Фильм Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе» выходит на экран 9 сентября. Перед премьерой журналистка Русина Шихатова поговорила с автором романа «Петровы в гриппе и вокруг него» об уральской идентичности и о Москве глазами екатеринбуржцев.

Вы родились в Эстонии, а как оказались на Урале?

Моя мама развелась с отцом и переехала сюда. Она сама из Сибири: Тюменская область, Бердюжский район, деревня Гагарино. Она была из первого поколения, которое получило паспорта, и сразу же поехала строить нефтепровод в Нефтеюганск…  Потом познакомилась со своим первым мужем и переехала в Эстонию. Потом познакомилась со вторым своим мужем, моим отцом, потом уже с ним развелась и переехала на Урал — у ее родной сестры были неприятности в семье. И они все вместе с еще одной сестрой переехали в поселок Горноуральск под Тагилом. Устроились там на работу, получили квартиры и стали жить.

Уже когда я познакомился с женой, мы переехали в Екатеринбург. Наш сын плохо видит, и, чтобы он не жил в интернате, мы решили сюда переехать — и не пожалели нисколько. Понимаете, я жил в Горноуральске, сменил несколько странных работ и когда приезжал в Нижний Тагил, мне это казалось просто вершиной цивилизации: кинотеатры, кругом жизнь…

 Чем жители Урала, по-вашему, отличаются от жителей других городов?

Ничем! Мы, люди, вообще не отличаемся на самом деле друг от друга. Нас засунь в некоторые географические условия и экономическую ситуацию, и мы будем вести себя точно так же, как остальные люди. Потребности и страхи одинаковы, мне кажется, у всех. Мы от животных-то не сильно отличаемся в плане эмпатии. Нам иногда кажется, что политические противники не имеют сострадания, хотя птицы и то нас иногда понимают.

Вы себя самого как уральского человека определяете или как-то еще?

Я уральский, да. Но особого различия между регионами для меня нет. Но какие-то впечатления я беру от этих гор, мы тут все-таки на хребте находимся, поэтому самого хребта не видно.

Почему вы из Тагила переехали в Екатеринбург, а не в Москву?

А чего делать в Москве? Здесь просто удобнее жить. Мы живем не в центре, у нас на Уралмаше очень хорошо. У этого района осталась криминальная слава, которая на самом деле уже выветрилась, и в реальной жизни довольно там трудно попасть в какую-нибудь безумную ситуацию.

Действие ваших романов так или иначе происходит скорее на Урале…

Нет, я придумал просто город, неважно, где он находится. Среднероссийский такой город — не Москва, но что-то вроде Нижнего Тагила.

Что есть на Урале такого, чего нет в Москве?

Во-первых, удобно путешествовать и на Запад, и на Восток. Мы живем посреди страны. Удобно лететь, например, в Благовещенск — всего шесть часов. А москвичам часов девять получается. От шести-то часов можно с ума сойти! И в Европу тоже удобно летать, когда можно. Просто удобно, что до всего можно добраться очень быстро — и в аэропорт тоже. В пробку, как правило, трудно попасть, надо очень постараться.

Москва глазами жителя Урала — это…

После крупного города кажется, что Москва — это просто много Екатеринбургов наставлено. Мне московское метро очень нравится…  В Екатеринбурге все станции тоже разные, но тут всего одна ветка, девять станций. В вагонах показана карта, где планируемые ветки нарисованы. Так у нас в метро однажды заблудился москвич. Он впал в панику, закричал, у него началась истерика, потому что он искал несуществующую ветку. Это даже попало в новости!

Что бы вас заставило переехать в Москву?

Если бы интернет отрубился и пришлось бы с редакторами общаться, как раньше, лично — приехать и говорить, обсуждать редактуру. Сейчас скайп врубил — и без разницы, где ты находишься вообще. Поэтому многие авторы теперь остаются у себя в городах, потому что когда работаешь с крупным издательством, постоянно надо что-то подписывать, согласовывать в обязательном порядке. И общаться с редактором…  Это же длительный процесс — каждую запятую сверять! Теперь никому не приходится этого делать. И даже пандемия не стала препятствием для встреч. Я так завел инстаграм, у меня там семь фотографий уже.

Как вы придумали «Петровых в гриппе»?

Сначала я увидел сценку в троллейбусе: женщины того дяденьку, который ругался, выпихнули из троллейбуса от греха подальше. Он, по-моему, сам не понимал, чего несет. И потом стала придумываться семья: цикл рассказов про Петровых, который сначала не складывался, не было последней главы, которая бы все объединила. И внезапно все придумалось и заиграло. И, конечно, я кинулся писать. Никто еще такой фигни не делал!

Проза в любом случае ориентируется на жизнь, она крадет все из жизни.

Прием немножко украден у Джона Ирвинга — в его романе «Пока я тебя не обрету» ребенок сначала переживает детство, и ему мать рассказывает, как все было. А потом родственники ему рассказывают, что мама вообще-то подрабатывала проституцией. Мне с разных точек зрения хотелось показать одно и то же событие.

От момента, когда я начал писать и когда роман начали читать, прошло всего года два. Как-то все само произошло. А тот троллейбусный маршрут, кстати, сейчас уже не существует.

Свою жизнь я тоже немного в это втянул — у меня была история в детстве, я помню момент, что у Снегурочки была холодная рука…  Проза в любом случае ориентируется на жизнь, она крадет все из жизни. Быть писателем — это ощущение реинкарнации, как будто проживаешь несколько жизней. Чтение ничего подобного не дает.

Многие читатели подмечают, что вам особенно удаются женские персонажи. В чем секрет?

У меня много двоюродных сестер…  Сестры и тетя всегда были рядом, мне кажется, отчасти это что-то объясняет. Помню, как я в детстве научился читать — по географическому атласу. Ходил и спрашивал буквы, а потом как-то все сложилось. Я как раз сидел дома на карантине, что ли…  Тетя пришла пообедать со своей стройки и слышит, что я читаю: Ко-пен-га-ген…  Удивилась, конечно.

Мне вообще от людей нельзя изолироваться, если только совсем в тайгу уходить. Все равно нужны походы в магазин, для творчества в том числе, подслушивать и подглядывать. Все писатели подслушивают и подглядывают, а как иначе!

А вы ведь сначала долго были поэтом?

Был поэтом — это относиться к покойникам…  У нас нельзя быть просто писателем и поэтом — надо уже коньки двинуть, и спустя 20 лет время покажет, был ты писатель или поэт. Везучий я человек в этом плане. В какой-то прекрасный момент сижу пишу кусок из «Отдела», причем из середины. Думаю: интересно, надо закончить…  И закончил. Так и стал писать прозу.

Текст сначала попал в литературный журнал «Волга» в Саратове. «Петровы» вытащили «Отдел» на публикацию в издательстве и на то, чтобы читатели говорили: «Отдел» мне нравится больше, чем «Петровы».

Вас, кстати, в Екатеринбурге на улицах узнают?

Узнают, но не особо. На шею, к счастью, не бросаются. Меня уже можно начать ненавидеть, судя по информационному давлению на людей. Я однажды увидел в фейсбуке свою фотографию, которую я не планировал публиковать…  Я там просто стою в метро хмурый. Никто не спросил разрешения. Стремно!

Экранизацию «Петровых» с восторгом приняли на кинофестивале в Каннах, сейчас он выходит в прокат. Вам самому понравилось это кино?

После просмотра я стал понимать, почему меня считают сумасшедшим и почему книга иногда считается адовым повествованием. Потому что ни при перечитывании, ни при редактуре, ни при просмотре двух театральных постановок я не понимал, в чем дело. А в кино все визуальные образы, которые присутствуют буковками в тексте, явлены буквально просто зрителю как таковому, и это меня даже шокировало слегка, настолько замечательно там передан ритм повествования. Немножко дикие 2000-е, когда сначала все проваливается в детство Петрова, потом двойное повествование от лица Петрова и лица Снегурочки, общение с сыном…  Эти переходы переданы замечательно, лучше я и не представлял. С удовольствием просидел у экрана эти два с половиной часа и даже не заметил, как пролетело время. Но у меня мнение предвзятое все-таки!

На самом деле, это очень добросовестная, прекрасная экранизация. Она настолько экранизация, что, возможно, зрителю, не читавшему роман, труднее будет понять фильм. Хотя вот тут я отстраниться не смог.

Интересно, что Снегурочку сыграла Юлия Пересильд, а Петрову — Чулпан Хаматова. Их обеих мы буквально только что видели в сериале «Зулейха открывает глаза», а теперь они уже в новых образах снова появляются вместе и снова в экранизации…

Да, и причем для Чулпан Хаматовой это первое агрессивное воплощение. Обычно это что-то такое нежное с оленьими глазами…  И доктор Лиза, и все остальные роли в принципе такие — нежные. И вот до чего она докатилась…  Благодаря Алексею Сальникову. И Кириллу Серебренникову, конечно. Знакомство с ним — одно из самых классных знакомств, конечно. Удивительно, что кто-то другой увлекается, собирает людей и делает что-то еще по тому, что ты вроде как придумал…

 Но ведь искусство примерно так и работает?

Ну да, я понимаю, что оно примерно так и родилось. В случае с кино по моему роману я больше всего боялся разочароваться, но нет — не разочаровался. История не просто передана на экране, а именно рассказана, киноязыком. И операторская работа, и актерская…

 Кстати, операторский приз в Каннах фильм уже получил!

И не зря! Это зрелище, это просто чудо какое-то! Особенно в момент…  да вы поймете этот момент, за него Петровых и любят!

Когда вы в Москве, где вы любите бывать?

А куда позовут, там и люблю бывать. Иногда люблю просто погулять, а географию не отслеживаю. Больше всего меня поразил вид из гостиницы «Космос»: совсем как на сигаретной пачке. Я думал, что Останкинская башня и памятник космонавтам — это просто кто-то совместил воображением художника. А оказалось, реально так оно и есть. Еще когда все в тумане…  и буквально через дорогу ВДНХ, особенно люблю, когда книжная ярмарка там проходит.

Книги, которые стоит прочитать сейчас?

Я тут окунулся в Чехова…  Открыл его в сорок с лишним лет и, думаю, уже не разочаруюсь. Мне очень понравилась книга Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова». Это славист из Англии, который приехал в Россию и составил подробное жизнеописание, в котором вопреки школьным представлениям дикой травмы и крупной обиды на жизнь у Чехова нет.

Из уральских авторов очень рекомендую Романа Сенчина и его маленькую повесть, которая меня потрясла — «Ничего страшного». Там про конец 1990-х — начало 2000-х: живет семья, у них как-то все неблагополучно, и они еще не знают, что скоро наступит нормальная жизнь. Ты это знаешь, а они — еще нет.

А у вас есть мечта?

У меня была мечта, чтобы мои книги читали. Сейчас такой мечты уже нет.

Фото: Никита Журнаков/Шинель.Медиа