективный процесс, его нельзя отрицать. Весь мир стремится к объединению, и если кто-то хочет этому всерьез сопротивляться — он просто потеряет много времени и энергии. Да, наша страна пытается этому противостоять — из опасения, что глобализация приведет к утере собственной идентичности, связи с духовным наследием и прочая. Но защищать свое духовное наследие можно по-разному. Наша страна отгораживается и замыкается. Это означает, что наша система просто не знает, как защищать свое наследие и идентичность иначе, чем путем конфликта и изоляции. В отличие, например, от не менее духовной страны Дании, которая остается собой, прекрасно коммуницируя со всем миром. Так что и в нашей стране ситуация обязательно изменится.

Хорошо, но ваша «Иранская конференция», кажется, как раз об обратном — собираются лучшие западные умы и не знают, что делать с изолированным, замкнутым восточным обществом. Откуда русский режиссер взял, что с Россией будет по-другому?

Спасибо за русского художника, несмотря на то что я работаю в Польше, я им, конечно, остаюсь, стараясь при этом быть интегрированным в мир. «Иранская конференция» не отвечает на вопросы — она постулирует очень простую вещь: вопрос о том, в чем смысл жизни, не является больше эзотерическим, потусторонним, его больше нельзя объявлять непознаваемым. Это вопрос насущный, как еда и сон; если мы не дадим на него ответа, мы не сможем дальше жить. Не сможем, если об этом вопросе срочно не задумаются те, кто влияет на мир — представители бизнеса, политики, управленцы. У мира очень маленькая перспектива, и изменить эту перспективу к лучшему можно только если об этом задуматься.

Значит ли это, что возможна «Московская конференция»? Не может же быть, что вы писали свою пьесу, чтобы рассмотреть только случай Ирана.

Конечно. «Иранская» эта конференция только в аллегорическом, иносказательном смысле — когда хочешь сказать про свою страну, говоришь о другой, чтобы обобщить проблему. Я выбрал страну с традиционным укладом, перед которой со всей очевидностью стоит проблема наступления глобальных процессов. Конечно, это пьеса не только про Иран. Она и про Россию, и про Польшу.

У вас есть какие-то особые ожидания или опасения, связанные с приездом в Москву? Не может же быть, чтобы вы не волновались о том, как примут ваш спектакль на родине?

Ну как вам сказать. Мы сделали несколько актерских читок этой пьесы, и очевидно, что она многих заинтересовала. С другой стороны, когда я говорю «многих», я имею в виду людей уже вовлеченных — именно они приходят на читки. А вот билеты на полноценный спектакль могут купить совсем другие зрители, например помнящие меня по спектаклю и фильму «Кислород». Или, наоборот, любители польского театра, который у нас в большом почете. И вот они могут сильно удивиться, да.

Удивиться или прийти в ярость?

Ну я стараюсь никого не обижать в своих пьесах. Другое дело, что у меня есть опасения, как бы «Иранская конференция» не стала болезненно актуальной — настолько, что ее нельзя было бы безопасно исполнять.  Забавно, кстати, но патриотам эта пьеса скорее понравилась: в ней вроде бы объясняется, откуда у нас «свой путь» и «своя ментальность».

Когда вы садитесь в самолет в Варшаве и пересекаете границу в Москве, у вас есть ощущение, что вы попали в другой мир?

У меня каждый раз ощущение, и от Москвы, и от Питера, что я попал в какой-то дико прогрессивный мир. Где все устроено лучше, удобнее и технологичнее. Сервис, рестораны, культурная жизнь — все на высшем уровне. В Варшаву я после возвращаюсь, не в обиду ей будет сказано, как провинциал, который возвращается домой. И еще одно — в Москве зритель горит, обсуждает, не соглашается. Но в ней много спешки, конкуренции, хаоса — а в Варшаве куда более размеренная жизнь, и мне нравится ее тихий ритм. Жить и работать в таком городе, конечно, гораздо легче.

«Иранская конференция» Ивана Вырыпаева, Театральный центр на Страстном, с 14 по 17 декабря, 19.00.

Фото: из личного архива Ивана Вырыпаева @ivanvyrypaev