«Он был одной из опорных колонн системы, власть воспитала его старательнее других. В нем было много веры, но мир его был разукрашен узорчиками из догм, — писал про Лигачева один из его главных врагов, главред перестроечного “Огонька” Виталий Коротич. — Для участия в заговорах Лигачев был простоват, слишком порядочен и самоуверен. Его коммунизм был где-то посередине между русским монастырем и коммунистическим субботником. Он готов был завершить очередной пленум ЦК крестным ходом, но при этом свято верил в колхозы, в Маркса с Лениным. От этой своей путаной веры Лигачев не отступал никогда. Этакий красный мамонт, вышедший из вырубленной тайги».

— Так ты говоришь, что я вымирающий динозавр? Мамонт? А ты не задумывался над тем, что после эпохи динозавров начинается эпоха крыс? Вы еще о нас, мамонтах, пожалеете! — сказал сам Лигачев Коротичу во время одного яростного спора.

Троцкист

Егор Кузьмич Лигачев родился в конце 1920 года в таежной деревне Дубинкино посреди сибирских болот. Во главе российского правительства стоял Владимир Ленин. Но Сибирь еще несколько месяцев назад была под властью белого адмирала Колчака, а на ее окраинах Гражданская война будет тлеть еще около двух лет. Да и в соседней Колывани в дни, когда Егор появился на свет, полыхало знаменитое крестьянское восстание, провозгласившее лозунг «Советы без коммунистов». Словом, это было давным-давно, почти в доисторические времена.

Кузьма Антонович и Матрена Кузьминична Лигачевы, родители мальчика, по сибирским меркам считались крестьянами среднего достатка. Из имущества им принадлежали изба, амбар, сарай и баня. Большевики еще не осуществили план ГОЭЛРО, и «лампочек Ильича» в этой недвижимости не было. Зато в декабрьской тьме сарая копошилась живность: одна-две лошади и коровенка. В голодные годы военного коммунизма и это могло показаться роскошью.

Но Гражданская отшумела, народное хозяйство стало восстанавливаться. А там нагрянули коллективизация с индустриализацией, и к началу 1930-х семья перебралась в Новосибирск. Родители трудились в рабочих столовых. Отец директором, а мать поваром. Жилось семье директора 11-й столовой, как и всем, тяжело. Егор Кузьмич вспоминает, как в детстве, в начале 1930-х, «приходилось выстаивать многочасовые очереди за хлебом. Обычно занимала очередь мать — еще затемно, в ночь. А мы с братом подменяли ее, чтобы днем, а то и к вечеру купить “кирпичик” хлеба». Но, уехав из голодной деревни, семья очутилась в социальном лифте, который привезет младшего сына на самую вершину государственной власти.

Егор поступил в Московский авиационный институт. Началась война, стране были нужны солдаты и инженеры. Старший брат Дмитрий ушел на фронт. С боями дошел до Германии и был убит перед самой победой. Его могилу в Веймаре член Политбюро Егор Кузьмич Лигачев посетит только в 1990 году. А тогда он получил такую нужную стране самолетостроительную специальность и в апреле 1943-го по распределению поехал ковать победу на авиационный завод в родном Новосибирске. Работал инженером-технологом, в 1944-м вступил в партию. Война подошла к концу, а карьера рванула вверх. В 1946-м Лигачев стал секретарем Новосибирского обкома комсомола по пропаганде и агитации, а в январе 1948-го и вовсе был избран первым секретарем обкома ВЛКСМ.

Еще во время войны Лигачев женился на дочери генерала. Ее отец, Иван Зиновьев, был комдивом, начальником штаба Сибирского военного округа. В 1938-м его расстреляли как «врага народа». Сын Егора Кузьмича, Александр Лигачев, рассказывает, как он впервые столкнулся с этой частью семейной истории. Это было в детстве, в середине 1950-х. Родители много работали, мать преподавала английский студентам-вечерникам, и ребенка часто оставляли с бабушкой, вдовой расстрелянного комдива. Она трудилась на фабрике по пошиву ватников. «Бабушка работала в две смены, и к 6 утра ей нужно было вставать на работу. Поэтому у нее была куча будильников, которые все время ломались. Сломанные отдавали мне. Однажды я курочил эти поломанные будильники и открыл коробку, чтобы спрятать туда детали. А оттуда вылетели фотографии. До сих пор я помню, что на многих из них люди были замазаны чернилами или с вырезанными лицами. Уже много позже, в 1970-х, мама рассказала, что там были фотографии Уборевича, Тухачевского, Якира. И когда деда арестовали, они резали эти семейные фотографии».

Егор и Зинаида Лигачевы с сыном Сашей. Новосибирск. Начало 1950-х

Сначала семью выкинули из служебной квартиры. «Жить стало негде, и они нашли, как говорила мать, “даму легкого поведения”, которая единственная не побоялась их приютить. Дед за свою жизнь собрал обалденную библиотеку. Но девать ее было некуда, книги сгрузили в сарай. Естественно, дворник их в печку отправил в течение зимы. В тот дом, где семья квартировала после ареста деда, регулярно приходили ребята из НКВД. Просто так придут, посмотрят: “Что делаете? Как живете?”» — вспоминает Александр Лихачев. Но «все было не так однозначно, как теперь рассказывают», добавляет он. Дочь «врага народа» не отчислили из Института иностранных языков. А потом и ее, и вдову репрессированного комдива даже приняли в партию.

«Бабушку вызвал директор предприятия и спрашивает: “Почему вы не в партии?” Она в изумлении: как можно задавать такой вопрос “жене врага” народа?! Молчит, а директор повышает голос: “Вы что, возражаете?” — “Нет, конечно”. — “Тогда вечером собираем партбюро!” — “Ну ладно… ” Собрали партбюро, одобрили ее кандидатуру. А через две недели вызвали в райком. Собрание проводила женщина, третий секретарь, которая неожиданно спрашивает: “Скажите, а вы не жена Зиновьева Ивана Зиновьевича?” Мать вспоминала: “Бабушка напряглась, потому что, конечно, сейчас надо признаваться. И что тогда будет?” “Да, — отвечает бабушка, — это мой муж”. Женщина сделала паузу и говорит: “Какие замечательные он вел политсеминары!..  Товарищи, вопросы есть?” Вопросов нет. “Кто за?” Все за».

Егору Кузьмичу женитьба на дочери «врага народа» не сломала жизнь. Он уверенно шел по карьерной лестнице. Но на взгляды семейная история, конечно, повлияла. Перестроечная пресса в конце 1980-х делала из него такого карикатурного сталиниста, консерватора и чуть ли не адвоката репрессий. Это несправедливо — именно он был одним из главных инициаторов критики большого террора и «нарушений социалистической законности» в начале перестройки. Вообще Егор Кузьмич пронес свои взгляды через все свои 100 лет, ни разу не изменив им. Немногим удалось это сделать.

Александр Лигачев вспоминает, как в 1958-м пришло письмо, извещавшее о реабилитации репрессированного деда. Бабушке заплатили 3 тыс. рублей компенсации. «Она оставила тысячу себе, тысячу отдала дочери, моей тетке, а тысячу отдала нам. И на эти деньги отец купил две тумбочки. Мебель-то у нас была вся казенная», — говорит он. В 1958-м Егор Кузьмич был зампредом Новосибирского облисполкома, а потом возглавил Советский райком КПСС Новосибирска. Интересно было бы сравнить его две тумбочки с имуществом нынешнего префекта Советского района.

В 1949 году Егор Кузьмич все-таки попал в опалу. Его сняли с должности первого секретаря Новосибирского обкома ВЛКСМ за троцкизм. До «троцкизма» Лигачева довела инициативность. Он стал создавать молодежные производственные бригады, в которых ударный комсомольский труд на сибирских стройках должен был лучше оплачиваться. Но старшие товарищи увидели в этом опасность «отрыва молодежи от основной массы пролетариата». С таким обвинением в те годы было недалеко и до подвала. Но Лигачева просто сняли с руководящей комсомольской работы. Карьеру пришлось начинать заново.

Враг перестройки

Кульминацией жизни Егора Кузьмича стали 1980-е годы, когда он стал вторым человеком в советской иерархии. Этим событиям посвящена его автобиографическая книга «Предостережение». Эпоха перестройки стала главной в его жизни, но не самой счастливой. Лучшие свои годы он связывает с работой в Томске, где он был первым секретарем обкома КПСС 17 лет, с 1965-го по 1983-й.

Честно говоря, читать и слушать про это не так интересно. Лигачев с неподдельным энтузиазмом рассказывает про рост яйценоскости кур на созданной при нем птицефабрике, про увеличение надоев, про создание нефтепромышленных комплексов и строительство театров, заводов, институтов. В этих историях почти нет личного. Даже молодость с ее энтузиазмом, с первой любовью, с романтическим идеализмом остается в тени бесконечных трудовых подвигов. «Нас не баловали высокой оплатой труда, у нас не было каких-либо привилегий (о них так много шумели лжедемократы), мы работали без устали, прихватывая субботние и воскресные дни, всегда были в гуще людей, жили их нуждами и запросами», — пишет Егор Кузьмич.

Секретарь ЦК КПСС Е. К. Лигачев во время посещения полей Объединения «Поволжское», 1988

Семья партийного губернатора области жила на служебной даче. У Лигачева была хорошая по тем временам зарплата — 500 рублей («При средней зарплате трудящихся в 200 рублей», — уточняет он). Наверное, ему или его жене не приходилось стоять в очередях за дефицитными продуктами, как многим рядовым гражданам. Но и снабжение простых людей при Лигачеве в Томске улучшалось. Сын Александр вспоминает, как он приехал в Сибирь навестить родителей (сам он учился в Москве) и посреди зимы наткнулся на подвыпившего человека, который вывалился из невзрачного деревянного магазинчика с авоськой свежих огурцов. «Посреди зимы, понимаете?» — описывает он это «чудо». В любом случае на фоне сегодняшней космической дистанции, которая отделяет губернатора и подвыпившего мужичка у магазина, привилегии «мамонтов» той эпохи выглядят смешными. Когда Лигачева в 1983-м перевели в Москву на работу в ЦК партии, он приехал налегке: всего имущества набралось на четыре чемодана, и это преимущественно были книги. Они и сейчас составляют основу библиотеки бывшего члена Политбюро в его «цековской квартире» на улице Косыгина.

В Томске к Лигачеву относятся как к местночтимому святому. При нем город из забытого богом захолустья (до 1944-го вообще имевшего статус районного, а не областного центра) вновь стал «сибирскими Афинами», одним из главных университетских и научных центров Сибири. В 2018-м в Томске закончили реконструкцию аэропорта Колпашево. Было решено назвать его в честь Егора Кузьмича — местное начальство никакого отношения к коммунизму не имеет, но авторитет Егора Кузьмича для них остался непререкаемым. Но Лигачев отказался. «Зачем? — сказал он сыну. — Пусть лучше кого-то из известных ученых найдут».

Свои лучшие 17 лет жизни Лигачев строил не просто дороги, заводы, нефтепроводы, жилые комплексы и птицефермы. Он строил коммунизм. Просто эта великая мечта человечества приобрела для него форму графика растущей производительности труда, или тысяч тонн собранного урожая, или километров дорог с асфальтовым покрытием. Вопреки обещаниям Хрущева к 1980-м коммунизм, даже в таком виде, построить не удалось. И Егор Кузьмич знал причину. При Брежневе расцвели лицемерие, коррупция и формализм, пишет он. Верхушка партии перестала верить в собственные слова, и «страна, к сожалению, встала на рельсы, ведущие в социально-экономический тупик». Как и миллионы других советских людей, Лигачев с нетерпением ожидал перемен. И перемены заговорили с ним голосом Юрия Владимировича Андропова.

«Я буду вносить на Политбюро предложение, чтобы вас утвердили заведующим орготделом. Как вы на это смотрите? Мы вас достаточно хорошо изучили», — сказал Андропов. Егор Кузьмич не возражал. Он воспринял это как новое задание партии. В Андропове и набиравшем при нем силу Михаиле Горбачеве он видел реформаторов: «Поскольку в их планах какая-то роль отводилась мне — роль, надо сказать, заметная, но все-таки вспомогательная, рабочая, а никак не ведущая, не карьерная, — то я без колебаний был готов принять ее. Происходящее соответствовало моим взглядам».

Лигачев был главным сторонником Горбачева. Во многом именно он обеспечил победу молодого генсека в борьбе за власть. Он убедил Константина Черненко не слушать противников Горбачева, которые внушали больному генсеку мысль избавиться от слишком амбициозного протеже Андропова. Он уговорил могущественного министра иностранных дел Андрея Громыко (которого на Западе называли «мистер Нет») выдвинуть кандидатуру Горбачева на пост генсека после смерти Черненко. Он был верным помощником и сторонником Михаила Сергеевича в его реформаторских начинаниях. Поэтому уже весной 1985-го Лигачев становится вторым секретарем Политбюро ЦК, фактическим заместителем Горбачева. «В силу возраста я считал, что предлагаемая мне работа станет последней в жизни, и внутренне так готовился крутануть маховик дела, чтобы, как говорится, людям добрым стало хорошо, а чертям жарко».

Михаил Горбачев, Николай Рыжков и Егор Лигачев на трибуне Мавзолея В.И. Ленина на Красной площади во время первомайской демонстрации 1987 года

В итоге получилось наоборот: хорошо стало именно «чертям». Но поначалу реформы, казалось, пошли в правильном направлении. Темпы роста производства немного увеличились. Денежные доходы населения и душевое потребление росли. Жилищное строительство достигло исторического рекорда. Увеличились рождаемость и продолжительность жизни, снизилась смертность. «Пока преобразования общества проводились в рамках советской системы, то есть в целях ее улучшения, а не демонтажа, дела в стране шли в гору, — делает вывод сам Лигачев. — Вспоминая все это и многое, многое другое, я каждый раз думаю: как правильно, как честно и искренне мы начинали».

Но с 1987-го что-то пошло не так. Пока Егор Кузьмич занимался машиностроением и аграрным сектором, тучи собрались на идеологическом фронте. Лигачев считает, что в 1987-м в СССР началась мощная скоординированная атака на историческое сознание народа. Однажды побывавший «троцкистом» Лигачев, женатый на дочке расстрелянного «врага народа», сам считал необходимым еще раз пересмотреть историю сталинского периода. А потому активно участвовал в назначении на руководящие должности в СМИ людей «нового склада» вроде Виталия Коротича. Именно эти люди и возглавят атаку сначала на советскую историю, а потом и на самого Егора Кузьмича, который неожиданно для себя окажется главным консерватором и сталинистом страны.

Идеологический аппарат КПСС замыкался на коллегу Лигачева по Политбюро Александра Яковлева. Именно его Егор Кузьмич считает главным кукловодом в том представлении, которое в итоге привело к краху СССР и социализма. Началось все с яростной идеологической кампании, которая под видом критики Сталина и репрессий пыталась дискредитировать весь социалистический строй. «Прошлое представало со страниц праворадикальной печати не многомерным, не противоречивым сочетанием достижений и ошибок, а исключительно в мрачных, даже грязных красках. В нем, судя по публикациям, не было ничего доброго, отцы и деды наши бесцельно отмучились на этой земле, погрязая в несчастьях, распадалась связь времен», — пишет Лигачев.

Члены Политбюро Егор Лигачев и Александр Яковлев (справа) на заседании XXVIII съезда КПСС, 1990

Второй секретарь ЦК партии Лигачев попытался воспрепятствовать происходящему. Летом 1987-го он выступил перед учителями в подмосковном городе Электросталь. «Сейчас немало говорят о культе личности. Очень важно ответственно разобраться в причинах этого явления, а главное — создать условия, при которых подобное было бы невозможно. Это наш святой долг, наша обязанность. Но за рубежом, да и кое-кто у нас в стране пытаются опорочить весь путь строительства социализма в СССР, представить его как цепь сплошных ошибок, заслонить фактами необоснованных репрессий подвиг народа, создавшего могучую социалистическую державу…  За беззакония, совершенные в тридцатые годы, должны отвечать те, кто тогда находился у власти. Из этого и надо исходить, рассказывать молодежи о героической истории партии и страны ответственно и компетентно, что называется, дорожить истиной», — кратко сформулировал он свое кредо. Кто бы мог подумать, что эти несколько слов будут стоить Лигачеву в итоге карьеры и власти.

Уже на следующий день Горбачев прислал ему с фельдъегерской связью подборку критических отзывов на его выступление из западных газет, которые намекали, что в советском руководстве произошел раскол, а Лигачев возглавляет консервативных противников перестройки. Генсек стал постепенно терять доверие к своему самому верному стороннику. Между ними появилась трещина.

Воспользовавшись этим, перестроечная печать начала открыто критиковать Лигачева. Кульминации эта кампания достигла в 1988 году после публикации в «Советской России» знаменитой статьи Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Ленинградская преподавательница написала открытое письмо, в котором высказалась в защиту советских ценностей и истории. Но радикальные реформаторы в руководстве партии восприняли ее текст как удар по преобразованиям. Горбачев посвятил полтора часа заседания Политбюро критике статьи Андреевой. Яковлев выступил в «Правде» с официальной отповедью, в которой назвал статью Андреевой «манифестом антиперестроечных сил». По стране поползли слухи, что статья отражает не частную позицию ленинградской коммунистки, а является пробным шаром консервативной реакции, которая готовит заговор против Горбачева. Сам генсек очень опасался повторить судьбу Хрущева и дал добро на мощную медийную кампанию против «врагов перестройки». Газеты намекали, что неформальным лидером консерваторов является Лигачев. Его влияние в партии стало таять на глазах.

XXVIII съезд КПСС, 1990

«Когда вспоминаю то заседание ПБ, мне и сегодня становится не по себе. Сильно угнетали сама атмосфера, те методы, какие были пущены в ход. Поневоле вспоминалось заседание бюро ЦК ВЛКСМ, когда в 1949 году меня обвинили в “троцкизме”, и в стиле Яковлева я находил немало общего с тогдашними расправными настроениями. “Охота на ведьм”!» — вспоминает Лигачев.

Но Егор Кузьмич оставался верен Горбачеву. Он писал ему докладные записки. Указывал на опасность роста националистических и сепаратистских сил. На непродуманность и противоречивость рыночных реформ. На опасность распада СССР. Но никогда не позволял себе выносить сор из избы. Он так и не обратился к сторонникам сохранения СССР, не призвал к сопротивлению проводимому партией курсу.

Когда Ельцин позволил себе забежать вперед, подвергнув критике Горбачева и его колебания, Лигачев выступил в защиту генсека. Мемом стала его фраза «Борис, ты не прав». Но лояльность не помогла. Лигачев утратил всякую реальную власть. Пресса уже открыто травила его. Обвиняли не только в сталинизме, но и в коррупции, и в заговоре против перестройки. Летом 1990-го Лигачева освободили от должности в ЦК партии и вывели из состава Политбюро. Сын Егора Кузьмича Александр вспоминает, как в одночасье пропали почти все друзья семьи: «До этого прохода не было — и вдруг никого вокруг». Самого Александра Егоровича уволили из физического НИИ, в котором он работал. Мать сказала ему тогда: «Я никогда не думала, что кроме того, что я дочь “врага народа”, я еще окажусь женой “врага перестройки”».

Сам Лигачев отнесся к своему падению с вершины коммунистической власти стоически. «Съездил в Кремль, собрал вещи, в основном книги, и вернулся домой», — рассказывает сын. На память об участии во власти ему остались квартира в цековском доме, в которой семья живет до сих пор, и машина «Лада» девятой модели. «Он стоял в очереди в профкоме ЦК полтора года, — говорит Александр Егорович, — и в июне 1990-го купил ее. Ездил на ней в основном я. Три спидометра наездил».

Неотроцкист

Многие бывшие советские функционеры неплохо устроились в новой России. Стали чиновниками, губернаторами или предпринимателями. Но не Лигачев. Он, правда, тоже занялся политикой. Активно участвовал в восстановлении компартии после ельцинского запрета 1991 года. А в 1999-м даже стал депутатом Госдумы и членом ЦК КПРФ. В январе 2000-го Лигачев открывал заседание парламента в качестве старейшего депутата того созыва.

Но и новая политическая карьера Егора Кузьмича со временем закончилась крахом. В 2010–2011-м в КПРФ произошел раскол. Партийное руководство обвинило актив в Москве, Петербурге и других городах в неотроцкизме и расформировало собственные партийные организации. Зачистка происходила быстро и жестко. Протесты партийных диссидентов игнорировались. Егор Кузьмич Лигачев оказался одним из немногих лидеров партии, который вступился за них. Он написал Геннадию Зюганову, как когда-то писал Горбачеву: «Уважаемый Геннадий Андреевич! Не скрою, что я работал над составлением данного письма к Вам, моим товарищам по партии, состоящим в руководстве КПРФ, с болью и горечью, но и с надеждой, что допущенные ошибки будут преодолены, исправлены, а меры по укреплению Московской парторганизации реализованы. Я готов в одной упряжке с Вами, с коммунистами Москвы пройти этот сложный, но необычайно важный путь». Но идти в одной упряжке им было не суждено.

Партийные лидеры к «мамонту» не прислушались. Тысячи активистов были исключены из партии, а организации сформированы заново — уже во главе с полностью лояльными ЦК функционерами. Лигачев, которому уже перевалило за 90, вошел в состав «альтернативного горкома» КПРФ, который не признавал решения руководства. В новый состав ЦК самой КПРФ он, конечно, больше не попал.

До 95 лет Лигачев активно участвовал в политической жизни. Приходил на коммунистические демонстрации. Выступал на мероприятиях. Но в последние годы здоровье уже не позволяет ему выходить из дома (поэтому он также не смог лично принять автора этой статьи). Бывший партийный губернатор Томска, бывший член Политбюро ЦК КПСС, «троцкист», «враг перестройки» и «неотроцкист» Лигачев отметил свое столетие, столетие революций, войн, репрессий, взлетов и падений, побед и поражений вдвоем с сыном. «Я встречаю этот юбилей с удовлетворением, — сказал Егор Кузьмич в интервью. — Жизнь прошла не напрасно. Если говорить про смысл моей жизни, то я не боюсь этих высоких фраз. Я посвятил свою жизнь служению народу, улучшению жизни людей».

Фото наверху: Алексей Бойцов/МИА «Россия сегодня», Юрий Абрамочкин, Борис Бабанов/МИА «Россия сегодня», Фотохроника ТАСС, из личного архива Александра Лигачева