О мечте длиною в 30 лет, красивой европейской Москве, которую совершенно перестал узнавать, и о том, кому нужно рассказывать истории.

Я родился…

В Ленинграде. Мой первый дом — в аппендиксе Большого проспекта Петроградской стороны между площадью Льва Толстого и рекой Карповкой. На доме напротив был каменный орел с отбитою головой. В окнах подъезда были витражи. Лифт медленно взбирался до седьмого мансардного нашего этажа. Окно нашей кухни было единственным окном в брандмауэре. Я помню почему-то ранние утра, темноту за окном, пшенную кашу с изюмом и на стене топор для рубки мяса в виде лисы. А я сижу у заколоченной двери, это дверь в черный ход и черный ход — самое таинственное место на земле.

Сейчас я живу…

В деревне Амельфино Волоколамского района Московской области. Здесь звезды, облака, лес, поле, ручей. В ручье — бобры, в лесу — хорьки и лоси. Только очень вдали видны огни самолетов, которые садятся в Шереметьево. И больше никакого города. Гори он огнем, ваш город.

В Москве я люблю гулять…

Я не люблю гулять в Москве. Глупо гулять в месте, где нет воздуха. Ну разве что парк «Березовая роща» под окнами моего последнего московского дома на Ходынке. Весной в парке цвели красивые яблони. Оттуда я уехал.

В Москве меня можно встретить…

Мой любимый ресторан — «Остерия Бьянка» на Белой площади, там приличные устрицы и хорошая пицца с трюфельным маслом. Идеальный пример качественной усредненности. Как южноафриканское вино — ничего выдающегося, но вы точно можете рассчитывать на качественный пинотаж за 20 рандов. А вот в бары мне нельзя, мне потом ехать за город за рулем.

В Москве я люблю…

Белую площадь. Вот это сочетание старинной церкви и современных бетонных небоскребиков — небольших, не таких, как в «Сити», где хочется повеситься. Это похоже на какой-то средней руки европейский город типа Манчестера. Очень мило. Но к Москве, в которой я вырос и которую любил, не имеет больше никакого отношения.

Я не люблю…

Торговые центры. Все! Чем больше торговый центр, тем больше я его ненавижу. Хуже всех «Авиапарк», потому что он возле моего бывшего дома и нынешнего офиса. И мне довольно часто приходится туда ходить. Это чертова пластмассовая модель счастья. Если мне не удастся отмолить грехи и я попаду в ад, то моя личная адская вечность пройдет в торговом центре.

В Москве я никак не могу доехать…

До музея имени Пушкина. Я 30 лет мечтаю пойти туда с ребенком и показать ему импрессионистов. Но ни разу не пошел. Детей уже стало пятеро. Старшему ребенку — 30 лет. Младшему — полтора года. Я очень хотел бы знать, покажу ли импрессионистов в Пушкинском хоть когда-нибудь, хоть кому-нибудь из них. (При этом в Уффици и Лувре многие из них за это время успели побывать.)

Москвичи отличаются от жителей других столиц тем, что…

Тем, что не любят детей.

Москва отличается от других мировых столиц в лучшую сторону…

Своим отоплением, интернетом и водопроводом.

В Москве за последнее время для меня изменилось…

Многое — тротуары, трамваи, фасады, парки. Все это пластмассовое. Ничего родного нельзя узнать. Все эти изменения мне нравятся, получается красивый европейский город. Только я его не узнаю. А еще меня бесит то, что всегда и по любому поводу приходится стоять в очереди, хоть на машине, хоть ногами. Нигде нет никакого свободного места.

В Москве надо прямо сейчас…

Открыть прачечную для бездомных. Многомиллионный город без прачечной для бездомных — это какой-то мегапозор.

На мой курс сторителлинга в основном приходят…

Люди из бизнеса. Они хотят рассказывать истории про свой бизнес. Но на самом деле — о себе. Мне кажется, что людям очень одиноко, им хочется научиться рассказывать о себе так, чтобы ими интересовался хоть кто-нибудь. Иногда, мне кажется, я умею показать людям, что хрен бы с ними, с этими равнодушными вокруг. С нами происходят истории, и наше предназначение — рассказывать их Неизвестно Кому.

Курс сторителлинга Валерия Панюшкина стартует 18 октября в пространстве Newsroom.

Фото: Ольга Павлова