Пятый, самый младший ребенок, Юрий родился в 1922 году в русской семье под Харьковом. Отец, крупный железнодорожный инженер, занимался с детьми «по Бехтереву», держал их в строгости и приучал к творческой работе. Юрий учился рисовать, играть на скрипке и даже писать левой рукой. Ребенком он был странным, очень замкнутым, но явно необычно одаренным.

В 9 лет после удачного выступления он разбил свою скрипку и, ничего никому не объяснив, больше никогда музыкой не занимался. Сломанный инструмент, однако, хранил всю жизнь. В подростковом возрасте он вдруг стал успешно лечить наложением рук. К нему толпами ходили соседи. Дело кончилось тем, что у него начались странные проблемы со здоровьем. То ли он страдал болезнью щитовидки, то ли плоскостопием. Так или иначе его освободили от физкультуры, а потом и от призыва в армию.

Увлекшись гипнозом и, как теперь сказали бы, экстрасенсорными способностями человека, он хотел стать психиатром, но не прошел медкомиссию в Харьковском университете и поступил на исторический факультет. Там он увлекся египетским языком, шаманскими практиками и внушением мыслей на расстоянии. Древнеегипетский тоже был покорен, когда в фундаментальном труде главного египтолога мира Гардинера, который Юрий купил на базаре, он обнаружил 16 ошибок. Тогда же у Кнорозова появилась страсть к алкоголю, которая, однако, пьяницей его не сделала. Видимо, спирт помогал справляться с депрессией, к которой Юрий был склонен с детства.

Война началась, когда Кнорозов окончил второй курс. Работая на строительстве укреплений под Черниговом, он попал в котел, выжил, добрался до семьи в городке Южный, который уже находился под немцами. Кнорозов в страхе перед трудовой повинностью долго скитался по окрестным деревням. Только осенью 1943 года семья наконец перебралась в Москву. Там Юрий возвращается к учебе уже на истфаке МГУ.

Его друг по МГУ, философ Александр Пятигорский, вспоминал: «Он собрал группу, в которую кроме меня входили будущий детский писатель Валентин Берестов и один армянин (будущий авиаинженер Александр Плунгян. — “Москвич Mag”), и это была ни много ни мало “Группа по изучению происхождения культуры”. Юрий Валентинович крепко пил — его дневная норма долгие годы составляла литр водки, и врачи обещали смерть в 40, но прожил почти 80». Кроме того, кстати, Кнорозов еще и постоянно курил «Беломор».

На кафедре этнографии ему в руки попала статья немецкого ученого Пауля Шельхаса «Дешифровка письма майя — неразрешимая проблема». Вообще в мировой науке уверенно считалось, что расшифровать письменность майя невозможно. По мнению ученых, письмо майя было иероглифическим, как в Китае. Майя писали не буквами, а символами, за которыми стоит широкий, меняющийся в зависимости от контекста смысл. Расшифровать иероглиф, не имея на руках ни ключа, ни живой традиции, невозможно. Однако Кнорозов рассуждал по-другому. В 1996 году, давая интервью в Мексике, он заметил: «То, что создано одним человеческим умом, не может не быть разгадано другим». Он провел статистический анализ и точно установил, что письмо майя не иероглифическое, а слоговое. В нем всего 350 знаков, и это не алфавит.

В 1949 году, блестяще защитив дипломную работу о домусульманских практиках в Средней Азии, Юрий пытался поступить в аспирантуру, но как проживавший на временно оккупированных территориях был изгнан из МГУ и оказался на должности младшего научного сотрудника в Институте этнографии народов СССР в Ленинграде.

Дешифровать письменность майя Кнорозову помог написанный в XVI веке труд «Сообщения о делах в Юкатане» Диего де Ланды, второго епископа Юкатана. Ланда вошел в историю Мексики как кровавый инквизитор, старательно уничтожавший «еретические» рукописи майя. Однако в своих «Сообщениях» он попытался составить «алфавит» майя из 29 символов, сопоставив их с латинскими буквами. Помогал Ланде настоящий индеец майя Гаспар Антонио Чи. Кнорозов предположил, что Чи предложил своему патрону настоящие знаки майя, подобранные по созвучию с названиями латинских букв. Основываясь на этом тезисе, ученый начал расшифровку.

К тому времени он уже работал в ленинградской Кунсткамере, подразделении Института этнографии АН СССР. Как проходила работа, вспоминал помощник Кнорозова, тогда молодой «раздолбай», богемный поэт и музыкант Алексей Хвостенко: «Утро начиналось с закупки портвейна. Две, три или четыре бутылки в зависимости от нашего материального состояния. Мы поднимались наверх в Кунсткамеру с заспиртованными монстрами. Я читал, он считал непонятные мне цифры, которые выдавал ему допотопный компьютер. Бутылки мы приканчивали до обеда. В обед покупалась бутыль водки, но раскрывалась уже в академической столовой под научную закуску. Потом закупалась еще пара бутылок портвейна, и к вечеру мы их приканчивали, продолжая наши научные занятия. Протянув таким образом год, я научился пить и работать одновременно. Надо отдать должное Кнорозову. Он всегда сохранял ясную голову, знал и помнил все на свете, терпеть не мог своих коллег за слабоумие и помощников всегда брал себе со стороны».

Кстати, его ближайшим другом в Институте этнографии стал Лев Гумилев, работавший там же. В Фонтанном доме, где Гумилев жил с матерью Анной Ахматовой, Юрий тоже бывал. Ему, носившему до сих пор военную шинель и гимнастерку, Ахматова подарила зимнюю шапку. Много позже, когда в 1990 году его пригласили в Мексику, с трапа самолета он, прилетевший из зимней Москвы, сошел именно в этой шапке.

Работа шла, а бывшие преподаватели Кнорозова из МГУ были уверены: она «составит славу советской науки». Уже в 1951 году 29-летний ученый пишет своему бывшему научному руководителю Сергею Токареву: «Ваше задание выполнено — письменность майя расшифрована. Таким образом, полагаю наш приоритет обеспеченным». Для утверждения этого приоритета уже в следующем году в журнале «Советская этнография» вышла статья Кнорозова о дешифровке письма майя, а еще через год — брошюра на эту же тему в Мексике. К изданию готовился его перевод «Сообщений о делах в Юкатане» с его же предисловием. К тому времени Юрий Валентинович уже женился на ленинградке Валентине Самковой, с которой прожил всю жизнь.

Защита диссертации на тему «“Сообщение о делах в Юкатане” Диего де Ланда как историко-этнографический источник» проходила в Москве и была назначена на 29 марта 1955 года. Накануне председатель диссертационного совета Толстов предупредил журналистов: ожидалось громкое торжество советской науки. Однако в его преддверии все нервничали. Торжество могло обернуться арестом. Дело было в том, что слоговое письмо, согласно классикам марксизма, соответствует развитию классового государства. Однако Энгельс в одной из своих работ упоминал, что майя находились на стадии варварства. Кнорозов вполне мог поплатиться за попытку ревизионизма марксизма. Однако все обошлось. Доклад Кнорозова длился всего 3,5 минуты. Но этого времени хватило, чтобы после обсуждения присудить ему сразу докторскую степень.

Казалось бы, теперь Кнорозову оставалось только утверждать приоритет, то есть выступать на международных конференциях. Однако выехать на Запад ему разрешили только однажды — в 1956 году на конференцию в Копенгаген. После этого он внезапно стал невыездным. Причиной была откровенная афера. Вместе с коллегой Вячеславом Ивановым Кнорозов осваивал ЭВМ для работы с большими базами данных. Тут-то на горизонте и появились трое ушлых «молодых ученых из Новосибирска». Под покровительством начальства из Сибирского отделения АН и каких-то связей в КГБ они выудили у Кнорозова все необходимые материалы и выпустили статью, в которой утверждали, что вся работа по дешифровке проделана ими на ЭВМ, а ученый-этнограф тут ни при чем. Доказать авторство Кнорозова ничего не стоило, однако «уволенные кагэбэшники», как называл их Иванов, проявили редкую прыть. Их «труды» стремительно были изданы, торжественно вручены самому Хрущеву, а в журнале «Огонек» их стараниями была опубликована статья, где роль Кнорозова сводилась фактически к нулю. История с «машинным переводом письма майя» быстро забылась как неприятное недоразумение, но Кнорозова пускать за границу перестали. После этого он придумал новый академический статус — «доктор новосибирских наук».

Только в 1990 году ученый впервые смог посетить Мексику, где его боготворили. В мексиканском городе Мерида напротив Большого музея мира майя стоит каменный памятник Кнорозову, сделанный с его любимой фотографии с сиамской кошкой Аспидом на руках. В России память Кнорозова тоже почтена — в 2022 году в Петербурге на доме, где ученый прожил 30 лет, была установлена памятная табличка. Правда, авторы поместили его имя на фоне знаменитого Камня Солнца, принадлежащего культуре ацтеков. Но это уже, конечно, детали.

Фото: rsuh.ru, wikipedia.org