Режиссер Всеволод Лисовский о соседях-бандитах и ненависти к спальным районам.

Я родился…

И вырос в Западном жилом массиве Ростова-на-Дону. Тогда это была окраина, теперь город разросся.

В прошлом году после двадцатилетнего перерыва оказался по работе в Ростове. Совершил осмотр микрородины. Ну пятиэтажка; стою и ни черта не ощущаю. Рядом дети бегают. Если бы не свалил отсюда, это могли бы быть мои внуки. Внутренне содрогнулся и ушел. Наверное, навсегда.

В Москве я поселился…

В заброшенном доме на Раушской набережной. Он меня очаровал. До этого я не видел настолько живописных руин. Дом этот давно снесли. На Раушской мне больше не нравится. Там стало очень буржуазненько.

В Москве я жил…

За неполные 30 лет сменил здесь десятки жилищ. Некоторые из них я считаю домами, некоторые — передержками (дом — это когда можно курить в постели). Из некоторых своих приютов съезжал с грустью.

Например, жил в квартире напротив Генштаба. Там в полу была дыра, и один чувак сломал ногу, провалившись туда. Еще там были очень наглые крысы — чтобы зайти в ванную, нужно было постучать в дверь. Тогда грызуны слезали со стиральной машины и лениво шли в норы. А еще как-то Ельцин приехал увольнять министра обороны, и ФСО не пускала меня погулять с собакой.

В начале 1990-х еще была коммуналка в Палашевском тупике. Там в огромной квартире помимо меня обитал пожилой алконавт, а также куча уголовников и их боевых подруг разной степени живописности. Начало 1990-х, напоминаю. Везде стреляют. Идешь в сумерках, от подворотни отделяются серые тени, сердце сжимается от недоброго предчувствия. А они такие: «Севка, твою мать! Где тебя носит? Братва беспокоится, тут в городе какая-то ******* (заваруха. — “Москвич Mag”) творится, а ты шьешься!» Потом в этом районе убили моего друга, и я свалил оттуда.
В доме на Маросейке, где теперь «Жан-Жак», были огромные и очень интересные клопы; я очень любил ночами выкуривать их из щелей в стенах. Теперь таких интересных жилищ в Москве стало меньше. Но в моем возрасте уже совсем все равно где жить.

Сейчас я живу…

На «Автозаводской». Я уже здесь жил лет двадцать назад. Тогда, правда, не было Третьего кольца, МЦК, а ЗИЛ еще кое-как работал. Теперь завода нет, зато есть ощущение, что из района вынули душу. Здешние аборигены ходят с вопросительным выражением глаз и просят мелочь на опохмел. Если еще через двадцать лет я снова поселюсь здесь, может быть, здесь будет другое население, которое будет чувствовать смысл в автозаводской жизни. Сейчас его нет.

В Москве я люблю гулять…

Я любил гулять по Москве раньше. Причем по всяким банальным маршрутам, типа Бульварного кольца. На один из своих дней рождения я устроил алкозабег: каждый участник должен был на каждом из бульваров выпивать бутылку водки на троих. До финиша дошли не все. Сейчас у меня проблемы с ногами и прогулками я больше не увлекаюсь.

В Москве я люблю…

У меня есть принцип — не привыкать к людям, сферам деятельности и местам. А то полюбишь какой-нибудь квартал, а его резко урбанизируют. Я ощущаю себя старожилом. Жителем той Москвы, что была раньше. А на ее месте явно вырастает новый город, и как у нас с ним сложатся отношения, я не знаю.

И не люблю…

Я ненавижу все спальные районы без производства и общественных пространств. И с каждым годом ненавижу все больше. Вот ненависть к дачам как-то стабилизировалась. Я их, конечно, ненавижу, но уже без скрежета зубов. Ровно ненавижу. Спокойно. А в спальных у меня просто истерика — меня вообще частная жизнь бесит, а тут она в такой концентрации!

В Москве я бываю…

Я коллекционирую заведения с этнической кухней. Бывает, проснешься и думаешь: хорошо бы сегодня чего-нибудь бурятского съесть! И составляешь маршрут так, чтобы оказаться рядом с бурятской едой. А вообще я последние пару лет питаюсь преимущественно фо бо и обычно завтракаю им у метро, на «Автозаводской». С фо бо в Москве проблем нет. А в бары я не хожу. С возрастом мне стало скучно пить и разговаривать. А что там еще делать? Там музыка играет, а я ее не переношу.

В моем спектакле «Неявные воздействия»…

Местом действия становится весь город. Актеры говорят часть реплик просто по жребию. Мы воспринимаем и город как текст, причем текст случайный. Своего рода гадание по книге, когда открываешь в случайном месте и читаешь, что получилось. Вообще если сравнивать населенные пункты с текстом, то мегаполис — это бегущая строка, а маленький город или деревня — это текст статичный и сакральный, вроде слова из трех букв, вырезанного на заборе. Поэтому кочевнику, привыкшему пролистывать пространство по диагонали, легче жить в городской среде. А в деревне что кочевнику делать? Ну спиться. Или умереть.

Спектакль-интервенция «Неявные воздействия» играется по всему городу. Сбор — 18 августа в 15.00 у метро «Сокольники».

Фото: Алиса Бекетова, «Афиша Daily»