Потомственный директор Государственного исторического музея Алексей Левыкин рассказал Илье Иванову о профессии хранителя, своей страсти к старинному оружию и о том, как привлечь в классические музеи миллениалов.

Что вы думаете об изменениях, произошедших с Москвой за последние десятилетия?

Я москвич в первом поколении, отец родился в деревне Левыкино Мценского уезда, а после войны семья переехала в Москву. Наверное, в силу возраста я люблю Москву такой, какой ее знал, будучи молодым. Моя Москва — это город с неповторимой атмосферой, архитектурой; город с тихими тенистыми переулками и уютными дворами.

А как вам панорамы города, особенно с точки зрения воздействия на ансамбль Кремля?

Я не очень люблю, когда привычный образ города, можно даже сказать, классический открыточный вид нарушает новая архитектура. Например, небоскребы «Москва-Сити» совершенно диссонируют с архитектурой Кремля, но в то же время, когда я вижу эти силуэты башен, проезжая мимо ВДНХ, — на фоне рвущейся в небо ракеты, монумента «Покорителям космоса» — это совершенно иное видовое сочетание.

Иногда возникает ощущение двойственности: с одной стороны, из Москвы ушло и никогда не вернется то, что делало ее мне близкой и родной, с другой стороны, я хорошо понимаю, что это требование времени. Москва всегда была и будет динамично развивающимся городом, быстро улавливающим все новые мировые тенденции.

У вас есть свой топ трех мест в Москве?

У меня три любимых места: во-первых, это район ВДНХ, где я вырос. Во-вторых, Сокольники, где прошли мои юность и молодость. Но не та часть парка, которая находится со стороны станции метро «Сокольники», а те Сокольники, что со стороны ВДНХ и станции Маленковская. Раньше этот парк выглядел как настоящий лес, и некоторые его участки выглядят так и сейчас. И третье место — Воробьевы горы, Университет — места, с которыми связаны годы студенческой молодости, одно из самых красивых мест Москвы, по-прежнему сохраняющее свое неповторимое очарование.

И есть четвертое место — это Московский Кремль, уникальное место с сильнейшей энергетикой.

На ваш выбор профессии повлиял отец, тоже историк, который в 1976–1992 годах занимал пост директора ГИМ?

Мой отец, Константин Григорьевич Левыкин, отслужив в армии и пройдя всю войну, оказался перед серьезным выбором жизненного пути. Он рассматривал возможность стать врачом, но случай его привел в Московский государственный университет, на исторический факультет. Любовь к истории, к университету он пронес через всю жизнь — уже будучи директором ГИМ, он всегда считал исторический факультет своим вторым домом.

В 1976 году отцу предложили возглавить Исторический музей, а я в этот же год поступил в МГУ на исторический факультет. Конечно, отец повлиял и на выбор моей профессии, и профессии брата, который стал инженером.

По распределению из МГУ я был направлен на работу в Институт военной истории, мне было предложено пойти в целевую аспирантуру, и я согласился. После аспирантуры я должен был вернуться в Институт военной истории, но там шла штатная реорганизация и надо было выбирать — либо ждать ее окончания, либо пойти на работу, например, в музей. Так я оказался в Центральном музее В. И. Ленина…

… который располагался в здании дореволюционной городской Думы на площади Революции, где сейчас расположен Музей Отечественной войны 1812 года.

Кстати, свою музейную деятельность я начинал именно в этом кабинете, где мы с вами разговариваем, тогда это был кабинет директора музея Ленина, и она лично принимала сотрудников на работу. Через несколько лет я перешел в Музеи Московского Кремля, где проработал больше 20 лет на должности хранителя: я всегда занимался отечественной историей XVI–XVII веков.

А почему в качестве основной сферы научных интересов выбрали именно историю оружия?

Во-первых, мой научный руководитель, Петр Павлович Епифанов, занимался очень многими темами по истории допетровской России, в том числе историей армии. Поэтому тема моей кандидатской была частично посвящена военной истории — это организация артиллерии на южных рубежах нашей страны. Писал свою диссертацию по материалам Белгородского разряда — это знаменитая Белгородская оборонительная черта, и ее создание имело важнейшее значение для обороноспособности государства.

То есть открытие филиала ГИМ в Туле как-то рифмуется с вашим научным интересом к южным оборонительным рубежам Московского царства в XVI–XVII веках?

Решение открыть филиал Исторического музея в Туле родилось в ходе работы оргкомитета по празднованию 500-летия Тульского кремля. Предстоит большая работа по созданию музея, и так или иначе она, конечно, коррелируется с моими научными интересами.

Может быть, тогда проясните такую историческую загадку — верно, что первую пушку на Русь продали ганзейские купцы во второй половине XIV века, а первые пистоли с колесцовым замком были импортированы в Московию англичанами при Иване Грозном?

Я долгое время был хранителем коллекции оружия Музеев Московского Кремля, заведующим сектором оружия, заведующим Оружейной палатой и уверяю вас: никто вам точно не ответит, кто привез на Русь первую пушку. Потому что есть масса различных мнений, мы только знаем факт, что в 1382 году с крепостных стен Москвы — белокаменного Кремля раздались первые орудийные выстрелы. Как эти пушки туда попали — летописи умалчивают. Почему только лишь из Ганзы? Они могли прийти и с Востока — артиллерия была известна уже и в арабском мире, и войска Дмитрия Донского столкнулись с артиллерией за несколько лет до этого при осаде Казани. Возможно, это был какой-то казанский трофей.

Но у новгородцев в XIV веке уже появилось огнестрельное оружие.

Может быть, и через Новгород — у него же были очень тесные коммерческие связи (с Ганзейским союзом городов и Западной Европой). Что же касается колесцовых пистолетов — плода технического гения Леонардо да Винчи — не думаю, что англичане первые их привезли в Москву. Колесцовый замок стал попадать на Русь раньше в качестве трофеев в начале Ливонской войны (с 1558 года). Но есть письменный источник, который указывает, что в Москве в 1573 году в той же самой Оружейной палате работали мастера, делавшие дорогое (инновационное) огнестрельное оружие. Мастеров было немного, не больше десяти человек, имена у них в основном немецкие. Например, в середине XVII века в Москве работал Каспар Кальтхоф — о нем есть рукописные сведения, сохранились несколько из его произведений. Он в то время специализировался на многозарядном магазинном оружии, представляете?

Это какие-то фантастические для тех времен многозарядные ружья с барабанами?

Да, некоторые с зарядом более тридцати выстрелов. И в Историческом музее, в экспозиции, у нас есть прекрасное многозарядное ружье XVII века.

Кроме истории оружия в сферу ваших научных интересов входит геральдика.

Да, я являюсь членом Геральдического совета при Президенте Российской Федерации. Работая в фондах музеев с уникальными предметами, на которых подчас нанесен целый ряд геральдических символов, изображений: знамена, оружие, дипломатические дары, государственные регалии, изучая эти памятники истории и искусства, постепенно осваивал и знания в сфере геральдики.

В 1990-е годы вы работали в самой привилегированной музейной институции страны — Музеях Московского Кремля. Тем не менее, очевидно, и они, как и ГИМ, сталкивались с большими трудностями?

Знаете, все музеи разные по своей сути, концепции, коллекциям, но проблемы у них, как правило, одни и те же, не зависящие от того, большой это музей или маленький. Девяностые, конечно, были очень сложным периодом в жизни музеев — жесточайший кризис тех лет отразился напрямую: недофинансирование, очень низкие зарплаты сотрудников, масса бытовых проблем, которые приходилось решать.

Это были очень тяжелые годы для российской культуры, а для Исторического музея — тяжелейшие. ГИМ попал в страшную ситуацию — в 1986 году, закрывшись на реконструкцию, он оказался в положении, когда у него не было экспозиции, необходимо было решать в условиях отсутствия средств вопросы реставрации и сохранения коллекции, сохранения коллектива музея.

Но ведь в 1990-х же были и свои огромные плюсы. Россия снова открылась для мира.

Контакты между российскими и зарубежными музеями всегда были активными, но начиная с конца 1980-х — начала 1990-х годов межмузейный обмен был невероятно интенсивным. Помимо важнейшей гуманитарной составляющей зарубежные выставочные проекты российских музеев дали им возможность пополнить бюджет. А Запад заново открывал для себя русскую культуру и историю, поражаясь разнообразию коллекций фондов наших музеев. Помню, многие удивлялись: как удалось сохранить все эти бесценные сокровища после пожара революции и страшной войны? А сохранить удалось очень многое, притом во многом благодаря подвижническому труду самих музейных сотрудников. Кроме того, стал более интенсивным межмузейный обмен опытом, знакомство с новыми технологиями.

Вы упомянули о начале внедрения цифровых технологий в деятельность музеев в 1990-х. А как сейчас, в эпоху победившей цифровой революции, привлечь в классические музеи миллениалов, выросших в эту эпоху?

Существуют различные формы интеграции цифровых технологий в деятельность музея: информационная работа через соцсети с посетителями; каталогизация и создание электронной базы изображений; внедрение мультимедийных технологий в постоянные экспозиции и выставочные проекты. Сейчас музеи к крупным выставочным проектам снимают промо-ролики и создают отдельные сайты. Мы в 2012 году запустили собственный медиапортал, который за эти годы превратился в прекрасный познавательный ресурс для всех, кто интересуется отечественной историей и культурой.

Знаете, вот в 1990-е годы профессиональные музейщики старой школы очень боялись оцифровки предметов из музейных коллекций — что их изображения попадут в открытый доступ в интернет. Они говорили: мы потеряем посетителя, он посмотрит в интернете и к нам не придет. Отнюдь, эффект оказался совершенно иным. Молодежь все больше узнает о музее из интернета, социальных сетей, что для многих является побудительным мотивом прийти в музей, на выставку.

Сейчас в качестве эталонного примера современного музея в Москве принято приводить Еврейский музей и центр толерантности. Устройство его экспозиции действительно впечатляет и заставляет размышлять. В этом смысле, где у классических музеев тот баланс между современной подачей и сохранением традиционного содержания?

Да, сейчас в мире модно создавать экспозиции, где только электроника, мультимедийные презентации, видео и виртуальная реальность. Но, на мой взгляд, это не совсем музей. Это может быть культурным, информационным центром. Что касается Еврейского музея, то, очевидно, не имея своей сложившейся коллекции, они дополняют ее мультимедийной экспозицией и очень активной выставочной работой.

Но в классический музей люди идут смотреть не электронные презентации, а коллекции раритетов, драгоценные произведения искусства, памятники, которые являются свидетелями важнейших исторических событий. И в этом смысле наш музей является главным историческим музеем страны.

Фото: ©Пресс-служба Исторического музея