С 29 октября на канале ТВ3 начинается показ сериала «Обычная женщина», рассказывающего о владелице цветочного бизнеса, которая ради семейного достатка становится сутенершей. Режиссер сериала Борис Хлебников рассказал Ярославу Забалуеву о киногеничности Москвы, современном телевидении и главном отличии российской женщины от западной.

Считается, что Москва очень некиногеничный город. Ты же редко тут работаешь — всего третий фильм получается, да?

Да, после «Озабоченных» и «Пока ночь не разлучит». Москва действительно не очень киногенична…  Хотя это вопрос подхода. Москву много раз снимали хорошо, а Питер — только один раз, в «Осеннем марафоне». Город невероятно красивый, а снять его никто не может, Москве в этом смысле повезло больше, но снимать здесь все равно непросто.

Твоя соавтор Наталья Мещанинова говорила мне, что ей неинтересно снимать про москвичей.

Да, пожалуй. Про большинство людей здесь ничего непонятно. Менеджер, промоутер — непонятно, что это вообще значит. В Москве очень много обезличенных профессий. С другой стороны, делать какие-то социальные истории в Москве как раз хорошо, а «Обычная женщина» в результате получилась довольно социальной штукой. Такое хорошо снимать в Москве — в городе, в который все приехали. Вообще, я тебе честно скажу, Москву я не люблю, но в Питере жить бы не стал — для меня это совершенно невыносимый город, хотя я люблю туда приезжать. Но в этом вечном споре двух столиц есть такой нюанс. В Питере можно сломать штук пять зданий, поставить на их месте высотки, и города вообще не будет. А Москву испортить невозможно, потому что она изначально была разностилевая — прекрасная и чудовищная архитектура здесь встречаются стена к стене. Каким-то образом Москва все это сжирает. В ней есть какой-то размашистый купеческий стиль — разновкусье, доходящее порой до полной безвкусицы. Но именно это и дает живую энергию, которая есть в этом городе. Другое дело, что сейчас Москва стала гораздо скучнее. Самая прекрасная Москва, которую я помню, была в девяностые. Тогда это был абсолютный теперешний Берлин. Это был круглосуточный город, дико модный, очень открытый, современный и свободный, куча иностранцев и бесконечное количество клубов. Сейчас он, как и вся страна, становится патриотичным, пуританским — все эти гадости стабильной жизни висят на Москве мертвым грузом.

Давай теперь вернемся в кино. Насколько важно, что действие «Обычной женщины» происходит в Москве?

Для этой истории важно, что она происходит в большом городе. А у нас нет — просто по ощущению — больших городов, кроме Москвы. Так что выбора не было.

А что тебе понравилось в этой истории? Почему ты за нее взялся?

Мне понравился сценарий — сразу показалось, что он как-то очень ловко написан. Потом мы стали его переписывать, и из этого сюжета вылезла какая-то важная для меня лично история. После первых показов одни говорили, что получилось похоже на «Во все тяжкие», а другие сравнивали с «Косяками». Я не спорю, что получилось в чем-то похоже, но для меня в «Обычной женщине» есть очень важное отличие в коллизии. Героине «Косяков» пришлось начать торговать наркотиками после смерти мужа, который ее обеспечивал. А в России женщине не нужно ждать смерти мужа, чтобы взять все в свои руки. Она в 40 лет зарабатывает деньги, держит дом и всем управляет. Вот это мне показалось очень интересным. Плюс тут есть еще такой момент: наша героиня обнаруживает, что вот этот ее подвиг никому не нужен. У мужа любовница, у детей тоже своя жизнь… Кроме того, здесь невероятное количество существенных женских персонажей, а герой-мужчина только один — его играет Женя Гришковец. Я никогда толком не снимал про женщин — кроме «Озабоченных». И это было ужасно интересно, в этом было что-то новое.

Такое положение женщины тебе кажется типичным для сегодняшнего дня?

Да, абсолютно. Знаешь, в общих соображениях всегда есть доля банальности, но мир действительно становится женским. Самые толковые работники сегодня — женщины. Они намного внимательней, последовательней, умеют доводить до конца свои дела и не страдать из-за этой всегдашней мужской истории — мол, как же так, почему я не на своем месте. Объяснения этому у меня нет, я могу только наблюдать.

Ты всегда очень подробно разбираешь образ жизни своих героев — перед «Аритмией» тщательно изучал быт врачей скорой помощи. Здесь была подобного рода подготовка?

Я очень старался быть правдоподобным, да. Мы лазили по каким-то форумам, что-то смотрели, читали. То, как работает героиня — это вполне может происходить именно так, как показано. Но когда ты делаешь жанр, то не всегда можешь точно следовать бытовым подробностям. Иногда это входит в конфликт с жанром. Так что в том, что касается непосредственной деятельности героини, все происходит скорее по законам жанра, а точности я добивался во всем, что касается отношений между героями. Там я старался быть максимально подробным.

Постеры «Обычной женщины» очень четко отсылают к «Во все тяжкие». Можешь чуть подробней рассказать, в чем тут сходства и различия?

«Во все тяжкие» — это история обретения счастья. Уолтер Уайт врет, что делает все это ради семьи, и в финале признается, что всю жизнь мечтал именно о такой жизни. Через болезнь он отказывается от страха и начинает жить так, как всегда хотел. Это романтическая история про такое вот счастье. В «Обычной женщине» история, на мой взгляд, куда более реалистичная и вообще максимально противоположная.

Не было соблазна придать больше сходства?

Нет, ни в коем случае. Я вообще очень боюсь всего референсного. «Косяки» я, честно говоря, вообще толком не смотрел, а про «Во все тяжкие» старался не думать.

«Во все тяжкие» мне не нравится тем, что это уже на уровне интонации очень моралистический сериал. То есть ты смотришь кино про плохого человека, которого в финале неизбежно ждет справедливое наказание. А твоя героиня для тебя какая?

Она не плохая, конечно. Ну то есть очень сильно запутавшийся человек, он хороший или плохой? Сегодняшний телик всегда про сложного героя. Ты не можешь сказать, хороший он или плохой, он всегда чем-то похож на тебя. Ты начинаешь себя с ним ассоциировать, чувствуя, что, даже если ходишь в грязной одежде и иногда можешь приврать, все равно способен на какие-то офигенные вещи. От этого сразу становится теплее и интереснее. В общем, хорошая или плохая? Хорошая!

То есть у твоей героини есть шанс на счастливый финал?

Мне кажется, что на счастливый финал есть шанс только у того героя, который умеет задавать себе честные вопросы и давать на них честные ответы. Она как раз боится задавать себе такие вопросы. Она любит своего мужа или просто опекает? Правильно ли она ведет себя с детьми? Зачем она хочет родить третьего ребенка? Она боится этих вопросов и именно поэтому не может быть счастливой в конце. И, мне кажется, никто в такой ситуации не может. И не важно, кто он — преступник, домохозяйка или Гитлер (смеется). Если врешь себе, то не можешь быть счастливым. Это звучит пафосно, но на самом деле это вопрос не морали, а практичности.

Теперь давай поговорим вот о чем. Ты снимаешь уже второй большой сериал. «Аритмию» некоторые мои коллеги ругали за отсутствие авторского почерка, который был в твоих первых фильмах. Почему ты вдруг настолько увлекся жанровым кино? Вряд ли же из-за денег.

Да нет, конечно. Мне невероятно интересно делать жанр. Вообще у меня много поменялось в мозгах после работы с Семеном Слепаковым. Мы бы не написали «Аритмию» так, как она написана, если бы не было трех лет работы на «Озабоченных». Для меня это вообще были какие-то сценарные курсы. Когда мы писали с Наташей «Аритмию», то все время говорили, что ее надо делать по законам жанрового кино. Чтобы там все время что-то происходило, сцены отталкивались друг от друга, чтобы история постоянно двигалась вперед. Я не знаю, хорошо это или плохо, но я правда изменился после работы на телике. Зимой я буду снимать сериал по сценарию Мещаниновой — лютую мужскую историю про двух ментов, друзей, которые становятся врагами. Мне эта история очень понравилась.

А для кого?

Для канала «Старт», то есть сразу в интернет. Сценарий полного метра мы с Наташей тоже пишем, но он пока не получается. А раз не получается, то чего без дела-то сидеть.

Я просто помню, что «Долгая счастливая жизнь» изначально должна была стать жанровой историей — ты же вообще планировал сделать вестерн, ремейк «Ровно в полдень». А потом…

Получился совсем не вестерн, да (улыбается).

Мне тогда показалось, что твое авторское видение просто само по себе не укладывается в жанр. Ты понимаешь, как и почему это изменилось?

Не знаю. Может быть, это какие-то возрастные вещи. Мне стало ужасно интересно быть рассказчиком. Я вот, например, не умею рассказывать анекдоты. То есть буквально: кто-то расскажет анекдот теми же словами, что и я, и все будут ржать, а если я рассказываю — никто не смеется. Меня очень увлекает работа со сценарием, поиск способа поставить его так, чтобы там что-то заработало, зажило. От этого я получаю ужасное удовольствие.

А нет ощущения, что работа с чужим сценарием лишает тебя пространства для высказывания?

Нет, конечно. Я всегда все очень активно присваиваю. Мы сидели со сценарием «Обычной женщины» месяца четыре и переделывали раз восемь. Там, конечно, осталась канва, но я все это время делал его таким, каким я его могу рассказать. Экранизировать что-то просто с листа невозможно. Как раз в процессе этой работы я и пришел к тому, что это история про современную женщину, это как раз то, о чем мне хотелось сказать.

Я спрашиваю про это еще и потому, что сейчас все больше режиссеров твоего поколения — из тех, кого в нулевых называли новыми тихими — перебираются в жанровое кино. С чем это связано, как тебе кажется?

Понимаешь, наше поколение — я, Мизгирев, Бакур [Бакурадзе] — пошли учиться делать кино, когда никакого кино в стране не было. Туда шли только идиоты, идеалисты-ботаники — те, кто очень любил кино. Причем исключительно авторское — чистое искусство. Жанр тогда считался чем-то неприличным. Наша проблема была в том, что мы жанр тогда не любили. Но если ты внимательно посмотришь на фильмы Бакура и Мизгирева — они очень жестко, крепко сделаны и написаны, так что в их сближении с жанром нет ничего удивительного. Что касается меня, то я правда стал более равнодушен к форме. Увлекательность и история для меня сейчас стали важнее атмосферности и выстраивания длинных кадров. Не знаю, хорошо это или плохо, просто вот так. Мне и самому стало неинтересно смотреть фильмы, в которых мне всю дорогу делают красиво. В общем, самое для меня приятное, когда хвалят и дают призы актерам — это значит, что зритель поверил в историю. Когда дают художнику или оператору — это приговор. Получить приз за режиссуру — ну так себе.

Фото: Екатерина Чеснокова/МИА «Россия сегодня», кадры из фильма «Обычная женщина»